За завтраком на следующее утро царило напряженное молчание. Отец с матерью о чем-то тихо переговаривались, Дикки выглядел напуганным и бледным — видимо, и до него дошло, что взрослые волнуются не зря. На Эмми никто не обращал внимания, словно ее и не было за столом, и только вежливый робот Бонни дружески подмигнул ей зеленым огоньком, наливая в стакан золотистый виноградный сок. Эмми почти ничего не ела и все время размышляла, как ей поступить с Галахадом. Дома его оставлять одного опасно…

Тут она вспомнила, что у нее есть большая красивая коробка из-под торта, где она обычно хранила разноцветные лоскутки для своих кукол. А что, если пораньше прийти в класс и поставить ее за книжный шкаф? Пожалуй, никто ничего не заметит. Только как уговорить отважного рыцаря тихо просидеть в коробке все шесть часов занятий?…

— Папа, что случилось? — наконец решилась спросить Эмми. — Вы разве не идете сегодня на работу?

Отец, не подымая глаз, покачал отрицательно головой, а Дикки даже присвистнул:

— Э-э, чего захотела… Мы сегодня такую бумагу получили по пневмопочте…

Эмми больно резануло это небрежно брошенное «мы», и она тихо сказала:

— Это из-за меня, папа?

— Еще не знаю, — холодно ответил отец. — Нас с матерью приглашают в Управление Домом… Насколько я знаю, это бывает или перед переселением на несколько этажей выше, или…

— Да что там гадать, — страдальчески простонала Джейн. — Куда переедем мы с Дикки, ясно даже и младенцу. Что скажут на работе — страшно подумать… Фрэнк, может быть, нам и работу придется менять? О боже…

— А что будет со мной, папа?

— Ну откуда я знаю! Тебя, наверное, переведут в какую-нибудь закрытую школу-интернат — временно, конечно…

Он раздраженно встал из-за стола и чуть не сбил с ног Бонни, торжественно несущего поднос с горячим чаем.

— В общем, ничего особенного с тобой не произойдет. А вот что будет с нами…

— Задача: решить систему обыкновенных дифференциальных уравнений с постоянными коэффициентами, — нараспев говорил Кроннер, высвечивая на демонстрационной доске затейливую вязь математических символов. — Ну, кто возьмется за это плевое дело, ребята? Смелее, я помогу, если что.

Все дети, как по команде, уткнулись в столы и сделали вид, что очень заняты. Одна Эмми по привычке тянула вверх руку, но Кроннер не обращал на нее внимания.

— Ну, ну? — весело подбадривал он ребят. — За смелость я набавлю балл… Мэри Уинкл, прошу вас к доске. У вас что, ноги болят от ревматизма, девочка моя?

Класс удивленно захихикал. Не в обычаях директора было фамильярничать с учениками, не желавшими отвечать на его вопросы. Мальчишки в первом ряду посовещались и пришли к выводу, что старик, должно быть, купил абонемент на автотрек и теперь сможет гордо расхаживать в красно-голубой шапочке автогонщика. Девочки же, похихикав, решили, что мистер Кроннер собирается, наверное, жениться.

Пока бедная Мэри мучалась у доски, перебирая непослушными пальцами разноцветные кнопки, мистер Кроннер, уловив удивленный шум, решил пояснить.

— Мне очень жаль, дорогие ребята, вас огорчать, — сказал он, скорбно закатывая глаза, — но сегодня наш класс понесет тяжелую и невосполнимую потерю. Сядь на место, Мэри, я ожидал от тебя большего…

Класс замер, пораженный таким поворотом, а у Эмми сердце сильно забилось, и она невольно прижала ладони к груди.

— Я говорю обо всеми любимой мисс Эмми Карлейн, — со вкусом продолжал пытку директор. — Встань, Эмми, покажись нам в последний раз!

Эмми не помнила, как встала и вышла из-за стола, опустив пунцовое лицо.

— Вот так, хорошо, остановись здесь. Дети! Мне очень жаль, но я вынужден сообщить вам, что по решению Бюро Социального Здоровья нашу Эмми переводят в закрытую школу специального режима на минус тридцатом этаже. Надеюсь, вы понимаете, за что?

— Нет! — вдруг пискнул чей-то отчаянный голосок. — Не понимаем!

— Кто это сказал? — вздрогнул Кроннер от неожиданности. — Я спрашиваю: кто это сказал?

— Я, — нерешительно встал из-за стола маленький мальчик со смешными оттопыренными ушами. — Мне непонятно это, господин директор.

