Глава 4

СГЛАТЫВАЮ, ПЕРЕВОДЯ ВЗГЛЯД МЕЖДУ НИМИ ТРЕМЯ. Смотрю на маму.

― Извини, подожди, что? ― мое невнятное замешательство, вероятно, не остается незамеченным трио, поэтому я делаю то, что делаю всегда, когда начинаю нервничать. Закрываю свой рот.

Глаза Мэддокса словно зеленые, мраморные магниты. Мне нравится, что он наблюдает за мной, и затем, прежде чем я могу с собой что-то сделать, мои глаза сталкиваются с его. Он протягивает мне руку, дерзкая улыбка растягивает его губы.

― Я Мэддокс. Ты дочь?

Понимаю, что он делает. Если моя мама узнает о нас, она будет в замешательстве... сойдет с ума. Беспокоиться до истерики ― специализация моей мамы

― Привет, ― я кладу свою руку в его. ― Я Аметист. А ты? ― В этом есть двойной смысл. Стараюсь звучать так, будто прошлая ночь не стоила того, чтобы ее запомнили, но очевидно, мне это не удается, потому что его смех проникает сквозь мое оскорбление.

Аквамен делает шаг вперед, резко плечом задевая Мэддокса.

― Я Тэлон, но эта горячая цыпочка, которую я встретил недавно, называет меня Акваменом, и я думаю, что это броско, как ты думаешь? ― спрашивает он меня с озорным блеском в глазах, озаряющим его туманные зеленые глаза. Я снова щурюсь. Его ухмылка становится еще шире.

Я безнадежна, потому что не могу контролировать усмешку, что растягивает мои губы.

― Я думаю, что тебе это очень даже подходит.

Он подмигивает мне, а затем Вульф ступает вперед, вытянув руку, его выражение лица сдержанное и лишено всяких эмоций.

― Вульф.

Я жму его руку, хотя это больше похоже на то, что я трясу одеревенелый, холодный труп. Не очень много помню с прошлой ночи, но я запомнила, каким неприветливым был Вульф.

Проводя кончиками пальцев по волосам, я убираю их от своего лица и затем смотрю назад на маму.

― Ну...

― Ох! Я рассказала мальчикам, какая ты девочка-сорванец, что всю жизнь катаешься на скейте и все то...

― Мам...

― Нет, нет, поэтому они сказали, что вниз по дороге есть площадка. Вы все должны испробовать ее. Эми, дорогая, ты взяла с собой свой скейт?

На самом деле, ей не нужно было спрашивать меня об этом, потому что она чертовски хорошо знает, что я всюду с собой беру свою доску.

― Да, мам, она в моей машине, но мне нужно вернуться домой сегодня. У меня есть действительно важный доклад, который мне нужно выучить для...

― Что ты изучаешь? ― спрашивает Вульф, садясь на один из шезлонгов.

Я чувствую себя неловко, стоя и выкручивая пальцы, и я знаю, что Мэддокс тщательно изучает меня, поэтому сажусь. Несмотря на то, что прошлая ночь заставляет меня сжимать бедра, мои кости кричат, а моя душа ноет от беспорядка, это также заставляет меня болезненно осознать, как смертоносен Мэддокс Стоун.

Я снова надеваю свои очки, чтобы прикрыть глаза.

― Ах, вообще-то бакалавр изобразительного искусства.

― Актриса? ― спрашивает он, с интересом изгибая бровь.

Я не уверена, искренен ли этот интерес, но я принимаю это.

― Хм-м, не по своему выбору, если честно. Я вообще хотела больше быть за кулисами, потому что специализируюсь на драматической литературе и написании сценариев, но, думаю, нам всем нужно с чего-то начинать, так что да, я актриса.

