– Дэвушка, пошли, да? Чего захочешь – твое! – канючил метровский попутчик.

Команда выстроилась у троллейбусной остановки и затянула свой куплет:

«Для спасения нас всех, чтобы смыть адамов грех...» Невский шум, занятый собой, реагировал вяло.

Клава смотрела на равнодушных прохожих. И чувствовала, как отделяется от них. Конечно, Госпожа Божа – великая простительница. Но нужно покаяться – чтобы проститься. А эти мимо – чуждые. Чуждые – значит злые. Суть два мира, два человечества – светлое Сестричество и темное неверство! Клава еще не умела всё сказать складно, как Соня, но понимала досконально, глядя на равнодушную чуждую толпу.

И вдруг Клава услышала:

– Да это же Клавка Капустина! То-то ее три дня в школе нет в конце последней четверти!

Команда запела еще громче, но к Клаве уже подошли: Светка Озеранова с двумя мальчишкам из девятого или десятого класса. Светка всегда любила гулять со старшими.

– Клаша, ну ты даешь! А откуда у тебя такой прикид?

Клава посмотрела прямо на девочку из другой-другой жизни.

– Я узнала Госпожу Божу, – сказала она громко и гордо. – И ты тоже покайся, пока не поздно, и тебя Госпожа Божа полюбит и спасет. Поклонись Мати, Доче и Святой Душе, отмойся от мерзости!

– Ну ты даешь! – повторила Светка. – Завтра в классе не поверит никто.

Горбоносый попутчик, прислушавшись к разговору, понял ситуацию и встрял:

– Святых изображают, а у самих ничего не надэто под пиджамой, понимаешь.

– Все мы под одежкой голые, – захохотали мальчишки.

– Совсэм ничего, ни трусов, ни рубашки, – напирал горбоносый.

– Поклонитесь Госпоже Боже, отмойтесь от мерзости, – громче воззвала Клава.

А Соня протянула Светке и мальчишкам листочки, добавив:

– Приходите, узнаете истину. Весь этот мир создала Госпожа Божа, всемирная женская сила, творящая жизнь. Кто поклонится Госпоже Боже, тот спасется. Остальных ждет погибель вечная.

Ну как не понять?!

– Кажется, мы при этом раскладе лишние, – захохотал горбоносый. – Обижают они нас, мужики.

– Всё, что Госпожа Божа сотворила, всё свято, – звонко проговорила Клава. – Тело наше свято, и не стыдится верный ничего. У Госпожи Божи нет в светлом мире ни стыда, ни страха.

– Ну так покажись, дорогая, – попросил горбоносый попутчик. – Как сказала правильно: без стыда и страха перед моей жэной и тещей.

Клава на секунду или две распахнула плащ.

– Кр-расиво, – хором сказали светкины мальчишки.

– Ну, Клавка, всегда у тебя стыда не было! – закричала Светка.

– Поклонись, сестра Светочка, Госпоже Боже! Весь мир тогда полюбишь, все тебе родные станут.

– Нэ надо мир – мэне полюби! Поехали сейчас, да?

– Я такой бесстыжей никогда не буду! И в школу больше не приходи! Тебе все девчонки бойкот устроят. Разденут, обмажут, – она оглянулась на своих мальчишек, – обмажут чем-нибудь и на метле во двор вывезут. Как Бараниху вывезли.

А потом Люда Баранова повесилась в школьной уборной. Во время урока пробралась обратно в школу – и повесилась.

– Злые вы. И ты злая. Хорошее дело вспомнила. А я люблю всех. И всем спасение укажу, кто в Госпожу Божу поверит! Чтобы жить в радости в одной семье.

– В молитвах трястись целый день – великая радость!

– А вы на дискотеках мерзких хуже трясетесь! Колес наглотаетесь и скачете как белые обезьяны!

– Кто – обезьяны! Сама ты обезьяна драная!

– Внимание, бабий бокс! – захохотали мальчишки.

Клава вспомнила, что Мати Божа только вчера родила Её на всеобщее спасение, а не для мерзкого скандала.

– Я все равно тебя люблю, как Госпожа Божа велит. Надо молиться и Боже поклониться. Будет миру потрясение, только верным придет спасение. Госпожа Божа всё знает и избранных награждает.

– Да ну, сумасшедшая эта Клавка, – отмахнулась Светка. – Пошлите от нее.

– Приходите в воскресенье. Сама Свами объяснит про веру и истину, – крикнула вслед Соня. – В ДК, там написано!

