Виштара вдруг прояснило в полной и беспощадной уверенности, что здесь ему и погибель. Ещё немного – и он упадёт, совсем потеряв силы. Воин отринул от дерева и, не разбирая дороги, раскачиваясь на ломких ногах, пошёл мимо застывших буков.

Он распахнул глаза свету, только уткнувшись лицом в упругую стену дома. Это был не его дом, но здесь каждое бы жильё приняло измученного вождя адитьев.

– Слава тебе, подобный огненному Сурье! – услышал он совсем рядом.

– Кто ты? – спросил Виштар, не разбирая лица молодого кшатрия заслёзанными глазами.

– Свадиватар.

– А-а, Свадиватар. Да, ты славный малый, Свадиватар.

– Обопрись на моё плечо, вождь.

– Что? Что за чепуха пришла тебе в голову? Ты видишь, я выпил много суры, но шаг мой твёрд и …

Виштар стал задыхаться. Его глаза готовы были лопнуть. Он обхватил горло руками, рухнул на землю и больше не поднимался.

На тёмной воде вздрогнула травянистая зацветь. Антака ткнул мордой ряску, высунул нос и принюхался. Зашуршала крыльями испуганная стрекоза, отдыхавшая на лепестках кувшинки. Кипение молодой зелени, буйно входящее в пору своего перестоя, загубило все запахи, носимые рекой. Пахло цветами. Ничто не могло пробиться сквозь эту одуряющую душину. Антака фыркнул и ушёл вниз, в мрачные разливы глубины. Он вытянулся, распрямившись до самого кончика хвоста, и повис в мягких протоках нижнего течения. Сюда почти не попадал свет. Затемь вишнёвых сумерек вошла в холодные глаза змея. Потоки облизывали его невесомое тело, ластясь к бесчувственной здесь, в воде, шкуре дракона.

Антаку качнуло и поволокло в сторону. Он ударил струю хвостом, подобрал тугие мышцы и поплыл вперёд. Без всякой цели. Вода катилась ему навстречу. Наплывами неторопливых струй над мутным донным желобом реки. Вниз, к травянистым топким болотам, где Антака проводил большую часть своего времени. Когда не охотился. Дракон долго мог плыть без устали, чуть двигая боками и работая хвостом. Иногда он видел рыбу, но Антака не обращал на неё внимания. Потому что схватить её он мог бы только на мелководье.

Наверху, над рекой, развело ветвистые деревья, и по воде огненной рябью катило вечернее солнце. Антака зачарованно посмотрел на огонь.

Однажды змей уже пытался его проглотить, но огонь сильно укусил Антаку за нежный язык. С тех тор дракон только издали наблюдал, как сверкает гладкая, похожая на воду шкура огня.

Внезапно покровы воды у самого берега с шумным плеском разворошило какое-то неосторожное четвероногое. Антака напрягся, устремив вверх клинообразную морду. Похожую на тяжёлый наконечник копья. В воде он видел лучше, чем наверху, но сейчас ему мешал огонь. Усыпавший мелкий размёт волны. Если это корова, то Антака мог бы спокойно продолжать своё плавание. Корову бы он не заглотил. Но это была не корова. Нет, это была не корова. Это был телёнок. Антака разглядел его ноги сквозь огненную рябь, в дымной мути всполошённой воды. У самой кромки берега. Дракон тронул хвостом поток. Тяжёлое чёрное копьё медленно двинулось вверх. Антака не спешил. Его сдерживал огонь. Этот проклятый огонь, что хотел сам поймать телёнка. Но телёнок топтал его ногами, и сквозь мутную воду огонь казался слабым и беспомощным. Что-то подсказывало змею, что он сможет быть более удачливым в охоте. Антака двинул хвостом увереннее, и чёрное копьё понеслось к цели. Наперекор огню.

Вода шумно распахнула свои покровы. В брызгах воды и грязи метнулось чёрное тело анаконды. Телёнок завизжал. Он успел подать свой голос смерти. Да, так приветствуют её приближение четвероногие, когда они внезапно понимают свою ошибку. Только одно мгновенье длится этот крик. А может быть, так кричит жизнь, попадая в змеиные объятия смерти? Но Антака никого не убивал без причины. Без единственно оправданной причины. Его право убивать чтобы жить дала ему сама Природа. Точно так же, как и человеку, убивающему чтобы жить всё, что бегает, плавает, ползает и летает, растёт на земле и под землёй. Убивающему даже себе подобных. Чтобы жить. Антака не убивал себе подобных. Они ему не мешали.