— Правда, — поддержали его еще несколько голосов. — Ведь Эмми наша лучшая ученица!

— И она заступается за слабых, — сказал, приободрившись, мальчуган. — И она совсем ничего не боится!

Кто-то протяжно засвистел, негодуя. Эмми огляделась вокруг. Глаза ее были полны слез.

Класс разделился на две группы, но защитников у нее оказалось куда больше.

Как же она раньше не замечала, что у нее есть не только враги, но и друзья?…

— Так, — сказал мистер Кроннер, потеряв свою ослепительную улыбку. — Придется поговорить с твоими родителями, Тим. Я не ожидал, дети, что среди вас окажется так мало разумных и добрых учеников. Но ничего. Когда мисс Карлейн покинет нас, мы с преподавателями, надеюсь, снова восстановим дружбу и взаимопонимание в классе. Эмми Карлейн, ты можешь идти домой. Может, через много лет мы еще встретимся с тобой, и ты сама первая посмеешься над своими детскими глупыми выходками. Истинная свобода и права человека не в том, чтобы критиковать тех, кто много умнее и старше. Наш дорогой президент сказал вчера по видео…

Вдруг директор с воплем подскочил и завертелся на месте, держась за руку. Пораженная Эмми увидела, как — как-кап-кап! — рубиновые капельки крови застучали по пластику пола.

«Галахад!» — хотела закричать она, но спазм сжал ей горло.

Галахад между тем выехал верхом на лошади из-за спины директора и обнажил меч.

— Мерзкий великан! — крикнул он, привставая в стременах. — Довольно тебе притеснять добрых людей, заставлять плакать мою прекрасную Эмми. Галахад, сын славнейшего рыцаря на свете сэра Ланселота, отомстит тебе за твои злодеяния в честном бою! Вытаскивай свой меч, мерзкий колдун!

В классе стояла мертвая тишина. Потом Кроннер вырвал маленькое копьецо из ладони и швырнул его на пол.

— Кто принес сюда эту дрянную куклу?! А-а!..

Он схватил со стола тяжелую деревянную указку и вскинул ее над головой.

— Стойте, стойте!

Эмми бросилась к директору, но тот отшвырнул ее в сторону. Девочка упала и больно ударилась об пол, но все же нашла в себе силы приподнять голову. Сквозь голубой туман, заполнивший глаза, она увидела, как Галахад с воинственным кличем опустил забрало и бесстрашно двинулся на врага.

— Галахад! Милый мой!.. Спасите его, спасите!

Но было поздно.

Щит короля Эвелака, белый щит с красным крестом посередине, не выдержал удара мистера Кроннера.

Тропинка к дому вела через поляну с высокой, уже пожухлой травой, набухшей от холодной росы. Утренний туман еще не рассеялся — только поднялся вверх, обнажив темные стволы старых лип, вытянувшихся в нестройную аллею вдоль дорожки. Тугой воздух был насыщен горьковатыми запахами увядания, напоминавшими о близившейся осени, но белесое пятно солнца, еле просвечивающее сквозь жемчужную завесу тумана, еще дарило тепло, и Эмми почти не мерзла, хотя ее сандалеты быстро набрякли влагой, а голые руки покрылись легкими мурашками.

Полицейский неодобрительно посмотрел на девочку и неуклюже стал выбираться из черного «Барса», захватив с заднего сиденья сумку с радиоключом.

— Ранняя осень будет в этом году, — сказал он, кутаясь в синий форменный плащ. — Сынишка вчера видел, как в поле ветер нес паутину — это в августе-то!..

— Если вы не возражаете, я бы хотела войти в дом, — с еле сдерживаемым раздражением произнесла Эмми.

Полицейский поджал губы. Черт знает что! На вид — совсем еще девчонка, лет двенадцать, не больше, но держится — словно член сената. И одета не так, как ныне принято у молодежи, — ни «музыкальной» юбки, складки которой при соприкосновении друг с другом издают мелодичные звуки, ни кофты-кокона, ни модных этим летом звездчатых серег с пульсирующим светом… Словно на работу в саду собралась — кофейные свободные брюки, коротенькая серебристая блуза, сумка из тростника через плечо. Такие сумки здесь, на материке, уже два года как потеряли спрос. Только волосы хороши — пышные, соломенного цвета, с нитями венерианских ракушек. Впрочем, с такой милой мордашкой ей наряжаться особенно и ни к чему… Мордашка-то милая, а вот характер — очень уж сноровистый! Ничего, мы тоже набычиться можем…