ГЛАВА 4
Особняк Монморанси был всего в двух кварталах севернее от дома моей бабушки, и я запросто могла дойти пешком. Более того я бы попала туда гораздо быстрее пешком, но нет же, теперь я застряла в ловушке дорожного движения, которое утомительно продвигалось вверх по Мэдисон-Авеню. Бабушка поглумилась над идеей пойти пешком, когда я зашла к ней в кабинет пожелать "доброй ночи", и я побоялась, что затянувшийся спор привлечёт ещё больше её внимания к моему платью, которое она уже и так скептически оценивала сквозь линзы лорнета.
— Я думала, что темой бала был двор Марии-Антуанетты.
Я обдумала заявление, которое предложила Агнес, будто Кэролайн Джейнвэй прислала не то платье, но мне не понравилась идея навлечь на мисс Джейнвэй проблему, и я определённо не хотела ничего говорить о записке, с которой его доставили. Каждый раз, когда я об этом думала, у меня подгибались колени. Тайный поклонник. Кто это мог быть, кроме Рэйвена?
— Мне это платье больше нравится, — сказала я, вызывающе вздёрнув подбородок, хотя я отчасти хотела съёжиться, как мавры из эбенового дерева по обе стороны её кресла. Иногда я воображала, что они — вместе со всеми скульптурами, чучелами птиц, салфеточками и фикусами, что загромождали кабинет в Викторианском стиле — были заморожены взглядом Медузы моей бабушки.
— Мммпф, — наконец выговорила она, постучав тростью по мраморному полу. — Мудрая девочка. Я говорила Альбертине Монморанси, что надевать колье Марии-Антуанетты на свой собственный бал пятнадцать лет назад не принесло никакой удачи Корнелии Брэдли-Мартин, не стоит упоминать, что оно принесло самой Марии-Антуанетте. Но ты уверена, что это платье не слишком... вызывающее?
— Оно очень похоже на платья, что носил весь Париж после прошлогоднего костюмированного бала у месье Пуаро, — затараторила Агнес, тихонько прокравшаяся в комнату. — И разве Ава не выглядит прелестно в нём?
— Конечно же, она выглядит прелестно в нём! — рявкнула бабушка. — Мы, женщины рода Холл, всегда имели красивые фигуры. Иди и хорошо проведи время, — она махнула своим лорнетом в мой адрес. — Покажи всем этим Монморанси и Резерфордам из чего мы, Холл, сделаны.
Я поцеловала её прохладную щеку и поспешила прочь из кабинета, прежде чем она сможет изменить своё мнение — или до того, как я это сделаю. Но теперь я увязла, сидя в удушающе-жарком автомобиле, пока Бэбсон, шофёр, маневрировал в поисках места перед особняком Монморанси. Уставившись на гранитный фасад, я чувствовала себя немного, как должно быть чувствовала себя Мария-Антуанетта, приближаясь к Бастилии. Я могла видеть всех своих одноклассниц, выходящими из своих экипажей и автомобилей в пенистом взрыве кружева и оборок. Там была Уоллис Резерфорд в персиково-кремовой юбке-пуф, которая выглядела как бланманже. Её волосы были уложены высоко на её макушке и припудрены белым. За ней следовала Альфреда Дрисколл в зеленовато-жёлтом наряде, который колыхался как лаймовый аспик7 в бликах магниевых ламп-вспышек фотографов.
Но ужасными мне эти платья не казались, теперь я понимала, чем они на самом деле были — защитной бронёй. Корсет, турнюр и проволочные кринолины, вшитые в слои кружев, и тафта с дамастом образовывали панцирь, который ограждал девушку под костюмом. Эти девушки — мои одноклассницы из Блитвуда — находясь под защитой их семейного богатства и положения, были одеты единообразно. Я же, с другой стороны, намеревалась встать чуть ли не обнажённой и изобличённой у подножия этого гранитного алтаря высшего общества.
— Пожалуй, если мы не можем попасть внутрь, мы просто должны развернуться и вернуться домой, мистер Бэбсон.
— Исключено, мисс, — ответил Бэбсон, медленно заводя "Роллс-Ройс" в узкий просвет между каменным дроздом Бенсона и гужевым фаэтоном. — Вы стоите десятерых этих безвкусно наряженных пуделей. Я наблюдал как вы пробираетесь по улицам Нижнего Ист-Сайда, что заставило бы трепетать стивидора, мисс Ава, и видел как вы осаждали банды штрейкбрехеров на их встречах, что вы посещаете в Куппер-Юнион8. Вы держите голову высоко поднятой и заставляете нас гордиться.
Я встретилась взглядом с Бэбсоном в зеркале заднего вида и улыбнулась. Наличие личного шофёра, который отвозил меня к дому социального агентства и на встречи профсоюза, было одним из условий, которое поставила передо мной бабушка, чтобы позволить мне заниматься "социальной" работой. Было неловко ездить с шофёром по бедным окрестностям, и я представляла насколько смущало Томаса Бэбсона доставлять меня к таким местам. Я понятия не имела, что он хорошо отзывался о работе, которой я занималась. Это придало мне смелости.
— Спасибо, мистер Бэбсон, — сказала я. — Думаю, теперь я справлюсь.
