— Задушить могли ее же шарфом, — заявил врач. — Видите, как она, защищаясь, обеими руками вцепилась в его конец.

— Но почему же остался лишь этот обрывок? — спросил следователь. — Где другая его половина?

— Вероятно, она была измазана кровью, и убийца унес ее с собой. Вот тут отчетливо видно, что шарф торопливо разрезали ножницами.

— Вот черт! — в третий раз процедил сквозь зубы Ганимар. — Эта скотина Люпен словно все видел, хотя здесь и не был!

— А мотив преступления? — задал еще один вопрос следователь. — Замки на мебели выломаны, содержимое шкафов вверх дном. Вы успели что-нибудь выяснить, господин Дюдуи?

— Я допросил прислугу и могу сделать следующие предположения, — ответил начальник уголовной полиции. — Убитая, которая славилась не столько своими вокальными талантами, сколько красотой, два года назад побывала в России, откуда привезла великолепный сапфир — судя по всему, подарок какого-то придворного. Женни Сапфир, как ее стали после этого называть, весьма гордилась подарком, однако из осторожности не носила его. Нельзя ли предположить, что сапфир и явился причиной преступления?

— А горничная знает, где убитая хранила камень?

— Нет, этого не знает никто. Беспорядок в спальне дает основания думать, что этого не знал и убийца.

— Горничную мы допросим сами, — объявил следователь.

— У вас какой-то чудной вид, Ганимар. — Отведя инспектора в сторонку, г-н Дюдуи спросил: — В чем дело? У вас есть подозрения?

— Никаких, шеф.

— Тем хуже. Нам нужен громкий успех. Таких преступлений совершено уже несколько, а преступника мы так и не нашли. На этот раз мы обязаны его отыскать, и как можно скорее.

— Трудное дело, шеф.

— Нужно. Послушайте-ка, Ганимар. По словам горничной, Женни Сапфир вела жизнь довольно размеренную и весь последний месяц, возвратившись из театра, то есть около половины десятого, принимала у себя некоего человека, который оставался примерно до полуночи. «Это светский человек, — утверждала Женни, — он хочет на мне жениться». Так вот, этот светский человек принимал все меры к тому, чтобы его не запомнили в лицо: проходя мимо привратницкой, поднимал воротник и надвигал шляпу на глаза. А Женни Сапфир до его прихода отсылала горничную. Этот тип нам и нужен.

— Он не оставил никаких следов?

— Никаких. По всему видно, что мы имеем дело не с дураком: он подготовил преступление и приложил все силы, чтобы выйти сухим из воды. Арестовать его будет для нас весьма почетно. Я полагаюсь на вас, Ганимар.

— Значит, полагаетесь на меня, шеф? — протянул инспектор. — Ладно, посмотрим, посмотрим. Я не отказываюсь. Вот только…

Ганимар выглядел чрезвычайно взволнованным, и г-на Дюдуи это удивило.

— Вот только, — продолжал Ганимар, — клянусь… слышите, шеф? — клянусь…

— В чем клянетесь?

— Да нет, ни в чем… Посмотрим, шеф, посмотрим…

Лишь выйдя на улицу и оставшись один, Ганимар закончил фразу. Он закончил ее вслух, гневно топнув ногой:

— Вот только, клянусь богом, арестую его я сам и не воспользуюсь ничем из того, что наговорил мне этот негодяй. Но уж тогда…

Браня Люпена, злясь, что оказался впутанным в это дело, но полный решимости довести его до конца, инспектор бесцельно бродил по улицам. В полном смятении пытался он хоть немного привести в порядок мысли и среди разрозненных фактов найти деталь, никем не замеченную, о которой Люпен и не подозревал и которая приведет его к успеху.

Наскоро позавтракав в винном погребке, Ганимар принялся было опять бродить по городу, как вдруг в удивлении остановился. Он находился во дворе дома на улице Сюрен, куда несколькими часами раньше завлек его Люпен. Какая-то сила, оказавшаяся сильнее его воли, снова привела Ганимара сюда. Решение задачи было здесь. Здесь скрывалась истина. Как бы там ни было, но рассказ Люпена оказался столь точен, расчеты столь верны, что, смущенный до глубины души его необычайной проницательностью, инспектор решил взяться за дело с того места, на котором остановился его враг.