Мама вытирает свой рот подушечкой большого пальца, прежде чем выпаливает:

― Аметист еще в детстве стала устраивать небольшие актерские концерты. Когда она была еще маленькой девочкой, мы знали, что ее работа будет связана с чем-то подобным. Мы пытались ребенком отдать ее в модели, но она закатила такую истерику, что можно было услышать в Китае.

― Мам... ― я собираюсь остановить ее, чтобы она не выдала слишком много информации, но мама продолжает, только меняя тему и возвращаясь к разговору, что вела прежде.

― Ты останешься хотя бы на одну ночь, сможешь вернуться и завтра.

Я подумываю, чтобы начать перечить ей, затем думаю об этом еще раз, и наблюдаю, как солнце садится, зажигая оранжевые оттенки над ее загорелой кожей. Морщинки у ее губ выглядят чуть глубже, с тех пор как я видела ее в последний раз. Несмотря на мою критику ранее, я ценю небрежность в ее языке тела. Она счастлива, расслаблена. Не скажу, что моя мама раньше была несчастлива, она просто была... мамой. Но я замечаю это, и меньшее, что я могу сделать, это провести одну ночь с ней, ну знаете, так как пройдет слишком много времени, пока я вернусь сюда снова. Если когда-нибудь вернусь. Вообще-то, я уже начала придумывать все оправдания, которыми буду уклоняться ото всех семейных праздников, которые, я уверена, она запланировала.

Вздыхая, я сжимаю мамину лодыжку.

― Хорошо, мам, ладно, я останусь. Одна ночь, но ты будешь должна мне чертов пончик.

Она хихикает, откидывая голову назад и ее шея напрягается от этого движения.

― Хорошо, милая, я позвоню Эллиоту и попрошу его что-нибудь купить, когда он будет возвращаться со своей встречи.

Парни молчаливы, поэтому я оглядываюсь на них. Тэлон и Мэддокс оба наблюдают за нами с мамой, но Вульф куда-то исчез. Я не удивлена, по тому, сколько я его видела (всего пара часов, но это уже первое впечатление), он показался мне самым эмоционально отстраненным братом. Он кажется сдержанным, отрешенным и холодным. Либо это, либо он явно мутный. В любом случае, одна часть меня чувствует связь с его личностью: я была изгоем, никуда никогда не вписывалась. Все еще пытаюсь понять, почему Лейла терпит меня, потому что мы, кажется, из разных миров. Я нравлюсь себе такой, и никогда не изменюсь. Я никогда не была заинтересована в том, чтобы куда-то вливаться. Мне нравится разнообразие и все, что является контрастом аутентичности. Ты не можешь посадить личность в коробку и сказать: «Вот какая она». Мы люди, мы должны проживать грубые эмоции и сильно отличаться друг от друга. Больше людей должны признавать свои различия. Ты не хочешь оглядываться на фотографии, где тебе восемь лет и думать: «Черт, ни одно из тех мнений не имело значения. Я просто должен был быть собой».

― Я иду за еще одним коктейлем! ― мама встает, но я хватаю своей рукой ее.

Качаю головой.

― Нет, все в порядке. Я едва прикоснулась к этому.

Мама расплывается в мягкой улыбке.

― Эми, сейчас ты в колледже, ты должна привыкнуть к тому, что будешь употреблять алкоголь. Я хочу, чтобы ты веселилась.

Сглатываю, пока изо всех сил пытаюсь не смотреть в сторону Аквамена и Мэддокса.

― Спасибо за речь, мама, но я в порядке.

― Ладно, как знаешь, ― она продолжает идти к дому, что-то бормоча.

Мэддокс садится напротив, а Аквамен плюхается на место рядом.

― Как твоя голова? ― спрашивает Мэддокс, его глаза самодовольно блестят.

Я зубами сжимаю губы и борюсь с глупым девчачьим румянцем, который хочет распространиться по моему лицу.

― Сегодня утром было действительно плохо. Сейчас я уже чувствую себя лучше.

Улыбка Мэддокса только углубляется, и я чувствую толчок в руку.

