Но глаза, ее расширенные от ужаса предсмертные глаза, укоряющие и прощающие… И прощающиеся одновременно. Но взгляд этот, обращенный уже куда-то внутрь, в потемки, и все же адресованный ему — беспомощному, неумелому троечнику, вчерашнему студенту Виктору Фатееву!..

Газик катил и катил, поскрипывая рессорами. Отмахали уже километров пятнадцать, как вдруг Виктор Дмитриевич толкнул шофера.

— Чего? — не поворачивая головы, спросил тот.

— Стой! Поворачивай назад! — приказал Фатеев.

— Зачем?.. Что забыли?..

— Угу, забыл! — кивнул Виктор Дмитриевич. — Поворачивайте.

Дверь больницы оказалась открытой. Клепу Виктор Дмитриевич застал в кабинете врача.

— А… вернулся, — сказала она спокойно. — Я знала, что вернешься, садись.

— Пошли! — перебил Фатеев. — Поглядим еще разок твою Варюху.

В понедельник утром Крупина сразу направилась к Кулагину, чтобы сообщить о звонке Фатеева.

Директор встретил ее радушно. Несколько минут они поговорили о том о сем, потом Кулагин вдруг насторожился, испытующе посмотрел Тамаре Савельевне в глаза, спросил в упор:

— У вас ко мне серьезный разговор?

— Скорее не у меня, — ответила Крупина.

— У кого же?

— Вчера мне звонил доцент Фатеев…

— Фатеев? — удивился Кулагин. — Разве вы с ним знакомы?

— Нет, — покачала головой Тамара, — по телефону познакомились. Собственно, он искал вас, звонил вам, но не застал…

Кулагин почему-то смутился, заерзал в кресле, пожевал губами, подыскивая слова.

— Мне пришлось отлучиться по делам… Консультация на дому, знаете ли… — будто оправдываясь в чем-то, сказал он наконец.

— Виктор Дмитриевич хотел сообщить вам, что ему необходимо срочно уехать на несколько дней.

— Как это — уехать? — Кулагин резко изменил тон. — На носу отчетно-выборное партийное собрание. Он что, забыл?

— Не знаю, — пожала плечами Крупина.

— Значит, все же уехал без разрешения?

— Он звонил вам, Сергей Сергеевич… Там сложный случай.

— Совсем распустились! — вскипел вдруг профессор. — Три месяца дурака валял! — Он словно не помнил, что сам отправил Фатеева к Прямкову. — А теперь вот, пожалуйста, уехал, не согласовав со мной, не спросив!

— Я разрешила ему, профессор.

— Вы?! — Кулагин даже встал и изумленно посмотрел на Крупину.

— Да, я, — усмехнулась та. — Разве не я ваш заместитель?

Кулагин иронически оглядел ее с ног до головы.

— Я не так ставлю вопрос… — проворчал он. — В целом вы правы, Тамара Савельевна.

— Я полагала, что…

— Ладно, замнем для ясности, как говорится… Но все же не самовольничайте слишком. У вас нет опыта работы с подчиненными.

— Доцент Фатеев, — сухо сказала Крупина, — известил меня, что выезжает в совхоз «Рассвет». За ним уже пришла машина. Надо было спасать человека, а это его и наш с вами долг. Не так ли?

— Тамара Савельевна, я считаю, что мы уже все выяснили.

Тамара встала и быстро пошла к двери. Кулагин не остановил ее. Он задумчиво проводил ее взглядом, покачал головой и прошел по кабинету. Его не разозлил конфликт с Крупиной; от этой короткой стычки остался лишь привкус досады.

«Надо было бы не затевать пустяковую свару, оборвать этот разговор в самом начале, — вяло подумал Кулагин. — Ну, Томочка, хорошо же мы начинаем совместную работу…»

Но в душе профессор был все же рад, что сумел поставить строптивую Крупину на место. Он с удовольствием припомнил свою последнюю фразу, произнесенную нарочито покаянным голосом: «Я считаю, что мы уже все выяснили».

Рубен Тигранович виновато взглянул на жену:

— Маша, неужели это со мной серьезно?

Мария Герасимовна, не меньше его встревоженная только что случившимся сердечным приступом, запахом лекарств и безапелляционным приговором врача «Скорой помощи», тем не менее попыталась успокоить мужа:

— Рубен, ей-богу, я не узнаю тебя!.. Просто ты перетрудился и перенервничал. Вот и результат… Отдохнуть пора, ведь не мальчик!

