Глава 1. За десять месяцев до этого

Ревик пошевелил ногами, охнув, когда это вызвало легкую вспышку боли. В основном физической, но и других видов боли тоже.

Достаточно сильную, чтобы выдернуть его из темноты. Достаточно сильную, чтобы ему захотелось света.

Он силился вернуться в сознание, сонно открыл глаза, когда его тело встретило сопротивление не с одной стороны, а с двух. Несколько долгих секунд он просто лежал и дышал. Кажется, он не в опасности. Его свет вибрировал от прошлых травм, прошлых страхов, но сейчас на него ничего не давило.

Непосредственной угрозы не было.

Он постепенно успокоился от этого осознания.

Он по-прежнему не знал, где он и как сюда попал.

Ничто не приходило ему на ум. Ничто.

Он уставился на два тела, свернувшихся вокруг него во сне. Одно было намного меньше другого. Тогда до него дошло, на что он смотрит, в горле встал ком.

Элли. И Лили.

Обе.

Они забрались к нему в постель, окружив его с двух сторон. Они обвились вокруг него своими телами и светами и заснули.

Они также питали его светом — они обе, включая его дочь. Он чувствовал их aleimi, легко скользившие в его свет так, что он почти не замечал этого.

Они согревали его.

Ревик смотрел на их темноволосые головы, подавляя эмоцию, которая хотела задержаться в его груди. Его разум пытался прокрутить события назад, понять, как он сюда попал. Он помнил Дубай, где нашел Элли в том клубе... она танцевала на сцене, Господи Иисусе. Даже мысль об этом пробуждала боль в его свете, и дыхание перехватывало, хотя Ревик тут же подавил эту реакцию, осознавая, что Лили лежит рядом и погружена в его свет.

Он помнил, как они покинули клуб. Помнил Набережную.

Лодочную станцию, спрятанную под конструкцией. Людей и видящих в клетках.

Териан. Териан привел их туда.

Его разум превратился в белый шум.

Он вспомнил Менлима. Менлим был там.

Он произнес эти слова...

Элли заёрзала, крепче прижимаясь к его боку. Она пробормотала что-то во сне, прильнув к его телу и вызвав короткую вспышку сильной боли в его свете. Эта вспышка намного сильнее походила на боль разделения, хотя она так сильно вплеталась в его свет. Она обхватывала рукой его талию, запустив ладонь под свободную белую рубаху, в которую он был одет. Эта ладонь сжалась сильнее, пальцы крепко обхватили его рёбра.

Ревик почувствовал в этом жесте собственничество, и боль в его свете усилилась.

Её щека прижималась к его груди, губы, дыхание и волосы находились недалеко от ладошки Лили — малышка забросила на него свою ручку, и маленькие пальчики сжимали его рубаху.

Одежда не принадлежала ему. Должно быть, его одели медицинские работники.

Ревик заставил себя расслабиться, опуститься обратно на подушки. Он заставил себя думать, попытаться решить, почему его свет до сих пор ощущался настолько паникующим, бл*дь. Почему-то при виде этих двух людей, обвившихся вокруг него, тревожные вибрации усиливались.

Лодочная станция. Там была лодочная станция в конце того искусственно созданного сегмента суши.

Он не мог вспомнить.

Почему он не мог вспомнить?

Он снова посмотрел на Элли, когда его разум снова прояснился... и опять померк. В этот раз он поймал себя на том, что по-настоящему осматривает её тело и свет.

Синяки. Не только на нём — на ней.

Она пострадала. Бл*дь, она очень сильно пострадала...

Судя по её свету, ощущалось всё так, будто её избили. Будто её со всей силы колотили металлическими палками, кулаками, сбрасывали с чего-то... или швыряли во что-то.

Он чувствовал в ней ещё больше, чем видел.

Порезы на задней части головы. Сломанные рёбра, которые теперь туго перевязали, но вся её грудь наверняка напоминала сплошной синяк. её бедро было рассечено, колени тоже. Один локоть сломан. Её ладонь... два пальца забинтованы и, наверное, тоже сломаны.

Ее спина.

Что-то не так с её спиной.

Его разум обдумывал эту информацию. Она была невредимой, когда он видел её в последний раз. В том клубе. Она чуть не наградила его сердечным приступом на той бл*дской сцене, но она была совершенно здорова, даже без мелких травм, которые стали нормой для них двоих. Она была невредимой, когда они добрались до Набережной. Она была невредимой, когда они впервые увидели те клетки.

Всё это время она была в порядке. В полном порядке.

Ревик знал, что Менлим будет там.

Он чувствовал присутствие своего бывшего опекуна на каждом шагу с тех пор, как они вошли в ту конструкцию Дренгов, которая душила Дубай. Он приказал Чандрэ прибыть туда в качестве подкрепления. Чандрэ должна была последовать за ними. И она сделала бы это, потому что ну это же Чандрэ; единственная причина, по которой её могло там не быть — это смерть.

Поскольку Ревик сейчас ощущал шепотки её света в конструкции, он полагал, что она не мертва — значит, Чан должна была находиться на Набережной. Перестраховка. Если Ревик не смог бы сделать это своим светом, то это должна была сделать Чан.

Она должна была устранить Менлима по старинке.

Конечно, он понимал — высока вероятность, что они не смогут убить Менлима по-настоящему.

