Весьма заинтересованный, инспектор не спускал с Люпена глаз. Тот продолжал:

— Вот я и сказал себе: «Интересно было бы осмотреть вторую половину шарфа — ту, что полиция найдет на шее у жертвы». Ведь вторая половина, которая наконец у меня в руках, заканчивается так же, как и первая, — помпоном. А может, и в ней есть тайник, а в нем что-то спрятано… Ты только взгляни, друг мой, какая искусная работа! И такая несложная! Достаточно взять клубок красной крученой нити и оплести ею полый деревянный шарик; когда шарик вынешь, внутри останется немного места, маленький тайничок, в который можно спрятать образок или еще что-нибудь. Драгоценность, к примеру. Сапфир.

Продолжая говорить, Люпен принялся раздвигать шелковые нити и из полости в помпоне вытащил двумя пальцами великолепный голубой камень чистой воды и прекрасной огранки.

— Ну, что я говорил, друг мой?

Он поднял голову. Мертвенно-бледный инспектор растерянно и ошеломленно смотрел на камень, завороженный его сиянием. Он наконец понял хитрый замысел своего врага.

— Скотина, — прошептал он оскорбление, которым наградил Люпена во время их первого свидания.

Двое мужчин в угрожающих позах застыли друг против друга.

— Отдай, — произнес инспектор.

Люпен протянул ему кусок ткани.

— И сапфир! — приказал Ганимар.

— Дурень ты.

— Отдай, или…

— Или что, идиот несчастный? — воскликнул Люпен. — Ты что же, считаешь, что я подарил тебе это дело за красивые глаза?

— Отдай!

— Ты все еще ничего не понял? Ты же ведь уже месяц ходишь у меня как шелковый и еще хочешь… Ну же, Ганимар, еще одно маленькое усилие, мой милый толстяк. Пойми, что уже месяц ты — словно дрессированный пудель. Ганимар, апорт! Апорт, сюда! Молодец, хорошая собачка! А теперь послужи. Сахарку?

Сдерживая гнев, Ганимар думал лишь о том, как бы дать знак своим полицейским. Комната, в которой они находятся, выходит окнами во двор, он незаметно, потихоньку, обойдет ее и приблизится к двери. Потом одним прыжком подскочит к окну и выбьет стекло.

— Ну, можно ли, — продолжал Люпен, — можно ли быть такими набитыми дураками, как ты, да и все остальные? Ведь за время, что эта половина шарфа находилась у вас, никому и в голову не пришло пощупать его, никто не спросил себя, почему бедная девушка так цеплялась за этот шарф. Никто! Все ваши действия случайны. Неужели вы никогда не думаете, не предвидите?

Тем временем инспектор достиг своей цели. Улучив секунду, когда Люпен отошел от него, он вдруг резко повернулся и схватился за ручку двери. Но тут же из его уст вылетело проклятие: ручка не поворачивалась!

— Ну вот! — расхохотался Люпен. — Даже об этом ты не подумал. Ставишь мне ловушку и даже мысли не допускаешь, что я мог догадаться о ней. Позволяешь завести себя в эту комнату и тебе даже в голову не приходит, что я мог сделать это нарочно, а замки могут быть снабжены специальными механизмами! Ну-ка, положа руку на сердце, что ты обо всем этом скажешь?

— Что скажу? — вскричал вышедший из себя Ганимар и, молниеносно выхватив револьвер, направил его на противника. — Руки вверх!

Люпен встал перед инспектором и пожал плечами.

— Еще один промах.

— Руки вверх, говорю!

— Еще один промах. Оружие не выстрелит.

— Что?

— Твоя прислуга, старая Катерина, работает на меня. Сегодня утром, пока ты пил свой кофе с молоком, она подмочила порох.

Ганимар яростно засунул револьвер в карман и бросился на Люпена.

— Дальше что? — поинтересовался тот, остановив инспектора точным ударом ногой по голени.

