Пряничная избушка

Правда, никакого брата по имени Гензель у девочки не было. Да и звали ее не Гретель, а Юля.

Не было злой мачехи. Напротив, родная Юлина мать была живее всех живых. И жизнь свою (личную) активно устраивала, то и дело с кем-то знакомясь, приводя этого кого-то домой.

Весь вечер и часть ночи они вдвоем обыкновенно бухали под собственный радостный треп. После чего перемещались на пружинистую скрипучую кровать. Как же Юля ненавидела этот скрип!

Поутру очередной хахаль матери непременно исчезал, как и подобает кобелю, сбившему охотку. Мог немного задержаться разве что, если хотелось опохмелиться или пожрать. А в холодильнике или на столе удавалось обнаружить нечто, для таких целей подходящее.

Когда очередной неудачный кандидат в мамины супруги (и «папозаменители» для Юли) отваливал, разочарованная родительница снова принималась пьянствовать, но уже с горя, стремительно переходящего в злобу. И нет-нет, да срывала эту злобу на ни в чем не повинной девочке.

С другой стороны, задержись кто-то из гостивших у них дядек — Юлю бы это порадовало еще меньше. Пугали они ее, мамины дружки. Все как один большие, грубые, потные. Одни демонстративно не замечали ребенка в квартире. И потому позволяли себе громогласно материться, на часы тем более не глядя. Или в чем мать родила покидая скрипучую кровать, шастать в туалет. Другие смотрели на Юлю волком… о, благодаря им-то девочка и осознала подлинный смысл этого выражения! Были явно недовольны ее присутствием в квартире, относились как к чему-то лишнему, даже вредному. А от всего лишнего и вредного надлежало избавляться.

Правда, последний из маминых гостей отнесся к Юле гораздо приветливее… на первый взгляд. По голове потрепал, даже конфеткой угостил. Но от девочки не укрылось, с каким выражением он смотрел на нее. Не со злобой и раздражением, нет. С искренним интересом. Вот только ничего общего с отеческими чувствами этот интерес не имел. Юля поняла это без труда. Пусть и прожила на свете всего ничего — восемь лет с хвостиком.

Только что не облизывался на нее глядя, гад!

«Эх, был бы папа с нами», — иногда мечтательно говорила сама себе девочка. Но тут же поправляла саму себя: «А что бы он сделал?» Ибо и насчет родителя своего не очень-то обольщалась. С высоты мудрости, от матери перенятой, заключила, что и он суть обычный кобель. Просто очередной скот мужского пола.

Будь это иначе, считала она, отец бы не бросил их с матерью несколько лет назад. Не сбежал бы черти куда. Потому что, как мама сама частенько повторяла: «Порядочные люди так не поступают».

Через день-другой после очередного поражения на личном фронте мать со своим горем справлялась и худо-бедно приходила в норму. Возвращалась на работу, если ее оттуда не успевали уволить. В противном случае искала, где еще сможет заработать. Находилось тогда у нее и немного времени для Юли. Немного времени и даже толика любви. Более того, именно тогда мать осознавала, что другого близкого человека у нее нет. «Мы вдвоем против жестокого мира», — говорила она тогда дочке.

Потом все повторялось. Пьяные вечера, шумные ночи и полные злобного разочарования дни, когда легко было Юле попасть под горячую руку. Жуткие дядьки да пружинистая скрипучая кровать.

Надо ли говорить, что выгонять из дому девочку не пришлось. Да и трудно было ей называть «милым домом» квартирку в хлипкой коробке, полвека назад построенной братушками из солнечной Болгарии в качестве общежития для себя же. В коробке с грязными темными коридорами и стенами, такими тонкими, что скрип пружинистой кровати редко оставался в одиночестве. Как правило, компанию ему составляли (мешая Юле спать) ор и музыка соседей.

Так что девочка ушла сама. Решила уйти, едва рассвело, хотя бы, чтоб не встречаться с тем типом, интересующимся маленькими девочками не меньше, чем их взрослыми мамами. И, конечно, уходить Юля планировала не навсегда. Рассчитывая, что и этот кобель вскоре уберется. Самое позднее — к обеду.

Потому, естественно, ни о каком лесе не могло быть и речи. Да Юля и не знала, в какой стороне ближайший лес и как долго до него добираться. Девочкой будучи сугубо городской.

Потому неудивительно, что вместо леса ноги принесли ее на самое популярное в городе место. На набережную, становящуюся, кажется, с каждым годом все больше и краше.

Соответственно, и избушка была не избушкой, а просто фудтраком, начавшим работу в этот ранний час. Одним из отцепленных вагончиков, оборудованных под ларьки, где можно было купить стаканчик кофе и что-нибудь вкусненькое. Пончик, бисквит, шоколадный батончик, леденец или пряник.

Перечисленные вкусняшки были изображены на корпусе фудтрака. Причем выполнены были в настолько ярких тонах, что Юля судорожно проглотила голодную слюну, а пустой желудок призывно забурчал да только что не зашевелился внутри.

