Положили меня с желудком в больницу аккурат под Рождество. Такая канитель, я вам скажу, врагу не пожелаешь. Лижу в палате на четыре человека и читаю "Защита Лужина". Странный экземпляр, стойкий параноик, это гг. Но в здешних стенах любая странность как мёд для медведя. Есть ещё у меня книжка про Енисей, но Лужин захватил меня без сомнения, словно больной пациент, которого понимаешь без слов.
По ночам совсем не спиться, слушаю храп мужиков и смотрю на звёзды через тюль. Зима не оставляет надежд, всё мое думственое направлено на выздоровление. Если выздоровишь, станешь другим абсолютно человеком, и тот же Лужин размякнет под дождём из сна и уйдёт бесследно из головы.
Странный запах серы чувствую я ночью. Словно тут черти из ада обитают. Ещё ощущается запах, вернее, амбре смерти, упокоения. Прёт прямо покойников, а никто умирать и не собирается, всё живы и целёхоньки. Взять хотя бы того Иванова, что у стенки спит. А у него рак четвёртой стадии. Габлюдая на его желтизну зубов и кожи, я лишаюсь дара речи, а он всё говорит и говорит. Я знаю когда он умрёт. Накануне водосвятия. Но сам отгоняю эти мысли как нерадивая цыганка. Умрёт и положат его в гроб, а перед тем омоют по народному обычаю и оденут в костюм.
У Иванова есть всё чтобы остаться в моей памяти навсегда. Мой любимый пациент. Хороший пациент, без малефшего намёка на отторжение. Я играюсь с его смертью как в шахматы. Шах и мат. С него не убудет, всё равно когда-то помрёт, днём раньше у меня или без меня днём позже. Но я знаю что умрёт на моих глазах, и я ещё его увижу нпгого, в невероятной бледности трупа, чьё место в морге 18. В морге он будет лежать вместе в телом девочки, погибшей от рук маньяка и насилтника. Старый и молодая совсем, неудачное соседство, не находите?
Зарываюсь в книгу, но Иванов тут как тут. У него приступ, ему бегом волокут кислород, начинается обряд возвращения на землю. Вдруг он приходит в себя, начинает глубоко дыщать, а затем он остаётся один, без докторов. Я его самый верный и преданный спасатель. Я знаю чем ему помочь, без молитв и лекарств. Нужно просто представлять его что он уже не здесь, и потому не страшно что он умрёт. Дважды ведь не умирают, только единожды.
Второй пациет, Павлов, тот всё по собак рассказывает. Жучка и Люси. Немецкая и европейская овчарки. Он заядлый охотник, подморозил ноги, лежит вторую неделю, охает, больно ему, а ещё морозит не по-детски. Павлов кушает шоколадное мороженое, улыбается и говорит что смнрти нет, есть только мозг и судьба. Пока живёшь, судьба у тебя есть, а умрёшь, так и не узнаешь что дальше, ибо упёрся в тупик на привокзальных путях. Скушав рогалик, вытерев салфеткой нос и рот, Павлов присоединяется к Иванову, и давай рассказывать были и небыли. Память у Павлова на отлично, помнит мельчайшие детали, двадцать лет назад чинил розетки по домам, и помнит каждый дом, квартиру, комнату. Специфическая память. У Иванова провалы под лёд, частичная амнезия, путается в даиах и временах года. Я слушаю их и вздыхаю: мне добавить нечего, я слишком молод для тех лет. Мне ближе дефолты и вакансии на наблюдения за марсолётом, чем уходы за домашней земляникой и выгул кур в осеннем огороде. Увы.
Павлов утонет в полынье. На зимней рвбалке. Он сменяет рыбалку вместо охоты, и тем сам погубит свою жизнь. Сколько раз на него нападал кабан, и ничего, а тут гигантская ошибка со смертельной полыньёй. Жалко мужика, шустрый, весёлый, всегда думает о будущем. Иногда хочется дотронуться до его пульса и узнать насколько хватит его сердца под ледяной толщей воды. Прижаться к его сердцебиению. Ну да ладно.