Новенький в отчаянии посветил то в одну сторону от себя, то в другую. И везде луч фонаря натыкался на все те же ели. Неизменно раскидистые и непременно колючие.

А потом появились волки. Да-да, встретить их и в наше время можно не только в мультиках, книжках и тому подобном. Лично я насчитала не меньше семи особей — по числу пар светящихся глаз.

Дыша на ходу, но больше никаких звуков не издавая — храня деловитое спокойствие — звери приближались к нам. Новенький захныкал, будто был ребенком, а не здоровым мужиком; спрятался за нашими с Орлом спинами. Последнее, впрочем, было и к лучшему. Ибо смотреть на него все равно лично мне было противно.

А вот Орел не растерялся. Направил луч своего фонаря прямо навстречу волчьей стае. Мощный луч света ударил в глаза ближайшему из зверей, заставив того остановиться. С ним (по всей видимости, вожаком) замерли и остальные. Надолго ли?

Судя по тому, что уже в следующую минуту фонарь замигал — ненадолго.

Я присоединилась к Орлу, нацелив на волков свой фонарь, когда раздался голос. Громкий — но в то же время какой-то глуховатый, словно кто-то говорил в мегафон сквозь стену.

— Зачем вы вторглись в лес? — вопрошал голос. Да так грозно, что я невольно подумала, не обмочился ли новенький, его услышав. Как будто было мне дело до сухости его портков.

— Найти двух людей, — вслух ответила я на правах старшей группы, — старушек, пришедших собирать грибы.

— Теперь их жизни принадлежат лесу, — заявил голос. — Но вы можете выкупить их.

Та-а-ак, начинается. Все-таки чего не отнимешь у некоторых сверхъестественных сил, так это делового подхода. Ты мне — я тебе. Причем нетрудно догадаться, что, говоря о выкупе, голос вовсе не денежный эквивалент имел в виду.

— Один из вас нанес вред лесу, — продолжал этот невидимка, вещающий из темноты, — погубил множество лесных жизней. Пусть он теперь отдаст свою жизнь. Тогда лес отпустит вас… остальных. И старушек, которых вы ищете.

— Нет, извините, пожалуйста, — возразила я, произнеся эти слова чисто из вежливости.

Потому как понимала — дело слишком серьезное. И слишком могущественен, как и недружелюбен партнер по переговорам, чтобы отделаться извиненьями.

— Но я не понимаю, какой именно ущерб лесу лично я нанесла. Да, я находила людей, заблудившихся в лесу. Но никто мне не говорил, что их жизни принадлежат лесу. Никто не препятствовал… включая вас. Еще я всегда предупреждала людей… как могла, что в лесу опасно, что неподготовленным туда лучше не ходить. Это что ли ущерб? А сама… сама я даже в детстве редко за грибами ходила. И никогда не охотилась.

Голос промолчал, никак мои слова не комментируя. Так что трудно было понять, видит во мне какую вину его обладатель или нет.

Затем слово взял Орел.

— Я биолог, — были его слова, — и учу детей… знакомлю их как раз с природой. Да, в том числе и с возможностями сделать природу полезной для человека. Но я не считаю это ущербом. Напротив, загрязнение и уничтожение лесов… рек, истребление целых видов живых существ меня всегда возмущало. И да, хоть я не веган какой-нибудь, но мясо, которое я когда-либо ел — не от лесных птиц и зверушек. Его на фермах выращивали.

И снова промолчал грозный невидимка. Выжидал, не иначе. Выжидали и волки; некоторые, правда, уже подвывали потихоньку в нетерпении. Пока наши с Орлом фонари мигали и тускнели.

Так прошла минута, другая. А потом не выдержал новенький.

— Да, это я виноват! — воскликнул он жалобно. — Я инженер. Проектировал новую развязку. И много деревьев было вырублено по этому проекту. Да, признаю!

И снова ответом было молчание. Ну и еще мой фонарь — окончательно погасший. Фонарь Орла, надо полагать, был следующим на очереди.

А еще из темноты донеслось ворчание… медведя? Еще и эта зверюга спешила по наши души. Захрустели сухие ветки под тяжелыми лапами.

— Так чего же ты ждешь? — со всхлипом вопрошал новенький, обращаясь в темноту, к невидимому обвинителю.

— Ты должен сам дать согласие, — заявил тот, — готов ли ты сам отдать свою жизнь за жизни спутников и тех двух женщин? И за погубленные жизни деревьев?

— Не дури, парень, — обратился к новенькому Орел, не оглядываясь, — в смысле, не соглашайся. Я надеюсь, крылья меня не подведут… ведь нам грозит опасность, речь идет о спасении. Так что я нас вынесу… надеюсь. Тем более, у тебя работа, семья. Представляешь, каково будет твоим близким, если ты пойдешь на эту сделку.

Что до меня, то я промолчала. Не очень-то разделяя его надежды на крылья, на то, что они раскроются по заказу, как и на их грузоподъемность. Хотя мне тоже не улыбалось объясняться с женой и детьми этого горе-проектировщика. А с родителями — тем более.

— А что делать? — возразил новенький.

Слова Орла о крыльях он явно пропустил мимо ушей. Посчитав бредом испуганного человека. Еще более испуганного, чем он сам.

