Возможно, единственный момент самоотверженности.

Мэтт был тем, кто дал мне первый раз попробовать вкус мести, когда подготовил почву для убийства моих приемных родителей. Моя расплата за годы плохого обращения. Настолько, насколько одна часть меня презирала Мэтта, другая часть была ему благодарна.

― Через тридцать минут? Башня Трибьюн? ― предлагает он.

― Ладно.

Вешая трубку, я бросаю телефон на пассажирское сиденье. Услышав его голос, я начала еще больше тревожиться. Нужно покинуть этот город. Чтобы бежать от этого места и всех, кого знаю.

Я начинаю ехать по Мичиган Авеню, и когда паркую машину, иду прямиком к башне Трибьюн. Улицы и тротуары заполнены бизнесменами и туристами. Проходя через толпу, я пересекаю улицу и жду Мэтта.

Мое внимание сосредоточено на саксофонисте, который играет Otis Rush на саксофоне. Когда люди проходят мимо него, они бросают доллары и центы в открытый чехол от его саксофона, а я теряюсь в гладкой мелодии. Я наблюдаю за мужчиной и задумываюсь о нем. Он старый и седой, одетый в изношенную одежду. Его темная кожа испещрена глубокими морщинами, и, хотя его суставы старые, движения рук грациозные. Глядя на него, думаешь, что он одинокий и печальный, но покачивание его головы, когда он играет ― верный признак счастья. Но как тот, кто, кажется, не имеет ничего, может быть счастливым? Я хочу спросить его, но спотыкаюсь, когда теряю равновесие, обнаруживая, что нахожусь в руках Мэтта. Он хватает меня сзади и разворачивает лицом к себе. Одна его рука лежит на моей спине, а другая удерживает меня за руку, пока мы двигаемся в медленном ритме музыки.

Он осматривает меня своим взглядом и улыбается, это раздражает меня, зная какое удовольствие он получает оттого, что я так близко к нему. Если бы вокруг нас не было так много людей, я бы оттолкнула его. Последнее, что мне нужно, ― устроить сцену, поэтому я позволяю ему вести меня, к его удовольствию, сохраняя глаза опущенными.

― Перестань выглядеть такой несчастной, Элизабет. Люди смотрят на нас.

Прикусив губу, я изображаю слабую улыбку, и поднимаю голову, встречаясь с ним взглядом. Его зрачки большие и черные, но в этом нет ничего нового. Меня поражает, что этот наркоман, которого я знаю еще со средней школы, не умер от передозировки.

Прижав меня ближе, он наклоняет свою голову и шепчет мне на ухо:

― Ты скучаешь по нему?

Да.

Я не отвечаю, чтобы сохранить свое самообладание перед ним, но внутри чувствую, как мои раны становятся еще глубже.

Он сильнее оборачивает руку вокруг меня, притягивая меня ближе, пока мы продолжаем танцевать на оживленном тротуаре перед башней Трибьюн.

― Не волнуйся, ― продолжает он тихо. ― Я позаботился об этом.

Когда я отодвигаюсь, чтобы посмотреть на него, в замешательстве от того, что он сказал, он добавляет:

― Я сделал вид, что сделка прошла плохо. Копы задавали мне вопросы, и я подтвердил их подозрения.

― Почему? ― спрашиваю я, удивляясь, что он хочет защитить меня.

― Чтобы обеспечить твою преданность.

Яростное тепло воспламенило мою шею с пониманием, что этот мудак в состоянии шантажировать меня.

― Чего ты хочешь?

― Я не готов собирать свои инвестиции прямо сейчас, ― отвечает он с усмешкой, которую хочется сбить с его лица.

― Ты больной придурок, ― бросаю я ему. ― Используешь Пика как сделку.

― Тебя одну можно обвинять в использовании. Я наблюдал за этим, с тех пор как мы были детьми.

― Ты ничего не знаешь о наших отношениях, ― огрызаюсь я защищаясь.

― Я знаю, что он любил тебя и пожертвовал всем ради тебя.

― А ты, тебе плевать на нас обоих.

― Ты должна быть благодарна мне, что я спас твою задницу от тюрьмы, ― бросает он мне в ответ, и затем насмехается: ― Каким по счету был Пик, в любом случае? Номером три? Четыре?

― Да пошел ты. Он был моим братом.

Звуки саксофона продолжают наполнять воздух вокруг нас, когда Мэтт хватает меня сильнее и шипит себе под нос:

― Нет, пошла ты, Элизабет. Он был моим лучшим другом, а ты убила его, и за что, я не имею чертового понятия, потому что он никогда не делал ничего, кроме того, что давал тебе все, чего ты хотела.

Затем он тянет меня назад, и я чувствую, что могу взорваться от ненависти к этому куску дерьма, который не знает ни кусочка правды обо мне и моем брате. Он понятия не имеет, через что мы прошли, и как жизнь потрепала нас.

Когда Мэтт целует мою руку, я понимаю, что музыка остановилась.

― Не уезжай слишком далеко, котенок. Помни свое место в этом уравнении. Я дам тебе знать, когда буду готов взымать с тебя долг, ― издевается он, прежде чем поворачивается спиной ко мне и уходит.

Я смотрю, как он исчезает в толпе людей, благодарная, что он понятия не имеет, что я собираюсь сесть на самолет в Шотландию. Если он думает, что может использовать меня как пешку, я ничего не буду делать, чтобы развеять это убеждение, потому что гордость ― это неисправный провод, который в конечном итоге замкнет вас, и вы сгорите.