– Они ушлы, зато я с вамы. Пошли, дэвочка, со мной, да? – твердил свое горбоносый.

– Сколько заплатишь, братец? – спросила Соня.

– Вот – разговор! Сколько хочешь – все твои!

– Пойдешь с нами, братец, поговорим еще.

А люди торопились мимо. Клава смотрела на них с жалостью: бегут мимо спасения своего. Она с сестрой и братиками сошла к ним из светлого мира – и не хотят они, темные и тупые, принять откровение. Клаве хотелось сделать что-то такое... такое – чтобы все замерли и остановились. Остановились и пошли за нею – просветленные.

Опять накатывала на нее огромная чувствительность, словно вся она – одна жалейка, трепещущая и влажная, созданная для того, чтобы вместить в себя любовь всего мира.

И словно бы засосанная ее призывной силой, подошла женщина высокая и строгая – в очках и в костюме, как с витрины. Эффектная, как про таких мамусенька говорила. Лучше Наташи одета – той, которая в красивой кафельной квартире живет.

– Ой, девочки светлые. И ребята. Прямо как видение у Нестерова на картине. Когда такая бессмыслица кругом. Гонятся за деньгами – и никакой души. Всё есть уже – а зачем? Счастья-то нет! И никто не видит пути, молодежь в наркотики уходит, я как педагог говорю авторитетно.

– Поклонись Госпоже Боже, и найдешь счастье, найдешь душу! – возразила Соня. – Всё создано Госпожой Божей, всё в руке Её-Их.

– Ну конечно, всё Бог создал. А мы забыли.

– Не Бог, а Божа. Мужского Бога мужчины придумали, подменили истину, потому и нет мира на Земле. Когда поклонятся все истинной Госпоже Боже – тогда придут мир и успокоение, и поцелуюся все по-сестрински.

– Конечно, Божа, конечно, начало женское, – заторопилась эффектная женщина. – Господи, найти бы смысл, найти бы душу, всё отдать не жалко.

– Иди с нами, бедная женщина, – сказала Соня.

– Да-да, с вами. Там где истинный Бог, то есть Божа женская.

– Пошли уже, сестра и братья, во славу Госпожи Божи, – обыкновенно, без струн в голосе сказала Соня. – Послужили сегодня.

И они двинулись, распевая на ходу свой гимн:

«Для спасения нас всех, чтобы смыть адамов грех, Мати Дочу родила в День Счастливого Числа».

– В день счастливого числа! – умиленно повторила эффектная женщина.

– Эта – с приданым, – благожелательно шепнула Соня.

Вслед за дружной ячейкой семьи Слабодного Сестричества двинулись рядом, но словно не замечая друг друга, эффектная женщина, повторявшая умиленно:

– Какие дети! Какой свет!

И горбоносый красавец, цокавший языком:

– Какая дэвушка! Сахар, а не дэвушка!

К удивлению Клавы, они миновали вход в метро и пошли мимо Гостиного подальше от Невского шума.

– В малую ладью зайдем сначала, – объяснила наконец Соня.

Выйдя на канал и свернув вскоре в переулок, они подошли к серому облупленному дому, поднялись за Соней по поганой лестнице, остановились перед дверью с разодранной коричневой клеенкой.

– В трущобах только и встретишь честность, – вздохнула их эффектная попутчица.

Открыла молодая хозяйка в застиранном халатике по-домашнему.

– Мы к тебе, сестра Ольга, – радостно сообщила Соня.

Ольга обрадовалась еще больше:

– Заходите, сестры, заходите, дорогие! Вот праздник принесли.

Внутри было число и прибрано – не подумаешь снаружи.

– Ты, душа ищущая, помолись Госпоже Боже пока, – и Соня за руку провела попутчицу в маленькую комнату, где ничего не было кроме большой иконы Госпожи Божи и ковриков на полу.

– Встань просто на колени и повторяй: «Госпожа Божа, помилуй мя!» И мир сойдет.

– Такое еще дитя и такое уже разумное! – умилилась попутчица.

Соня прикрыла дверь, оставив ее наедине с Госпожой Божей.

– Такая дэвушка, – порывался горбоносый гость к Клаве.

– Хорошая девушка, конечно. А вот разве хуже? – указала она на Олю.

С этим гостем говорила она совсем иначе – словно не из Сестричества пришла, а из обычной школы. С дискотеки сорвалась.