Глава 7

Адокса мускусная

Вэл ворочалась и крутилась до глубокой ночи. В какой-то момент она выскользнула из комнаты, чтобы прогуляться по двору под оранжевым светом фонарных столбов. Ветер был холодным и влажным. Капли пота, выступившие на ее коже, превратились в льдинки.

Она едва это заметила.

«Посмотри про Убийства Рыжих. Тогда ты увидишь».

Что это вообще должно означать? Вэл встряхнулась, и это движение превратилось в дрожь всего тела. Ее кожа была липкой, как мясо сырых устриц. Она вытерла руки о ночную рубашку, как будто прикоснулась к чему-то грязному.

Очевидно, Лиза имела в виду серию убийств. Убийства — во множественном числе, что означало не одно. А часть про рыжих — ну, это легко. Кто-то с рыжими волосами был замешан либо как убитый, либо как убийца.

С такими навыками дедукции, как эти, неудивительно, что она получила полную стипендию.

Как будто это помогает.

Но она не могла узнать больше, пока не проверит их, как сказала Лиза, и Вэл не желала доставлять ей такое удовольствие. Потому что знала Лизу, а Лиза не стала бы поднимать эту тему, если бы не считала, что Гэвин и, в меньшей степени, Вэл ответственны за них.

Интерес к этим убийствам практически означал бы признание вины.

«И я буду нести за это ответственность».

Она знала это как факт в глубине души. Это ее ответственность — убить его. Это так, как если бы он был животным, которое почувствовало вкус человеческой крови и нуждалось в том, чтобы его усмирили, а она была той, у кого в руках винтовка. Убить или быть убитой, и, потерпев неудачу, она выпустила на свет нечто ужасное.

Что-то, что она одна могла бы исправить.

«Но только если я посмотрю».

Какими детскими были эти размышления, как будто она ребенок, прячущийся от монстров под своей кроватью и говорящий: «Если я не могу их видеть, они не могут видеть меня». Она была немногим лучше страуса, зарывшегося головой в песок, слишком напуганного, чтобы даже сопротивляться.

«Я пыталась сопротивляться. Я проиграла».

Решимости Вэл хватило всего на два дня. Ее компьютер преследовал ее, как призрак, дразня. Каждый раз, когда она входила в систему, чтобы выполнить домашнюю работу, она чувствовала подергивание нейронных связей от мозга к пальцу, которые требовали — нет, вынуждали — ее выполнить поиск.

Мысли об этом грызли ее мозг все время, что она бодрствовала, такие же изматывающие, как любая болезнь. Все, о чем она могла думать, — стоит ли ей смотреть. Она боялась того, что может увидеть, и боялась, что увиденное может быть хуже, чем есть на самом деле.

Не знать, конечно, было хуже, чем знать. Реальность не могла быть такой ужасной, как ее собственное разыгравшееся воображение. Вэл медленно сводила себя с ума рассуждая таким образом.

«Уж лучше безумие».

Во всяком случае, так она сказала себе, когда тащила ноутбук в постель. Это было ее логическим обоснованием. Звучало гораздо лучше, чем просто болезненное любопытство, которое само по себе было довольно убедительным фактором.

«Что я делаю? Я не должна этого делать».

Вэл ввела «Убийства рыжих» в текстовую строку и нажала «поиск», прежде чем смогла передумать. Потому что за долю секунды, потребовавшуюся для поиска, она пожалела, что не сделала этого. Но было уже слишком поздно.

Результаты заполнили экран. Новостные статьи, сообщения в блогах, интервью, твиты и видеотрансляции.

«О боже», — подумала Вэл, когда увидела фотографии жертв, смотревших на нее глазами того же оттенка зеленого, что и ее собственные. Она сглотнула и вернулась к статьям, не в силах больше смотреть на изображения.

Было зафиксировано по меньшей мере девять задокументированных случаев.

Все найденные девушки были мертвы, за исключением одной — Шейлы Кавано из Аризоны, которая подверглась сексуальному и физическому насилию, а затем была оставлена умирать в пустыне. Она умерла от осложнений, не связанных с ее травмами. Сильное обезвоживание. Она не смогла опознать нападавшего.

Самой младшей было четырнадцать лет. Самой старшей — двадцать четыре. Большинство из них были изнасилованы перед тем, как их убили. Некоторые из них были изуродованы. Это тоже было сделано перед смертью.

Судебные следователи полагали, что они были ранены ножом. Они не сказали, как и где, но она могла себе представить. О боже, она могла себе это представить. Изрезанные шахматные фигуры, которые Лиза и Блейк получили по почте, были заляпаны красной краской. Вэл уже видела, как он убивал раньше. Видела, как он делал предвкушающий вдох. Видел, как он получает удовольствие от мучительной боли других.

В конце концов, она была одной из них.

Убийства начались в декабре — всего через несколько месяцев после его игры — с шестнадцатилетней Анжелики Питерс. Ни одного в январе. Два в феврале, причем первый задокументированный случай изнасилования произошел 14 февраля. Какой-то репортер предположил, что у этого серийного убийцы извращенное чувство юмора, и Вэл подумала: «Больное, вы даже не представляете насколько».

