Иван-дурак и оплодотворяющий ландыш

Заметила как-то Додола, дождей богиня, засохший луг. Спустилась с небес и залилась песней, будто ласточка:

Сплету венок из ландышей понурых,

Станцую для потехи тучек хмурых.

За то цветы напоит ливень щедрый —

А сухостой повырывают ветры.

Так пела Додола и ландыши понурые искала. Заслышал влюблённый в богиню Перун ласточкин голосок. Тут же в пчёлку обратился и полетел на засохший луг.

Я пчёлка, пчёлка, пчёлка

И жалю как иголка.

Но ты меня не бойся,

За луг не беспокойся.

Ужалю хмуры тучки,

Заплачут ливнем злючки.

Ты только мне станцуй

И брюшко поцелуй…

Но узнала Додола в пчёлке хитрого Перуна и махнула на него:

Молчи ты, громовержец, грубый, злой!

Мне ложь твою уж слышать не впервой.

Обманом поцелуй мой украдёшь,

А тучки уколоть ты не рискнёшь.

Прогнала Додола Перуна, но вскоре вернулся хитрый бог в личине кузнечика. Запрыгал, застрекотал:

Эй ты, краса-девица,

Знаю я к тучкам подход!

С небес пойдёт водица,

Лишь стоит мне взять пару нот.

Позволь лишь в ладошки запрыгнуть.

Так вышло, что я невысок,

Тогда и смогу их окликнуть,

Услышат враз мой голосок.

Но и на этот раз не удалось Перуну обмануть Додолу. Богиня, не обращая внимание на кузнечика, продолжила искать цветы и петь:

Сплету венок из ландышей понурых,

Станцую для потехи тучек хмурых.

За то цветы напоит ливень щедрый —

А сухостой повырывают ветры.

Тогда хитрый Перун обратился в ландыш и оказался прямо под ногами Додолы. Увидела богиня цветок, сорвала, поднесла к лицу, понюхала. И тут же родила.

— Чудной сказ, — Иван почесал затылок.

— Сам ты чудной сказ, — фыркнул Сивка-бурка. — Это обряд вызова дождя, переложенный на сказочную основу, а ещё это правила, которые не стоит нарушать, окажись ты в Нави, волшебном мире. Где мы, собственно, сейчас и находимся.

— Волшебный мир? Так вот почему всё странным почудилось, как я из уха вылез твоего?

— Повторяю в сотый раз, Иван, ни в какое лошадиное ухо ты не залазил. Тебя отвели в лес, накачали наркотой и пустили проходить обряд посвящения. Все люди с помутнённым сознанием попадают в Навь, Зазеркалье, Авалон, Прекрасное далёко (Far-far-away, если на западный манер), Страну чудес, Лимб — называй как хочешь.

— Угу, — тупорыло кивнул Иван, расширенные зрачки заблестели. — Так можно я ландыш сорву? Он такой красивый! Василисе подарю.

— Стоять! Стоять, дурак! Мать твою, ну что за идиот!

Сивка-бурка заржал, захрипел, рысью кинулся вперёд, опередил Ивана, встал между ним и ландышем в профиль, как живая стена.

— Не сметь. — Повернул морду, фыркнул, обнажив зубы. — Не сметь, дурак. Очевидно же по сказке, что цветок этот — часть женского испытания, не твоего.

Одурманенный Иван лишь махнул рукой. Их отвлёк звонкий, детский голосок. Малышка в голубом платьишке с белым фартуком скакала по лугу, да так резво, что ободок то и дело слетал с головы. Девочка то пела, то смеялась, то неожиданно замирала, словно статуя, и с тупым выражением лица пускала слюни и стонала. Но приступы были непродолжительны, вскоре девочка снова пускалась в пляс, наклоняясь к диким розам и лилиям, наговаривая им бессмыслицу:

— How is it you can talk all so nicely?

— Этот ландыш для неё? — спросил Иван.