Шутка ли, Юля ничего не ела, как встала. Назвать просыпанием это было трудно, потому что очередная ночь опять прошла почти без сна.

Не ела, да и нечего было. Прежде чем отправится на пружинистую скрипучую кровать, мама с гостем подъели на столе все, что там находилось. А находилось, по чести сказать, немногое.

Про холодильник же и говорить не стоило. Открыв, Юля обнаружила там лишь пачку маргарина. Жирной невкусной хрени, вдобавок основательно промерзшей.

Стоило ли тогда удивляться, что даже картинки со сладостями, при всей их неправдоподобной красочности, вызывали у девочки аппетит.

— …О! Девочка! Хочешь что-нибудь вкусненького?

Из окошечка фудтрака высунулась молодая девушка в фартуке. Это ей принадлежал приветливый голос, окликнувший Юлю, засмотревшуюся на нарисованные вкусняшки.

— Хочу, — без обиняков отвечала девочка, которую мать учила, что скрывать свои желания, стесняться их не надо, чтобы не уменьшать и без того мизерные шансы на исполнение, — только не на что. Денег-то у меня нет.

Действительно, какие уж тут сладости! Если даже добираться до набережной Юле пришлось на своих двоих. С другой стороны, автобусы в такую рань еще не ходили.

— Понимаю, — ласково молвила девушка-продавщица, чем вызвала у Юли горькую усмешку. Понимает она, видите ли. Судя по румяному лицу, голодать этой дамочке точно не доводилось.

Зато следующие ее слова девочку заинтересовали.

— Отдать тебе бесплатно то, что на продажу предназначено, я, конечно, не могу. Не то шеф три шкуры сдерет. Все ж подотчетно. Зато могу поделиться, чем сама перекусываю, — и с этими словами продавщица показала Юле небольшой шоколадный бисквитик. Помахала им в руке.

Девочка подбежала к окошку, словно бродячая собачонка, которую поманили косточкой.

— Держи, мне не жалко, — с улыбкой молвила девушка-продавщица, — все равно я фигуру берегу.

Последнего довода Юля, по чести сказать, не понимала. Ее мать, например, подобными вещами не заморачивалась, так что худенькой отнюдь не была. Но все равно недостатка в мужчинах не испытывала. Юля не бралась судить, как с этим делом у хорошенькой продавщицы. Но вряд ли намного лучше. Куда уж лучше-то, тем более намного. А коль так, зачем мучить себя, ограничивая?

Но не все ли равно было для Юлиного желудка, пустого и голодного? Значение имел только этот вкусный кусочек в руке продавщицы. И коли та решила поделиться вкусняшкой с ней, незнакомой девочкой, то какая разница, почему? Могла хоть на расположение звезд сослаться — Юле было по фиг.

Буркнув «спасибо», девочка сцапала бисквитик и с удовольствием умяла его — в считанные секунды.

Еще энное количество секунд потребовалось бы на то, чтобы понять: иногда причина того, что тебя угощают, все-таки имеет значение. Если, конечно, говорить об истинной причине, а не о дежурных отмазках вроде «фигуры». Взять хотя бы последнего маминого гостя. Непохоже, чтобы он за фигурой следил. Пузо наел — больше, чем Юлин школьный рюкзак.

Но ни о чем таком Юля и подумать не успела. Уж слишком быстро все произошло. Сначала потяжелела и закружилась голова, и без того истосковавшаяся по сну. Потом и ноги стали как ватные. Перестали держать. Девочка только и смогла, что ухватиться стремительно слабеющими руками за борт фудтрака, потом навалиться на него. После чего медленно сползла на брусчатку набережной.

На мгновение девушка-продавщица высунулась в окошко. Огляделась: нет ли кого поблизости, не видит ли кто.

Потом опять улыбнулась. Только не было уже в этой улыбке ни приветливости, ни ласки. Одна удовлетворенность. «Полдела сделано», — словно говорила она.

Выбравшись из фудтрака, девушка подошла к Юле, подхватила ее под мышки и втащила в вагончик. Посадила осторожно на пол, спиною привалив к стенке. И посмотрела на нее… точнее, полюбовалась.

Да, девочка выглядела мелкой и худосочной. Даже для своих лет. Но разве важен размер? Как слышала продавщица, у смертных имелась теория о крохотных частицах-атомах, расщепив которые, можно получить столько энергии, что хватит стирать с лица земли целые города.

Так и с этой девочкой. С виду невзрачная, она был полна энергии юности. Которой продавщице с лихвой хватит на два-три года.

Еще два-три года оставаться молодой и симпатичной. Вот так повезло!

Продавщица посмотрелась в зеркало, находившееся здесь же, в фудтраке. Полюбовалась собой.

На миг отражение подернулось рябью, а милое личико девушки сменилось образиной старухи — настолько древней и уродливой, что едва верилось, что она жива. И принадлежит к роду людскому.