Ее взгляд переместился на следующую ссылку. Никаких смертей в марте, апреле или мае. Затем три в июне. Одной из них была Шейла, которую оставили в жаркой аризонской пустыне на съедение стервятникам. Именно тогда, казалось, он начал помечать тела.

Ни одного в июле.

Еще три в августе. Калифорния. Орегон.

Вашингтон. Страх скрутил ее солнечное сплетение узлами, когда в голову пришла ужасная мысль. Она нажала кнопку «назад» браузера, посмотрела на местоположение убийства Анджелики Питерс. Коннектикут злобно смотрел на нее в ответ. Западная Вирджиния. Северная Каролина. Огайо.

Он прокладывает себе путь на север. А затем, мгновение спустя, она поправила себя. Северо-запад.

До сих пор в сентябре не было убийств — если не считать Блейка. Никто, конечно, не стал бы, так как он не девушка и у него не было рыжих волос, но...

Что, если он притворялся серийным убийцей? Что, если это была какая-то отвлекающая тактика с высокими ставками?

Нет, в этом не было никакого смысла.

И тут Вэл вспомнила тот шкаф в его доме, обшитый панелями с хищными зверями, шахматными ходами, цветами — и ее фотографиями. Фотографии, испещренные десятками крошечных дырочек, где он бросал дротики в ее изображение. Убивая ее сотни раз в образе одним легким движением запястья.

«Убивает меня в образе», — прошептала Вэл, уставившись на экран. Может быть, именно это имела в виду Лиза, обвиняя ее в том, что она берет с собой других. Гэвин не мог ее найти, поэтому убивал молодых женщин, внешне похожих на нее. Давая себе временное чувство завершенности, одновременно посылая ей сообщение: «Когда я найду тебя, это то, что тебя ждет».

Потом она вспомнила загадочное сообщение Лизы: «Ты боишься?»

Вот только это сообщение отправила не Лиза, а Гэвин. Вэл знала это так же точно, как знала свое собственное имя.

Просто так, как будто последний кусочек головоломки встал на свое место, все обрело смысл. Он ожидал, что она поймет это раньше. Если у него и была слабость, так это предположение, что другие смогут следовать его собственной блестящей, запутанной логической цепочке. Он дразнил ее, издевался над ней.

Охотился на нее.

Желудок Вэл скрутило, и ей пришлось броситься в ванную, чтобы ее не вырвало на ковер.

«Он собирается меня убить».

Но как он мог? Он понятия не имел, где она. Вэл вцепилась в это, как в спасательный круг. «Он не знает, где я. И даже если бы знал, ее имя было другим». Она встретилась со своими незнакомыми глазами. Она была другой. Леопард не мог изменить свои пятна, но другие животные могли. Они могли изменить свои цвета, сделать себя тусклыми. Слиться с окружающей средой. Вэл прополоскала рот ополаскивателем, и когда ее дыхание вернулось к нормальному ритму, она провела поиск серийных убийц.

Многие из них были мотивированы сексуально или удовольствием. По какой-то причине убийство включало дофаминовый взрыв удовольствия, побуждая их убивать снова и снова. Их убийства носили циклический характер с периодами отдыха между плотными группами жертв. Было несколько имен, которые она узнала сразу, и от сравнений ее затошнило.

Она провела поиск по «Гэвину Мекоцци». Шахматные сайты, которые она помнила с первого курса, были перекрыты статьями, посвященными его участию в убийствах той ужасной ночи. Были также фотографии с судебного процесса. Ничего нового, кроме предположений о его исчезновении и предложений о вознаграждении за любую информацию о его местонахождении.

Она посмотрела на его фотографию в темном костюме с которой он смотрел изучающе и серьезно, и ее сердце сжалось, когда она увидела его красивое лицо.

Никто не связывал его с этими убийствами.

Да и как его связать? Он не оставил бы улик. Он был гроссмейстером в шахматах, привыкшим думать на несколько ходов вперед в каждой партии. Он принял бы во внимание все возможности, от самых больших до наименее вероятных, и планировал бы каждую соответственно.

Вэл снова посмотрела на его фотографию, ту самую, которая заставила ее плакать, когда ей было четырнадцать и она только что узнала, что значит, когда твое сердце разбито — не просто разбито, а использовано, избито и полностью уничтожено. Там было что-то...

Она вернулась к другой открытой вкладке со статьями о серийных убийцах. Да. Там тоже была фотография. Один из тех ужасных людей на суде. У него было такое же выражение лица. Это сходство заставило ее похолодеть. В лице серийного убийцы было своего рода податливое раскаяние, которое так же легко могло превратиться в веселье в другой форме света. Эти мертвые, бездушные глаза...

У Гэвина был самый пристальный взгляд. Большинство людей не могли слишком долго смотреть в глаза другому человеку, не чувствуя себя неловко, но его зрительный контакт всегда был непоколебимо продолжительным.