Потрескивание огня заполняет помещение. Глухой тёмной ночью, единственный свет, что наполняет комнату, исходит от почти погасших угольков в камине. Я прятался всю неделю в домашнем кабинете, испытывая откровенный страх и беспокойство от того, что кто—то может вывести меня из этого гребанного тревожного состояния.

В тишине комнаты раздается звонок телефона, который полностью поглощает мое внимание. Проглатывая две таблетки Ксанакса и запивая их виски, я отвечаю на звонок. Мои пальцы непрерывно барабанят по рабочему столу, который выполнен из дерева бокоте (прим. пер. достаточно редкая экзотическая порода дерева, растущая в субтропиках и тропиках Центральной и Латинской Америки).

― Да?

― Это я.

― Все в порядке?

Отодвинувшись на стуле от стола, я сжимаю переносицу и останавливаю надвигающуюся головную боль.

― Она направляется в Шотландию.

― Откуда ты знаешь?

― Потому что я взломал ее счета. Я просто думал, что ты должен знать.

― Спасибо, ― это все, что он говорит, прежде чем кладет трубку.

Я прижимаю крепче к себе потрепанную рыжеволосую куклу, в то время как все вокруг меня спят, пока мы находимся на высоте сорока тысяч футов. Тот, кто мне ее подарил, находится глубоко под землей, он мертв. Когда я складывала вещи в чемодан, я нашла эту куклу, которую мне подарил Пик на мой десятый день рождения, в своем шкафу в коробке, забитой всякой всячиной. Я помню, как ему было неудобно из—за этой куклы, потому что он ее украл, но я обожала ее. Я очень любила его, потому что он был единственным человеком на земле, который по—настоящему заботился обо мне в то время, когда я была совершенно одинока. Эта кукла ― единственное хорошее воспоминание о том дне, потому что вскоре после этого я столкнулась с ужасным чудовищем в нашем подвале. Чудовищем, которое разрушило меня до основания и превратило в монстра, которым я являюсь сейчас.

― Желаете ли вы что—нибудь выпить? ― мягко спрашивает стюардесса.

― Нет, спасибо.

Мой разум ускоренно работает, поэтому я совершенно не могу уснуть. Я продолжаю прокручивать в голове события нескольких последних месяцев. Снова и снова. Я скучаю по Пику, но это чувство не идет ни в какое сравнение с уничтожающей болью от потери Деклана. Я сгораю от чувства ненависти к себе, что в последние часы жизни, его представление обо мне в корне изменилось из—за открывшихся грязных подробностей, которые запятнали мое имя. Я бы очень хотела, чтобы он верил, что я хорошая и непорочная, именно такой он всегда меня видел, но в итоге он обнаружил, что все было ложью.

Это досье было в руках у всех мужчин, что так или иначе фигурировали в моей жизни, но меня больше всего ранит, что оно прошло через руки Деклана. У меня ушло некоторое время, чтобы набраться смелости и открыть этот файл, чтобы посмотреть, что точно там находится, но, когда я его открыла, там были неоспоримые доказательства моих интриг. Деклан узнал, что я была просто мерзкой лгуньей, приемным ребенком, аферисткой. Меня убивают мысли о том, что он чувствовал, когда узнал всю правду обо мне, потому что все, чего я хотела, ― любить, заботиться о нем и сделать так, чтобы он чувствовал себя в безопасности со мной.

Кого я пытаюсь обмануть?

Может я бы никогда не смогла любить его так, как он заслуживает, но я бы приложила все усилия, чтобы попытаться.

― Скажи мне, что ты чувствуешь, ― вспоминаю я его слова, позволяя моему разуму уноситься в далекую дымку воспоминаний.

― Я ненавижу все это, ― отвечаю я. ― Я ненавижу каждую минуту, когда я не с тобой. Ты ― все, чего я хочу, я ненавижу жизнь за то, что она так несправедлива к нам. И еще я напугана. Я боюсь всего, но больше всего меня страшит мысль, что я могу потерять тебя. Ты единственное хорошее, что произошло со мной за всю жизнь. Каким—то образом в этом сумасшедшем мире, ты знаешь, что нужно сделать, чтобы мерзкая действительность рассеялась.

― Ты не потеряешь меня.

― Тогда почему мне кажется, что все словно ускользает от меня?

― Этого не будет. Я обещаю тебе, что этого не произойдет. Ты просто напугана, но сейчас у тебя есть я. Я устраню все страхи, каждую его частичку, что окружает тебя. Я заберу его. Я дам тебе все, что ты заслуживаешь от жизни. Я сделаю все, что смогу, чтобы ты не чувствовала страданий.

Я даже не могла представить, что существует такой потрясающий мужчина, и я никогда не желала влюбляться в него, но это свершилось, я полюбила. Это было грешно и порочно, но в тоже время это было невообразимо прекрасно, и это все принадлежало мне. На краткий миг, но он был моим.

А сейчас....

Он мёртв.

И я тоже.

Его кровь глубоко внутри меня ― я уверена в том, что там ее место ― но этого совершенно недостаточно, чтобы защитить меня. Всего существующего недостаточно, и мои мучения безграничны. От этого не освободиться, не очиститься, и никакие старания Пика не смогли бы устранить их. Я потеряла моего друга, который давал мне облегчение от съедающей меня боли, помогал мне спасаться от нее и заглушать ее. Сейчас она берет верх надо мной, кроваво—красная река презрения, что разрушает и душит, которая ранит душу.