Глава II Стачка в Одессе

12 июня поздно вечером жандармы арестовали забастовочный комитет рабочих Пересыпского района.

Поутру следующего дня Павел поручил мне созвать на сходку рабочих металлургического завода Гена, живших и федосеевских корпусах. На сходке рабочие должны были обсудить, как добиться освобождения арестованных товарищей.

В двухэтажных федосеевских корпусах с захламлёнными дворами в невероятной тесноте ютились многочисленные рабочие семьи. В эти дни около ворот домов шныряли шпики. Проникнуть туда незамеченным было невозможно. Я выбрал другой путь.

Тыльные стены корпусов почти примыкали к эстакаде[4] Пересыпи. Длинные, чёрные от копоти стены с перекосившимися от старости окнами вытянулись длинной грядой вдоль будущей пристани.

Эстакада, которая не была ещё достроена, представляла собой только сваи, на которые были уложены поперечные доски. Верхний настил так и не был уложен, и в пространстве между сваями зияли водяные ямы. Это был довольно неудобный путь, зато он давал уверенность, что ни один шпик не решится преследовать меня здесь.

Я был знаком со многими рабочими, проживавшими в этих домах. Прыгая с балки на балку, я вызывал их по именам.

У окон появлялись заспанные люди.

— Собрание у завода Гена. Выходите все!.. — кричал я.

Рабочие собрались у завода Гена, за кирпичной стеной нового трёхэтажного флигеля, среди развалин водокачки.

Шли горячие споры. Кто-то предложил идти к дому градоначальника и просить его освободить заключённых. Но большевики со всей решительностью выступали против этого провокационного предложения.

— Вас хотят повести на бойню, — говорил Павел. — Разве мало вам урока, полученного в Петербурге, когда тысячи рабочих заплатили жизнью за то, что пошли за иконами Гапона? Единственный путь к освобождению товарищей — всеобщая забастовка.

Он убеждал рабочих идти на заводы, призывать товарищей примкнуть к стачке.

Прибежали разведчики, предупредили: «Едут казаки».

Стало вдруг тихо...

Со стороны Александровской улицы показалась сотня. Казаки ехали крупной рысью. Впереди, рядом с казачьим офицером, маячил белый китель полицейского пристава.

Подъехали.

— Что собрались? Разойдись! — крикнул пристав.

— Освободите выборных! — раздался крик, подхваченный сотней голосов.

— Эскадрон, кругом марш! — скомандовал офицер. Затрусили лошадиные крупы. Снова повернули; стали

разворачиваться в боевой строй.

— Ребята, бери камни! Сейчас атакуют! — крикнул кто-то.

И когда сотня перешла в галоп, её встретил дождь увесистых камней.

Казаки дрогнули. Ускакали. Видно было, как они стали собираться снова в конце Александровской улицы.

Нерешительных уже никто не слушал; знали: сейчас казаки спешатся и откроют огонь.

— Баррикаду, баррикаду!..

Сотни рук валили вагоны, рубили деревья, тащили тюфяки и мешки с песком...

Неизвестно, откуда пришло это слово, неизвестно, кто первый произнёс его.

- — Баррикаду, баррикаду!..

Пятьсот рабочих, собравшихся у завода Гена, несколько минут назад ещё колебались, не знали, по какому пути идти. Теперь они превратились в неукротимых, отважных бойцов.

Рабочий-большевик Медведев взобрался на баррикаду. Не было под рукой красного знамени. У Медведева в кармане оказалась какая-то книга в красном переплёте. Размахивая ею, как знаменем, он крикнул:

— Товарищи!..

И не договорил. Раздался залп, и Медведев упал с простреленной грудью. На земле лежали раненые. Один из них скончался, прежде чем успели ему оказать помощь. Казаки бросились вперёд, но дождь камней посыпался снова, и они опять отступили.

Толпа подростков, детей рабочих, с посвистом и гиканьем преследовала в то же время отряд городовых, которые, пользуясь сумятицей, уносили тела двух павших борцов за свободу. У самых ворот полицейского участка храбрым подросткам удалось отбить тело Медведева. Рабочие подхватили павшего героя и на высоко поднятых руках понесли его по улицам Пересыпи.

Из ворот каждого завода, у которого останавливалась процессия, немедленно выходили рабочие и присоединялись к забастовщикам. Через два часа весь Пересыпский район уже бастовал.

Стачка начала перерастать в восстание. Уличные бои вспыхивали беспрестанно в разных частях города: на Пересыпи, на Успенской улице и на Преображенской — этой центральной магистрали города. Забастовщики останавливали движение городского транспорта — конки[5] и омнибусы ; то там, то здесь воздвигались баррикады. Правда, это были не очень сильные укрепления, их защищали два-три десятка людей, но они изматывали полицию и создавали революционную обстановку в городе.