Враги стояли почти вплотную. В глазах у каждого читался вызов; казалось, еще немного, и они схватятся врукопашную.

Но до схватки дело не дошло: помешали воспоминания о прошлых стычках. Ганимар, перебрав в уме все свои поражения, бесплодные атаки, молниеносные ответы Люпена, не двигался. Он чувствовал, что ничего не может с ним поделать: Люпен обладал силой, способной сломить любую другую силу. Так стоит ли даже пытаться?

— Лучше оставить все так как есть, не правда ли? — дружески проговорил Люпен. — К тому же, друг мой, поразмысли-ка о том, как много дало тебе это дело: славу, уверенность в скором повышении и перспективу счастливой старости. Не хочешь же ты добавить еще и сапфир, и голову бедняги Люпена? Это было бы несправедливо. Не говоря уже о том, что бедняга Люпен спас тебе жизнь. А как вы думали, сударь? Кто, стоя на этом самом месте, предупредил вас, что Превайль левша? И вот твоя благодарность? Нехорошо, Ганимар. Ты меня огорчаешь.

Болтая таким образом, Люпен совершил тот же маневр, что и Ганимар, и оказался около двери.

Ганимар понял, что враг собирается улизнуть. Забыв всякую осторожность, он попытался преградить ему путь и тут же получил такой удар головой в живот, что отлетел к противоположной стене.

Легким движением Люпен нажал на пружину, повернул ручку и, заливаясь смехом, выскользнул за дверь.

Когда минут через двадцать Ганимар подошел к своим людям, один из них доложил:

— Тут один маляр, когда его товарищи возвращались с завтрака, вышел из дому и дал мне письмо. Сказал: «Отдайте вашему начальнику». Я спрашиваю: «Какому начальнику?» — а его и след простыл. Наверно, это вам.

— Давай.

Ганимар вскрыл письмо. Оно было в спешке нацарапано карандашом и гласило:

Обойдя кругом стену, огораживающую замок, Арсен Люпен вернулся туда, откуда пришел. Никакого пролома в стене нет; попасть в обширное имение де Мопертюи можно лишь через низенькую дверь, прочно запертую изнутри на засов, либо через главные ворота, возле которых находится сторожка.

— Ладно, — проговорил Люпен, — придется пойти на крайние меры.

Пробравшись в заросли, где стояла его мотоциклетка, он достал из-под седла шнур и направился к месту, замеченному им в ходе осмотра. Находилось оно вдалеке от дороги, на опушке, где высокие деревья, росшие в парке, свешивали ветви через стену.

Люпен привязал к концу шнура камень, забросил на толстую ветку, пригнул ее к себе и оседлал. Ветка выпрямилась и подняла его над землей. Он перелез через стену, соскользнул по стволу дерева и мягко приземлился в парке.

Стояла зима. Сквозь нагие ветви виднелся на пригорке небольшой замок де Мопертюи. Боясь, что его увидят, Люпен скрылся за группой пихт. Оттуда через бинокль он принялся рассматривать темный и мрачный фасад замка. Все окна были закрыты глухими ставнями. Дом казался необитаемым.

— Черт побери, — прошептал Люпен, — домик не из веселых. Доживать свой век я буду, пожалуй, не здесь.

Однако едва пробило три, дверь первого этажа отворилась, и на террасе появилась закутанная в черное манто тоненькая женская фигурка.

Минут десять женщина прохаживалась по террасе; к ней сразу слетелись птицы, и она бросала им крошки хлеба. Затем она спустилась по ступеням на лужайку перед замком и пошла по правой дорожке.

В бинокль Люпену хорошо было видно, как она идет в его сторону. Она была высока, белокура, грациозна и выглядела почти девочкой. Поглядывая на бледное декабрьское солнце, она шла быстрым шагом и от нечего делать ломала по пути на кустах сухие веточки.

Когда она прошла почти две трети отделявшего ее от Люпена расстояния, раздался яростный лай; громадный датский дог выскочил из будки и встал на задние лапы: дальше его не пускала цепь.