― Знаешь, мы не такие уж плохие, ― игриво говорит Аквамен.

Я тяжело и медленно выдыхаю.

― Правда?

Аквамен бросает подлую ухмылку Мэддоксу, а затем приходит в себя, когда возвращается взглядом ко мне.

― Конечно же нет...

Сарказм.

О чем это говорит? Это низшая форма остроумия или типа того.

Аквамен встает и вытягивает свои массивные руки над головой.

― Я собираюсь пойти позаниматься в Скаре прежде, чем папа вернется домой. Хочешь со мной?

Мэддокс не отвечает, и, когда я наконец позволяю себе посмотреть на него, вижу, что его взгляд устремлен на меня. Сверля во мне дыры воображаемыми лазерами. Мы не отрываем друг от друга взгляда, и, прежде чем я заставляю себя разорвать контакт, он отвечает:

― Нет, все хорошо. Завтра я сделаю двойной заход.

Парень не сводит своих глаз с моих, поглощая меня.

― Бро, у тебя бой в эти выходные. Тебе нужно тренироваться. ― Аквамен прослеживает за взглядом брата, когда понимает, что Мэддокс не собирается на него смотреть.

Мэддокс изгибает губы в улыбке и затем, наконец-то, встает. Он пристально смотрит на брата.

― Я непобедим, вполне уверен, что справлюсь.

Аквамен качает головой, но продолжает идти, скрываясь за домиком у бассейна. Мэддокс занимает место Тэлона, рядом со мной и лезет в карман. Он протягивает мне мой айфон. Я облегченно выдыхаю. В этом телефоне столько фотографий и воспоминаний.

Забираю его, игнорируя вспыхнувший разряд электричества, когда мы соприкасаемся. И когда моя жизнь стала таким клише?

― Спасибо. Я не была уверена, увижу ли когда-нибудь еще хоть одну из этих фотографий.

Он расстегивает свою толстовку и бросает ее на край шезлонга. Я действительно сильно стараюсь не смотреть на его мускулистые руки и то, как они напрягаются, когда он хватает стул ― так же, как они напрягались, когда они были по обе стороны от моей головы. Один толчок, два ― черт. Все так быстро случилось.

― Я знал, кстати, тебе нужно поставить пароль на эту хрень, ― смеется он, поднимая бутылку воды и делая глоток. Я наблюдаю за тем, как мышцы его горла сжимаются, когда он глотает, а затем быстро перевожу свой взгляд прочь, когда понимаю, что словно извращенка наблюдаю за его горлом.

― Подожди, ― говорю я, когда мне удается успокоить свои странные мысли. Про горло. ― Ты знал? Что увидишь меня снова?

Он делает паузу, а затем медленно закрывает крышкой бутылку воды.

― Мой папа и твоя мама встречаются уже несколько месяцев. Ты ее гордость и радость, в их комнате есть твои чертовы фотографии. Да, я знал, кто ты такая, когда вошел в тот бар, ― Мэддокс быстро осматривает мои волосы, а потом смеется. ― И если бы я не был уверен, волосы бы выдали тебя.

― Тебе не нравятся мои волосы? ― обижаюсь я.

Обычно меня не волнует то, что про меня думают люди, но я обижаюсь на это, а затем обижаюсь на то, что меня обидели этим. Придурок. Мои волосы были этого оттенка розового с тех пор, как мне исполнилось тринадцать. Это мой бунт против мамы и общества. Но в то время мама все еще пыталась заставить меня стать моделью. Я не была нужного роста, остановившись на ста пятидесяти семи сантиметрах, но, видимо, у меня были скулы (что бы это, черт побери, ни значило). Только я каталась на четырехколесных транспортных средствах и BMX (прим.: разновидность велосипеда, изначально придуманная взрослыми любителями мотокросса для тренировок), когда (по ее словам) мне следовало исполнить ее мечту и стать моделью.