— Тогда всё отлично, мисс, — он отрывисто кивнул. — Поскольку мы уже на месте. Сидите смирно, пока я не выйду и не открою вам дверь, а потом я подам вам руку, между тем как вы совершите своё грандиозное появление.
Я сделала глубокий вдох, чтобы придать себе уверенности, когда Бэбсон вышел из автомобиля. "Это глупо, — сказала я самой себе. — Ты встречалась лицом к лицу с гоблинами и ледяными великанами. Что такое горстка репортёров и любопытных зевак?"
Вспышка, подобно молнии, поприветствовала мой первый шаг на тротуар, вслед за которой последовал оглушающий рёв. За вспышками магниевых ламп и дыма, который они создавали, толпа зевак прижималась к полицейскому ограждению. В толпе в основном были девушки — молодые девушки, как и я, в блузках и юбках, продавщицы и фабричные девушки пришли посмотреть на светских дебютанток в их маскарадных костюмах. Я вспомнила, как Тилли всегда напрягалась, чтобы разглядеть шляпки, которые носили дочери владельца фабрики. Если бы Тилли была жива, она была бы в этой толпе.
— Разве она не божественно выглядит! — услышала я один из выкриков. — Как будто из волшебной сказки.
Если бы она только знала.
— Мисс Холл, — произнёс у меня за спиной голос, — у вас самый необычный наряд. Не могли бы вы рассказать читателям газеты "The World" почему вы одеты не как остальные юные леди сегодняшним вечером?
Я повернулась к репортеру, а в голове у меня звучал голос моей бабушки — имя женщины должно появляться в газете лишь три раза: когда она родилась, когда она вышла замуж и когда она умерла. Я могла пробормотать что-то бессодержательное о любви к перьям или путаницы портнихи, но когда я посмотрела на толпу молодых девушек за линией полицейского ограждения, я вспомнила о женщинах, которые весь прошлый год боролись за улучшение условий труда, и о девушках, которые погибли на фабрике "Трайангл". Благодаря своей работе в социальном агентстве и встречам профсоюза, которые я посещала, я знала, что многие пытались улучшить условия труда, но я также понимала, что было много девушек, которые трудились на переполненных фабриках или были принудительно втянуты в работу в борделях. Или которые пропали на многолюдных городских улицах, подобно Рут Блюм, и их никогда больше не увидят снова, потому что никого не заботило, что с ними стало.
— Я одета как феникс, — ответила я репортёру громким разборчивым голосом, который долетел до толпы. — Это птица, которая восстала из огненного праха, чтобы возродиться. Я облачилась в этот образ в память о девушках, которые в прошлом году погибли в огне фабрики "Трайангл"... и в честь всех работающих девушек в этом городе, которые рискуют своими жизнями ради средств к существованию.
Громкие аплодисменты поприветствовали мои слова, и десятки магниевых вспышек вспыхнули вокруг меня. Дым от вспышек наполнил воздух. Против света вырисовался силуэт, толпа стала сгустком теней, как будто "сумерки" восстали, чтобы бросить вызов моему провозглашению. Я развернулась и поднялась по ступенькам особняка Монморанси, меньше всего ощущая себя фениксом, а больше как недавно вылупившийся птенец, съёжившийся в тени крыльев ястреба. Зрелище, что предстало передо мной за передней дверью, ничем не успокоило мои бренчавшие нервы.
Особняк Монморанси, импозантный во все времена, был обновлён, чтобы походить на Версаль во времена Людовика XVI. Вестибюль был переделан в английский парк с тенистыми беседками и фонтанами, и освещён плавающими лампами, и благоухал тысячами роз и орхидей. Лакеи в позолоченных ливреях и напудренных париках плавно двигались по отполированному полу с золотыми подносами с игристым шампанским и изысканными пирожными. Мои глаза всё ещё слепило от магниевых вспышек, и я как в тумане стала бродить по фальшивой оранжерее, направившись к бальному залу.
Девушки в своих широких пенистых юбках совершали пируэты, подобно стайкам тропических птичек, описывающим круги по мраморному небу; мужчины в тёмных бархатных костюмах и чёрных фраках могли быть их тёмными тенями. Я распознала Джорджиану в центре взаимосвязанных кругов в блестящем голубом платье, павлиньи перья трепетали в её прическе, пока она самодовольно красовалась в своей стае. Там были Альфреда Дрисколл и Уоллис Резерфорд — и даже скромные близняшки Йегер, Беатриса и Долорес, с сознанием долга следовали шагам вальса. Я подозревала, что некоторые девушки, которых я не узнала, были из развивающегося класса — новые птенцы. Казалось, они знали шаги вальса также хорошо, как и все остальные. Как я вообще могла подумать, что смогу войти в Блитвуд после всего, что со мной случилось? Мне хотелось развернуться и убежать прочь, но знакомый голос остановил меня.
— Ава! Какое великолепное платье! Это Пуаре9?
Я развернулась и обнаружила Хелен, свою соседку по комнате в Блитвуде, стоявшую в бледно-голубом одеянии, которое превращало её голубые глаза в лазурь, а светлые волосы в золото. В отличие от утрированных нарядов, которые были на Альфреде и Уоллис, это платье было простым и элегантным.