— Да к тому же… работа — да. Но семья… жена достала: то на курорт ее свози, то хрень купи какую-то. То просто мало денег приношу, и это, видите ли, величайшее с моей стороны преступление. Так что на хрен ее! Тем более детьми мы так и не обзавелись. Родители? Но они в другом городе, мы почти не общаемся. Да и работа у меня не айс. Нудная бывает, муторная. Неблагодарная. Всякие хотелки приходится учитывать и как-то в проект запихнуть… увязать все вместе. Как будто это дамская сумочка, блин. Оплачивается, правда, неплохо. Но и только.

Затем новенький обратился уже непосредственно к голосу из темноты:

— Отдать жизнь… это значит, я умру?

Интересное уточнение, еще подметила я про себя. Не лишенное интеллектуальной ловкости. Словно не современный инженер говорит, а древнегреческий софист. Или профессиональный юрист, пытающийся переиграть Мефистофеля при заключении сделки.

Потому ответ невидимки из темных лесных глубин меня не сильно и удивил.

— Нет, — услышали мы трое, — лес приумножает жизни, а не отнимает их. И даже труп, оказавшийся в лесу, становится пищей… питает новые жизни. Так что твоя жизнь останется при тебе. Просто ты не сможешь больше сам ею распоряжаться.

— Вот как?! — воскликнул новенький уже без тени страха, но с каким-то нездоровым энтузиазмом. — А когда, скажите на милость, я распоряжался жизнью сам? Когда таскался чуть ли не каждый день в школу, в универ — чтобы нормальную работу получить, а не дворы подметать? Или теперь, когда даже не на дядю работаю, а на целый выводок дядь и теть? У которых, видите ли, есть бабло. И на это бабло они меня покупают. Как вещь, но неоднократно. Только, блин, выбрался, чтобы что-то реально полезное сделать. А не только перед компом глаза портить…

На последних фразах было непонятно, сожалел новенький или, напротив, гордился какой ни на есть переменой в своем существовании. Точнее, попыткой такой перемены.

— Так ты согласен? — спросил голос. Очевидно, ему было важно услышать прямой и недвусмысленный ответ.

— Разумеется! — почти торжествующе выкрикнул новенький.

А мы с Орлом смолчали. Понимая, что переубедить его не удастся. Да мы бы и не успели. Лично мне только и хватило времени, чтобы обернуться. И увидеть, как меняется наш спутник. Как искажается на глазах его силуэт, теряя форму. Как стираются человеческие черты. И как, наконец, получившееся бесформенное нечто, вроде куска пластилина, вытягивается вверх на несколько метров, одновременно истончаясь.

Мгновение спустя мой фонарик освещал сосну. Всего лишь еще одну из сосен, росших в этом лесу. И чудесным образом оказавшуюся на месте нашего новенького.

Мой фонарик… только затем до меня дошло, что он снова работает, не гаснет.

С жалобным скулежом убрались прочь волки. Словно не рады были оставить добычу. Но вынуждены подчиниться какой-то могущественной силе. Что до медведя, то он вообще не успел показаться нам на глаза.

И я уже не сомневалась, что поглядев на навигатор, найду его вполне исправным.

Впрочем, вскоре оказалось, что необходимости в навигаторе не было. Как и в дальнейших поисках.

— Помогите! Ау! Есть тут кто-то? — донеслись до нас с Орлом чьи-то выкрики. Чьим-то по-старчески дребезжащим голосом.

— Туда, — указал направление мой оставшийся спутник.

И мы пошли. Не встречая больше препятствий вроде баррикад из кустов.

Далеко идти не пришлось. Через несколько метров лучи наших фонарей буквально натолкнулись на двух старушек в комбинезонах и шляпах. Одна сидела, привалившись спиной к стволу дерева и вытянув левую ногу. Другая присела рядом на корточки.

— Помогите! — запричитала она. — Надя ногу подвернула… идти не может.

Рядом с бабулями стояли две корзинки, полные отличных грибов. Утешительный приз.

И что после этого оставалось? Мне, я имею в виду — как старшей группы. Конечно, объявить по рации: «найдены, живы». А в качестве ложки дегтя сообщить, что нужна медицинская помощь.

Ну и еще поразиться про себя, до чего на самом деле это легко — сдаться. Уйти, бросив людей, которые к тебе неравнодушны. Забив на все обязательства. Отказаться от всего, чем жил прежде. И ни о чем больше не волноваться, не напрягаться. Жить, передав кому-то другому это тяжкое бремя — самому распоряжаться собственной жизнью. Самому за себя больше не отвечая.

Самопожертвование? Да. Но много ли в этом самопожертвовании героического? Не меньше ли трусости?

Хотя с другой стороны, страшно представить, что ждало бы этих старушек, не согласись тот незадачливый новичок на сделку с голосом из ночной темноты. Наверняка стали бы питанием для новых жизней.

Еще я думаю… или, если угодно, надеюсь, что именно в этом заключалась особая способность новенького, вроде крыльев у Орла или талант к общению — у меня.

Пожертвовать своей жизнью. Суметь на это решиться, когда необходимо.

Да, так себе умение. Одноразовое, что печальней всего. Но много ли людей способны хотя бы на это?