— Маша, — поморщился Рубен Тигранович, — мы с тобой прожили вместе почти полвека, поэтому не устраивай детского сада. Я не боюсь смерти, ты знаешь… Хотя это, наверное, звучит не очень убедительно. Единственное, чего я боюсь, — стать калекой, паралитиком. У меня пальцы на руке занемели.

— Что за разговоры? — возмущалась Мария Герасимовна. — Ну у тебя пошалило немножечко сердце, отлежишься — и все будет в порядке. Стать калекой, паралитиком… Откуда это у тебя, Рубен?

— А если это инфаркт? — тоскливо спросил Манукянц.

— Во-первых, после инфаркта паралитиками не становятся… Только после инсульта.

— Ну, спасибо, успокоила, — пробормотал Рубен Тигранович.

— Тебе нужно поменьше говорить, Рубен. Слышал, что сказал врач?

— Врачи всегда так говорят, — пробормотал Манукянц. — Иди ложись. Я тоже немного посплю. Да, скажи, Палладий сегодня хотел приехать?

— Нет, завтра… Ну спи.

Манукянц закрыл глаза. Посидев около мужа еще несколько минут и убедившись, что он уснул, Мария Герасимовна встала и, шаркая ногами, вышла из комнаты.

Рубен Тигранович не спал. Лежа с закрытыми глазами, он думал о случившемся. Отчетливо припомнился разговор с Клепановым, его ухмылка, недобро прищуренные глаза.

Клепанов вызвал Рубена Тиграновича к себе в контору и раздраженно спросил:

— Как там у вас дела с Федорчуком?

— Ждет своей очереди на получение ордера, — спокойно ответил Манукянц.

— Федорчуку нужно ускорить выдачу ордера, — сказал Клепанов. — Ему, кажется, трехкомнатная полагается?

— Нет, — Манукянц покачал головой, — двухкомнатная, Георгий Васильевич.

— Сделайте трехкомнатную! — твердо и с нажимом произнес Клепанов, искоса глянув на Манукянца.

— Это невозможно, — невозмутимо ответил тот, не показывая ничем своего волнения, — список утвержден исполкомом.

— Ну и что?

— Ничего, — пожал плечами Манукянц, — скажите, кого именно вычеркнуть, и дайте письменное распоряжение.

— Что за бюрократизм!.. Сделайте — и все!..

— Сбавьте тон, — тихо попросил Манукянц, — я не привык, чтобы на меня орали.

— Нервы… Не обращайте внимания, Рубен Тигранович… Мать Федорчука имеет право на дополнительную жилплощадь. — Клепанов закурил, глубоко затянулся. — Я видел справку.

— Я тоже. Она липовая…

— За Федорчука хлопочут из обкома партии. — Клепанов нервно ткнул сигаретой в пепельницу. — Согласитесь, что это серьезный аргумент.

— Безусловно, — кивнул Манукянц. — Кто именно хлопочет?

— Если я скажу, что первый секретарь, вам этого будет достаточно?

— Стало быть, мое дело телячье?

— Завтра же выдайте Федорчуку ордер на трехкомнатную квартиру… Понятно?

— Вполне. Я могу идти?

— Да. И будем считать этот разговор всего лишь маленьким недоразумением, — улыбнулся Клепанов. — С вами трудно работать, но интересно. Поверьте, это не комплимент. И пожалуйста, запомните, Рубен Тигранович: в любом правиле есть исключения.

— В данном случае Федорчук?

— Вот именно!

Вернувшись в отдел, Манукянц снял трубку и набрал номер приемной первого секретаря областного комитета партии.

— Мне необходимо срочно встретиться с товарищем Фирсовым, — назвав себя, сказал Манукянц.

— По какому вопросу? — сухо спросил женский голос. — По личному или по служебному?

— Пожалуй, и по тому и по другому, — ответил Манукянц.

— Именно с товарищем Фирсовым?

— Да, и именно сегодня.

— Речь идет о первом секретаре обкома партии, у которого расписана каждая минута… Вы меня удивляете, товарищ Манукянц!

— Поймите, мне действительно очень нужно…

— Ну хорошо, приезжайте, — помолчав, сдалась та, — если будете через полчаса, попытаюсь для вас что-нибудь сделать.

— Это не для меня, — возразил Манукянц.

Через полчаса Рубен Тигранович вошел в кабинет Фирсова и в полной растерянности застыл на пороге: он узнал, сразу узнал в этом человеке Палладия!.. Столько лет прошло, а он узнал.