Круг ненадолго вспыхнул, а затем потемнел. Стал серым и безжизненным.

А после этого я услышал.

Низкий рык. Рычание. Негромкое, но грозное.

Я шагнул к Элизабет и протянул руку.

Она прижалась носом к моей ладони, вдохнула и выдохнула.

А затем наступила тишина.

С другой стороны от Элизабет потянулись руки. С черными когтями.

— Джо, — тихо позвал я.

И он кинулся на меня. Прежде чем я успел шевельнутся. Прежде чем смог подумать. Раздался предупреждающий крик, резкие рычания. Меня сбило с ног тяжелым весом. Когти впились в плечи, маленькие уколы боли. Я видел отблеск зубов, глаза, что мерцали оранжевым и красным, голубым и зеленым. Его нос прижался к шее. Потом щеке. Вдыхая мой запах. Дыша мною.

— Окс, — сказал он, его голос звучал низко, мрачно и зло.

Он застрял в пограничном состоянии между мальчиком и волком, как и Томас. Только Томас контролировал себя.

А вот Джо — нет.

Белая шерсть то росла, то редела вдоль его лица и рук. Клыки пронзили десны, затем исчезли. Появился мальчик. Затем полуволк. Затем снова мальчик. Он застонал:

— Окс, это больно, это больно, это… — остаток фразы потерялся, когда его волк вышел наружу, и слова растворились во влажном рычании. Глаза Джо стремительно меняли цвета, на мгновение показалось, что все цвета слились воедино, образовав что-то вроде фиолетового и жестокого, а когти сильнее вжались в мою грудь. Я поморщился от боли и услышал других вокруг меня, походило на то, будто они собирались оторвать Джо от меня, а я не мог позволить этому случиться. Не мог позволить им забрать его.

— Мой папа бросил нас, когда мне было двенадцать.

Все затихли.

Когти лишь на чуть-чуть отодвинулись.

— Он много пил. Я говорил себе, что ничего страшного не происходит, но это было не так. Думаю, он бил маму, не знаю, наберусь ли я когда-нибудь смелости спросить ее об этом. Однажды она надела платье на пикник, думаю, папа порвал его. И если я узнаю, что он действительно сделал это, если он причинил ей боль, а я понятия об этом не имел, тогда я заставлю его страдать.

Джо завыл от боли.

— Он поставил чемодан у двери, а потом ушел. Назвал меня глупым и тупым, сказал, что люди будут дерьмово обращаться со мной. Сказал, что не хочет сожалеть обо мне и поэтому должен уйти. Но думаю, он уже сожалел. Думаю, он сожалел о каждой части своей жизни. Но кое в чем он оказался прав. Я был глупым и тупым, считая, что он вернется. Я думал, однажды он вернется и от него будет пахнуть как всегда: моторным маслом, дешевым пивом и потом, потому что именно так пах мой отец.

Так и было. Так было всегда.

— Но он не вернулся. И уже никогда не вернется. Я знаю это. Но не потому, что я сделал что-то неправильно. Дело не во мне, дело в нем. Он ушел, а мы остались, неправильно поступил он. Но теперь я с этим смирился. Я смирился с тем, что мой отец ушел, потому что у меня есть мама. У меня есть Гордо и ребята. И ты. Джо, если бы мой отец не оставил меня, у меня бы не было тебя, так что тебе нужно сосредоточиться, хорошо? Потому что я не могу позволить, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Ты нужен мне, Джо, и мне плевать, мальчик ты или волк. Такие вещи для меня не имеют значения. Ты — мой друг, и я не могу потерять тебя. Я никогда не пожалею о тебе. Никогда.

Это была моя самая длинная речь, произнесенная на одном дыхании. Во рту пересохло, я еле ворочал языком. Из-за происходящего все болело. Я слышал голос отца в своей голове, он смеялся надо мной. Говорил, что это не сработает.

«С тобой будут дерьмово обращаться», — повторял он.

Я не понял, когда между мной и Гордо образовалась связь. Это сложно было определить.

Но теперь я знал, что это такое.

Я почувствовал ее. Это тепло в груди, поднимающееся по шее и рукам. По лицу и ногам. Словно маленькие вспышки солнечного света, пробивающиеся сквозь листья деревьев.

Волки вокруг меня завыли. Их песнь накатила на меня, и я подумал, что она разорвет меня на части. Я закричал с ними, мой голос сливался с их голосами. Наверняка это не было похоже на волчью песнь, лишь на жалкий человеческий крик. Но я вложил в него все, что испытывал, потому что большего дать не мог.

Их голоса умолкли.

Тяжелый вес соскользнул с моей груди.

Я открыл глаза.

Надо мной стоял волк. Меньше других. Тоньше. И был он абсолютно белым, ни единого пятнышка другого цвета не виднелось на его теле. Его уши дернулись. Ноздри раздулись.

Он посмотрел на меня. Глаза его были оранжевыми, яркими и красивыми. Они вспыхнули ненадолго, прежде чем вернуться к привычному голубому, и я знал, что это Джо. Я знал, что он все еще был маленьким мальчиком, который думал, что от меня пахнет шишками и конфетами. Эпично и восхитительно. Я старался не думать о том, как много вещей теперь обрели смысл, потому что иначе у меня случился бы взрыв мозга.

— Привет, Джо, — вместо этого произнес я.

Он запрокинул голову и запел.

* * *

Они бросились бегом через поляну. В лес. Вернулись обратно. Они гонялись друг за другом. Кусали друг другу задние лапы.