В окрестностях Одессы разрабатывались рудники крепкого известнякового камня. Вечером 13 июня несколько сот рабочих-каменоломщиков двинулись в уезд поднимать на восстание крестьян. Их вели рабочие-большевики, вдохновлённые обращением III съезда к рабочим — возглавить крестьянское движение.

К вечеру было объявлено военное положение. Город стал походить на театр военных действий. На площадях и перекрёстках улиц стояли войска. Невзирая на грозные предупреждения, по тротуарам густыми толпами шёл народ. Казалось, всё трудящееся население Одессы готово было по первому призыву ринуться в бой.

Но не было оружия.

Вечером 14 июня на пересыпской эспланаде[6] должно было состояться собрание представителей большевиков, меньшевиков и Бунда. Ещё днём между их руководящими центрами было достигнуто соглашение о единстве действий. Была снова создана «соединённая комиссия» — штаб движения.

Вместе с группой рабочих, направляющихся на это собрание, шёл Павел, рабочий Борис — агитатор большевистской организации Дальницкого района — и я.

Борис только недавно вошёл в партию. Своё образование он получил в одесском ремесленном училище «Труд». И не только техническое, но и партийное. Это училище было превращено в своеобразный социал-демократический рабочий университет.

Здесь в тайных кружках формировалась рабочая интеллигенция. Буквально все учащиеся были захвачены партийной пропагандой.

Совсем другим путём пришёл в партию его друг, рабочий-токарь Павел. Это был человек внешне необычайно сдержанный, «Фома неверующий», как его называли поверхностно знавшие его люди. Вероятно, потому, что он никогда ничего не принимал на веру, стремился вникнуть в суть дела и разобраться в нём. Борис пришёл в партию прямо со школьной скамьи, Павел — в зрелом, почти пожилом возрасте. Борис рос в социал-демократических кружках, Павел был сам себе и пропагандистом и кружком. Его детская любовь к книге с возрастом превратилась в страсть. Весь свой досуг он отдавал чтению. Он был искусным токарем, у него была сравнительно высокая заработная плата; все свободные средства он тратил на покупку книг. С годами он собрал превосходную библиотеку, которой мог позавидовать любой библиофил. В тридцать пять лет, когда Павел вступил в партию, его можно было смело причислить к тогда ещё немногочисленному, но образованнейшему отряду дореволюционной рабочей интеллигенции. Книги не превратили его в начётчика. «Дорого то знание, которое превращается не в умственный жир, а в умственный мускул», — любил повторять он. Он погиб в октябре 1905 года на улицах Одессы, в боевой схватке с полицией.

Павел звал нас всех отстаивать проект вооружения рабочих.

«Дайте нам оружие, или мы прекратим стачку», — говорили рабочие па этом собрании.

Но где взять оружие? Несколько бомб и сотня револьверов — вот и всё, чем располагали рабочие. Надо было найти другое решение.

Его предложил Павел. Перед собранием Борис, по поручению Павла, успел побывать возле арсенала и убедился, что арсенал плохо охраняется. Несколько десятков решительных людей, вооружённых бомбами и револьверами, неожиданным нападением могли бы обезоружить охрану и овладеть арсеналом.

Это предложение вызвало настоящую истерику представителей меньшевистской группы. Однако большинство собрания поддержало предложение Павла. Тут представитель меньшевистского центра напомнил, что по соглашению о единстве действий все решения «соединённой комиссии» должны приниматься единогласно. Он грозил разорвать только что налаженное соглашение.

Тогда Павел потребовал выхода большевиков из «соединённой комиссии». Представителем Одесского комитета па этом собрании был примиренец и скрытый меньшевик Михаил Томич. Он пробрался в комитет, воспользовавшись массовыми арестами большевиков. Предложение Павла не было принято. Вопрос о вооружении рабочих повис в воздухе.

Было принято другое решение — вызвать утром рабочих на демонстрацию в центре города. Меньшевики видел и в ней эффектный конец забастовки, большевики же намеревались эту демонстрацию превратить в вооружённое восстание.

Около полуночи, проходя по дороге домой мимо Соборной площади, я услышал оглушительный взрыв. Какой-то анархист метнул бомбу в полицейский отряд.

С диким гиканьем казаки преследовали по плохо освещённым улицам испуганных людей. Власти готовились к расправе с рабочими. «Оружия, оружия!..» Казалось, что даже камни мостовой вопиют об этом.

А на одесском рейде уже бросил якорь восставший броненосец «Князь Потёмкин-Таврический» — мощная крепость и арсенал революции. Об этом я узнал только утром следующего дня. И так как до встречи моей с потёмкинцами ещё целая ночь, я воспользуюсь ею и, прервав своё повествование, расскажу, как произошло это славное и незабываемое восстание.