— Нет. Девочка из другого века. Она здесь уже третий день. Полагаю, у неё горячка. Бедное создание…

Иван воспользовался тем, что Сивка-бурка отвлёкся на девочку, и прошмыгнул у него под брюхом. Волшебный конь опешил от такой наглости и дёрнулся лишь тогда, когда понурый ландыш оказался у Ивана в руках. Цветки-колокольчики скромно подрагивали и гремели, как настоящие металлические колокольчики с язычками внутри. Но больше никаких чудес.

— Обошлось, — Сивка-бурка выдохнул. — Дурак, тебе чертовски повезло, что цветок нормальным оказался. Хотя странно. Единственный ландыш в центре луга, вокруг него — выгоревшая трава. Ну прям всё намекает на то, что…

Земля вздрогнула, а в небе прогремел гомерический хохот. Иван вскрикнул, выронил ландыш. Вскрикнул ещё и ещё, сгорбился, согнулся, с очередным вскриком упал на колени, оттопырив зад.

— Мать честная… — Сивка-бурка отбежал.

— La-la-la-la-! La! La-la-la-la! — напела скачущая неподалёку девочка.

Иван, воя, упёрся руками в землю, почти встал на четвереньки. Дёрнулся, словно кто толкнул его сзади, вскрикнул. Дёрнулся ещё, упал лицом на сорванный ландыш.

— Иван! Ива-а-ан! Что такое? Как тебе помочь?

— This goes straight back. — Девочка подошла к коню и мило улыбнулась. — I`ll try it the other way.

Визги Ивана затихли, превратились в бульканье. Он раскрыл рот так широко, словно просовывая что-то внутрь. Кадык заходил ходуном, вены раздулись. Юноша захлюпал, слюни полились на подбородок. Руками зашарил по телу, словно смахивая муравьёв, сорвал рубаху, стянул штаны до колен. Громовой хохот снова пронёсся в небе.

— Девочка! — захрипел Сивка-бурка, повёл мордой, подтолкнул. — Отвернись! Отвернись, кому говорят!

— That would be nonsense!

— И не говори!

Вскрики возобновились, но не болезненные, а сладостные и ритмичные. Конь повернул голову. Иван полулежал на траве. Одурманенное, с томно приоткрытым ртом и покрасневшими щеками лицо покоилось на ландыше. Зад был приподнят и содрогался в такт толчками. Дырочка сфинктера то расширялась, впуская невидимого незнакомца, то сужалась.

— М-м-м! М-м-м! — хрипло промычал Иван.

— Срам честной… — фыркнул Сивка-бурка.

Девочка обняла коня за лоснящуюся шею и зашептала:

— You might make a joke on that — something about ‘horse’ and ‘hoarse’, you know.

Толчки продолжались долго, темп то замедлялся, заставляя юношу протяжно стонать, то ускорялся, доводя чуть ли не до поросячьего визга. Закончилось всё с ослепительным раскатом молний и оглушительным громом. Иван, кончив, рухнул набок, живот опасно надулся.

— Только не лопни! — крикнул Сивка-бурка.

Юноша выгнулся, из зада фонтаном забила густая сперма, тут же впитываясь в землю и прорастая низенькими зарослями прекрасных понурых ландышей. Мелко, едва ощутимо, заморосил дождь.

— And can all the flowers talk?

— Не знаю, малышка. Но знаю точно, что лучше их не срывать.

Иван приподнялся на дрожащих руках, сел, ахнув. Осоловело улыбнулся коню.

— Дурак. Настоящий дурак! Оденься наконец, дурак!

— Чудной цветочек…

— Иван, тебе тут чуть кишки изнутри не разорвало божественным фаллосом, а ты о чудности цветочков думаешь. Пожалей психику нашей юной особы.

Юная особа, замерев, стеклянными глазами вперилась в небо и равнодушно пускала слюни. Иван пожал плечами, почесал макушку. Хитро улыбнулся и протянул руку к другому ландышу.