Дракон раздавил телёнка в объятиях, уволок тёплую обвислую тушку с берега на отмель и приготовился к поглощению добычи. Он раздвинул мощные челюсти, способные переломить ствол небольшого дерева, и раздул кожаный мешок своего зёва. Телёнок нескладно разверстал ноги. Слишком широко, чтобы пролезть в пасть анаконды. Антака отрыгнул добычу. В слизлую кашу илистой отмели, что перехватывала русло реки. Наполз на неё и, прижав тушку животом к мягкому дну, поднял тупоносую голову. Солнце добралось до деревьев. Его равнодушные блики меркли где-то на середине реки. Антака победил огонь! Отнял у него телёнка. Антака показал ему, кто хозяин воды. Больше огонь не будет здесь охотиться.

Змей набросился на добычу, кроша ей кости тисками своих челюстей. Антака хотел, чтобы все видели, как он ест. Открыто, ни от кого не таясь. Не удирая с куском отвоёванного мяса в укромную темнину под коряги.

В заводи купалась луна. Зелёная вода, околдованная ею, дразнила Антаку беспокойством. Ему хотелось забвения. Тёплого, сырого покоя, чтобы разложить в утробе добытое им мясо на жизненные соки. Луна мешала. Она возбуждала змея своей магической силой, звала его кружить боевым танцем по водной глади, демонстрируя затаившимся врагам зрелую телесную мощь. Антака шевельнулся. Его скрученное перегибами тело пришло в движение, поползло, вытягиваясь по болотной топи. Антака плеснул густоватой отстойной жижей, провалившись в прохладную невесомость протоки. Куда его влекло, он не знал.

По этим затопям селились пеликаны. Там были их гнёзда. Антака иногда нападал на пеликаньи гнёзда, когда у него не случалось другой охоты. Он заглатывал яйца пеликанов, развозя по камышам их хрупкие травяные жилища. Но сейчас дракона влекло к большой воде, к проливам, где гуляли налётные течения и ветер поднимал волну. Там Антака мог бы подавить беспокойство своей змеиной души.

Он долго плыл очарованный красотой изумрудной воды. Иногда Антака воображал себе опасность и, входя в задор, шумно плескал водой, разбрасывая волны, переворачиваясь и громко фыркая. Но вокруг царила волшебная ночь, полная неразглашённых тайн и сокровенных заблуждений. В её безмерный колодец провалилось всё сущее. Змей высунул голову из воды, чтобы напиться буйного воздуха ночи, и вдруг заметил огонь. Далеко на берегу. Много мелкой просыпи огня. Он окропил задымлённые холмы и в тревожном мерцании приближался к воде. Антака уставился на жёлтые колючки огненных искр. Змей был глух и потому не смог разобрать, что их живь поддерживал раскат барабанного боя.

Свами простёр руки к воде, и барабаны умолкли.

– Приди, о величайший из данавов! Возьми свою жертву!

Торопливые послуги столкнули плот в реку. Он качнулся, черпнув краем воды, и замер, ткнувшись околками брёвен в песок. Вздрогнули гирлянды цветов, обвивавшие хрупкое тельце Гаури. Девушка смотрела на жреца. Устало и равнодушно. И лишь выцветь её проваленных глаз говорила о той силе, с какой дурманящее питьё отворотило от Гаури желание бороться за свою жизнь. Вокруг плота тесно стояли жрецы-адхварии. Они толкнули плот длинными жердями, и его потянуло течение. Сначала отвернув брёвна от их намеченного сплава, а потом забирая плот всё дальше и дальше от берега. Гаури качнулась, послушно приняв дрожащим тельцем толчок широкой волны, и вдруг подняла голову.

– Доченька моя! – закричала женщина в толпе.

Плот уносило в безвозвратные темнины реки.

– Почему, почему она должна умирать? – кричала женщина, удерживаемая жрецами.