Окончательно подавив внутреннее сопротивление, он поднялся наверх. Квартира была незаперта. К вещественным доказательствам никто не притрагивался. Инспектор сунул их в карман.

С этого момента он стал рассуждать и действовать почти машинально, словно слушаясь приказов учителя, не повиноваться которым он не мог.

Если признать, что неизвестный жил неподалеку от Нового моста, то первым делом следовало отыскать кондитерскую, лежавшую на пути к Бернской улице и открытую в тот вечер. Поиски оказались недолгими. Недалеко от вокзала Сен-Лазар кондитер показал ему большие коробки, формой и качеством картона напоминавшие ту, что была у Ганимара. К тому же одна из продавщиц вспомнила, что накануне вечером к ним заходил господин, прятавший лицо в меховой воротник. Несмотря на это, она заметила у него в глазу монокль.

«Вот первая улика и проверена, — подумал инспектор. — Этот человек вправду носит монокль».

Затем он собрал обрывки газеты и показал их продавцу газет, который без труда признал в них «Ипподром иллюстре». Тогда Ганимар направился в редакцию и попросил реестр подписчиков, откуда выписал фамилии и адреса тех, кто жил вблизи Нового моста и, главное, на левом берегу реки, — ведь так посоветовал Люпен.

После этого инспектор вернулся в полицию и направил полдюжины человек по своим поручениям. В семь вечера вернулся последний и сообщил хорошую новость. Некий г-н Превайль, выписывающий «Ипподром иллюстре» и занимающий квартиру на набережной Августинцев, вышел из дому в шубе, забрал у привратницы письма и газету, куда-то ушел и возвратился лишь к полуночи.

Г-н Превайль носил монокль. Он был завсегдатаем бегов и держал несколько лошадей, которых использовал сам или отдавал внаем.

Расследование продвинулось столь быстро, и результаты его так точно совпадали с предсказаниями Люпена, что Ганимар, слушая доклад полицейского, был потрясен. В который раз он оценил, какими потрясающими возможностями обладает этот молодой человек. За всю свою долгую жизнь инспектор ни у кого не встречал такой проницательности, такого острого и быстрого ума.

Он отправился к г-ну Дюдуи.

— Все готово, шеф. У вас уже есть постановление?

— Что?

— Я говорю, что для ареста все готово, шеф.

— Вы что, знаете, кто убил Женни Сапфир?

— Знаю.

Но откуда? Объясните!

— Случай помог, шеф, — с некоторыми угрызениями совести и слегка покраснев, ответил Ганимар. — Убийца выбросил в Сену все, что могло его скомпрометировать. Часть содержимого в свертке подобрали и передали мне.

— Кто передал?

— Некий владелец баржи, который, опасаясь осложнений, не назвался. Но зато у меня появились улики. А дальше все оказалось просто.

И инспектор рассказал о своих действиях.

— И вы называете это случаем! — вскричал г-н Дюдуи. — И вы говорите, что все было просто! Это же одно из лучших ваших расследований. Доводите его до конца, только будьте осторожны.

Ганимар спешил. Он отправился на набережную Августинцев с полицейскими, которых расставил вокруг дома. Привратница заявила, что жилец обедает, как правило, в городе, но потом всегда возвращается домой.

И правда: еще не было девяти, когда она, высунувшись из окошка, дала знак Ганимару. Тот тихонько свистнул. По набережной Сены шел человек в цилиндре и шубе. Он пересек дорогу и направился к дому.

— Господин Превайль? — выступил вперед Ганимар.

— Да, а вы кто такой?

— Я обязан…

Закончить фразу он не успел. Завидев вынырнувших из тени людей, Превайль мигом отскочил к стене и, оборотившись лицом к врагам, прижался к двери лавки, которая находилась в первом этаже и ставни которой были закрыты.

— Назад! — закричал он. — Я вас не знаю!

Он размахивал зажатой в правой руке тяжелой тростью, а левую руку засунул за спину, стремясь, видимо, отворить дверь.

Ганимар испугался, что мужчина нырнет в лавку и скроется через какой-нибудь задний ход.