Убийство Менлима в лучшем случае было временной мерой, тактикой, чтобы выиграть время.

Если Менлим действительно был тем, чем считала его Элли (то есть, одним из Барьерных созданий под названием Дренги), то он вообще не был живым и лишь носил это тело сарка как дешевый костюм. Он даже был не «он», а скорее «оно»… ходячий паразит, вторженец в материальную плоскость.

Но Ревик вынужден был полагать, что убийство выведет его из игры хотя бы на короткий промежуток времени. Может, этого будет достаточно, чтобы уничтожить города Тени. Может, этого хватит, чтобы разрушить его сеть и вернуть в мир немного здравого рассудка.

Может, этого хватит, чтобы наладить свет их дочери.

Ревик подумал, что если они просто сумеют устранить Менлима, то потом удастся изменить положение дел достаточно, чтобы Элли была в безопасности, чтобы Лили была в безопасности. Без защиты Менлима Ревик смог бы беспрепятственно выследить его сеть, используя собственную связь с этой сетью.

Просчитанный риск.

Но что-то пошло не так.

Что-то должно было пойти не так.

Голова Ревика болела, и не только от того, что с ним было не так в физическом плане. Его сердце болело, и свет тоже. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы вообще понять, чем это вызвано. А когда дошло, он поначалу не мог сообразить, что это значит.

Он упустил какое-то время.

Он определенно упустил какое-то время.

Осознание пронеслось по нему, тревожа даже сильнее, чем травмы на теле его жены.

Он не присутствовал, когда его жена пострадала. А может, присутствовал, но не помнил. Его накачали наркотиками? Ревик просканировал собственный свет, стараясь думать вопреки панике, нараставшей в груди.

Нет. Никто не вводил ему наркотики.

Он в этом уверен.

Он потерял какое-то время. Реально потерял время. То есть, он не мог объяснить, где он был, что с ним случилось, или почему он этого не помнил. Как он мог потерять время? У него не случалось таких настоящих провалов с тех пор...

Чёрт, с тех пор...

Со времен его детства.

Боль разразилась где-то в его свете, парализуя его и затмевая разум.

Он помнил, как сидел снаружи деревянного дома. Это было много лет назад, во время войны, Первой Войны, не второй. Когда он ещё носил Люгер, а не Глок. Он помнил, как сидел там и держа оружие. Пистолет лежал на его коленях, забрызганный кровью. Его лицо, одежда и руки были покрыты кровью. Он не знал, как именно сюда попал пистолет. Он не был уверен, как он сам здесь очутился... и где он вообще находится.

Он ничего не помнил, не понимал, что это значит.

На его руках была кровь. Кровь. Так много крови, и он держал на коленях Люгер. Плакал. Он не знал, почему плачет — пока не знал.

Это придёт позднее.

Даже теперь воспоминания не стали полностью ясными.

Он пребывал в таком смятении, бл*дь. Даже увидев стоявшую там полицию, которая приближалась к нему с поднятым оружием, он всё ещё пребывал в смятении.

Тот один коп. Он посчитал его монстром. Чем-то из истории ужасов. Вроде Джека Потрошителя. Он думал, что Ревик только притворяется, будто не знает, где он.

Он думал, что Ревик просто ничего не чувствовал.

Он думал, что он монстр.

Он находился снаружи дома. Он понятия не имел, как он туда попал.

Пирна была внутри. Это он тоже узнал лишь позднее.

Тот самый коп, приведший его в здание полиции где-то в Баварии, рассказал Ревику, что он натворил. Он в деталях пересказал Ревику, что он сделал с Пирной и её мужем, что он сделал с пистолетом, что он сделал своими кулаками и ногами.

Пирна была его школьной учительницей. Раньше, когда из него каждые несколько месяцев регулярно выбивали дерьмо. Пирна пыталась защищать его, пыталась сделать так, чтобы немецкие власти забрали его у Менлима, старалась помочь ему. Пирну он по-своему любил, и даже мысль о ней вызывала невыносимый стыд из-за того, как он спровоцировал её увольнение из школы.

Ревик убил её и её мужа.

Это сломало что-то в разуме Ревика.

Он посмотрел на Элли, чувствуя её раны, сломанные части её света. Сломанные части её тела.

Это сделал он.

Он не знал, как, но это его рук дело.

«Вэш! — позвал Ревик в Барьерном пространстве. — Вэш! Ты мне нужен!»

Затем он вспомнил, и его свет врезался обратно в него, заискрив жёсткими вихрями, когда накатило другое, более недавнее воспоминание. Горе ударило по нему прежде, чем он успел защититься, как-то отстраниться.

Вэш ему не ответит. Вэш мёртв.

Единственный, кто поистине выступал для него родителем после смерти его родителей, единственный, к кому он мог обратиться с чем угодно, в любое время, даже после того, как Вэш должен был захлопнуть перед ним дверь... умер.

По меркам эмоциональных связей Вэш ощущался как защита.

Может, как страховочная сетка. Главным образом страховочная сетка от самого Ревика — от его природы, от того, что не так с его светом, того, что Дренги сломали в нём, похоже, навсегда. На протяжении десятилетий его жизни Вэш был единственным, чьему восприятию и мотивам Ревик доверял без вопросов. Ему никогда не приходилось сомневаться в нём, задаваться вопросом, не лжёт ли Вэш, не пытается ли он манипулировать им.