Поначалу Джо казался неуклюжим. Неуверенным. Спотыкался о собственные ноги. Даже распластался мордой на земле. Когда видения, звуки и запахи застали его врасплох.

Он подбежал ко мне на полной скорости. Сделал ложный выпад слева, когда я был готов. Громко залаял, пролетая мимо. Затем развернулся и потерся о мои ноги, словно кот. Его нос уткнулся в мою руку.

А затем снова умчался прочь.

Томас и Элизабет держались рядом. Они мягко рычали на него, если он слишком перевозбуждался.

Марк сел около меня, он был почти того же роста, что и я. И казался очень доволен, наблюдая за Джо.

Картер и Келли кинулись в лес. Я слышал, как они несутся сквозь деревья и подлесок. Ох уж эти скрытные хищники.

А потом вдруг осознание происходящего обрушилось на меня. Придавив своим грузом плечи.

Реальность изменилась, потому что иначе и быть не могло.

Я резко вдохнул.

Марк тихо заскулил рядом со мной.

— Ты в порядке? — спросил Гордо.

— Срань господня, — ответил я.

Гордо не засмеялся. Я и не ожидал, что он это сделает.

— Они гребаные оборотни!

— Да, Окс.

— Ты гребаный волшебник!

— Я ведьмак, — сердито исправил меня он.

— И какого хрена ты все это скрывал от меня! — прорычал я.

Это не должно было прозвучать так.

Это должно было быть разумным. Спокойным.

Но я был испуган, зол и растерян, и реальность изменилась. Некоторые вещи обрели больше смысла, однако не до конца. Мир не полон монстров и магии. Он должен был быть примитивным и испорченным, состоять из маленьких раздробленных частей вроде: «гребаный дебил» и «с тобой будут дерьмово обращаться, Окс».

Это адресовалось не только Гордо. Нет.

Это адресовалось всем им.

Волки. Ведьмаки. Чертовы узы.

«Не заставляй меня сожалеть и о тебе тоже», — сказал мой отец, и по какой-то причине все, о чем я мог думать, были пылинки в их (ее) комнате, танцующие в солнечном свете, пока я прикасался к изогнутым стежкам, которые вырисовывали имя: Кертис, Кертис, Кертис.

Но то было тогда, а это происходило сейчас.

Потому что мне было (не) двенадцать.

Я (не) был мужчиной.

Я (не) был в стае. Я был в стае. Я был в стае. Я был в стае, и состоял в узах. Господи, боже мой, узы, я чувствовал, как они тянут и…

Гордо оказался передо мной.

Внезапно меня окружили волки. Все до единого.

Они зарычали в унисон, когда Гордо схватил меня за руки. Он проигнорировал их.

— Окс, — скомандовал он. — Дыши. — Его голос звучал хрипло.

— Я пытаюсь, — фраза вышла высокотональной и ломаной. Но я не мог. Не мог сделать вдох. Он застрял где-то между горлом и легкими. Маленькие вспышки света танцевали перед глазами, а пальцы онемели.

Один из волков заскулил рядом со мной. Я подумал, что это Джо, разве нет? Я уже мог распознать его среди других волков, хотя еще час назад и не подозревал о существовании подобных вещей.

Все эти детали. Все вдруг встало на свои места.

Стая и эти прикосновения, эти запахи и завывания глубоко в лесу. Дни наедине с семьей, когда мне нельзя было приходить всегда наступали, стоило луне стать полной и белой. Каменный волк в моей руке. То, как они двигались. То, как они разговаривали. Плохой человек. Плохой человек, который забрал Джо. Должно быть, это произошло, потому что…

«Однажды я стану лидером», — шептал Джо, и разве я не почувствовал свирепую гордость, когда он сказал это в первый раз? Разве я не сиял, хотя понятия не имел, что это означает?

Были факты, о которых я знал.

Простые истины.

Мое имя — Окснард Мэтисон.

Моей матерью была Мэгги Каллауэй.

Мы жили в Грин-Крик, штат Орегон.

Мой отец ушел, когда мне было двенадцать.

Я не был умным. Я был тупым, как бык (Окс).

Люди обращались со мной, как с дерьмом.

Больше всего на свете мне хотелось обрести друга.

Гордо был моим отцом-братом-другом.

Моей маме нравилось танцевать.

Таннер, Крис и Рико были моими друзьями. Мы принадлежали друг другу.

Беннеты тоже были моими друзьями (стаей-стаей-стаей-стаей), и у нас были воскресные ужины, потому что это было традицией.

Джесси была моей девушкой.

Джо был моим… ох, Джо был моим…

Это все было простыми истинами.

Теперь же реальность изменилась. Реальность изогнулась. Реальность разрушилась.

И вот я стоял посреди залитой лунным светом поляны, мой отец-брат-друг с татуировками, переливающимися такими цветами, что я и представить себе не мог, стоял передо мной, тряс меня, кричал и вопил:

— Окс, Окс, Окс, все хорошо, Окс, все хорошо, не бойся, я с тобой.

И вот я стоял посреди залитой лунным светом поляны, окруженный волками (СТАЕЙ-СТАЕЙ-СТАЕЙ-СТАЕЙ), а они прижимались ко мне, и в самом потаенном уголке души, сквозь эти маленькие нити, связующие нас, о которых я раньше и не подозревал, я слышал шепот песен, они пели для меня.

Песня Элизабет успокаивала: «тише, МалышСынДетеныш, тише. тебе нечего бояться».

Песня Томаса твердила: «Окс, Окс, Окс. я твой Альфа, ты — часть того, что делает нас единым целым».