Вдруг стакан на моем столе со звоном подпрыгнул. К счастью, он пустой — не пролился и не разбился. Видимо, стол затрясся от моего колена, и, значит, это я дрожу. Кладу локти на стол — он опять дрожит, и я поспешно снимаю их. Беспорядочно шарю по карманам. Хоть бы отыскать проездной билет, тогда бы все встало на свои места, прошлое вернулось бы. Раньше мне казалось, что знать имя, адрес не так уж важно, но теперь этого не скажешь. Я начал вываливать на стол все, что было в карманах.

…Носовой платок… спички… сигареты… оторванная от пиджака пуговица… темные очки… маленький треугольный значок… клочок бумаги, на котором начерчен какой-то план…

Оконное стекло сверкнуло огнем. Его лизнули фары автобуса. В свете фар ветви чахлых деревьев вдоль тротуара кажутся рваной сетью. Я тут же весь сосредоточиваюсь на автобусе. Ощущаю истертые подножки и поручни, рыскаю глазами по салону в поисках свободного места, вижу рекламу за сиденьем водителя, вдыхаю специфический запах — смесь пота и бензина, вслушиваюсь в работу мотора — каждый работает по-своему, и мне он кажется живым продолжением моего собственного тела. Я мчусь вместе с автобусом. Множество остановок, таких важных для меня, все время меняющийся пейзаж, здания, имеющие названия, — все это, слившись в общую картину, всплывает перед глазами. И вправе ли я сомневаться, что существует самая тесная, неразрывная связь между мной и автобусом? Только бы найти проездной билет — тогда все бы разъяснилось. Может, завалился куда-нибудь, может, и потерял… нет, наверно, как раз кончился срок и я отдал его, чтобы получить новый… да, а что, если из этих тридцати тысяч я собирался уплатить за билет?..

Брось, сколько ни вытаскивай на свет таких догадок, они ни к чему. Кроме всего, мой автобус шел куда угодно, только не в то место, которое мне нужно.

Настоящий автобус, дав газ, умчался. Оконное стекло снова превращается в темное зеркало. И как раз в том месте, где был свет фар, отражается фигура женщины. На ее лицо падают блики уличного фонаря, над деревьями — сквозь листву, — и как следует его не рассмотреть, но, кажется, она наблюдает за мной. И это вполне резонно. Совершенно естественно, что ей хочется наблюдать. Жалкий, суетящийся человек, что-то потеряв, вываливает содержимое своих карманов на стол. Насколько осознает она всю серьезность положения — это уж другой вопрос. Действительно, речь идет о потерянной вещи, но ей и в дурном сне не приснится, что на самом деле я потерял самого себя. Нет, может быть, не я потерял самого себя, а я потерян самим собой. И поэтому, когда умчался автобус, я почувствовал на мгновение боль оттого, что автобус меня потерял, стряхнул с себя. Выходит, что я, находящийся здесь, — не потерявшийся «я», а именно потерянный «я». Или, другими словами, не улица за поворотом исчезла, а скорее исчез этот другой мир, оставив меня одного между поворотом и кафе. Действительно, если вдуматься, я не утратил воспоминания посреди склона, пожалуй, с того места только и начались мои воспоминания. И проблема не в исчезнувшей улице, а, возможно, в том, что осталось, не исчезнув. Может быть, это кафе имеет для меня несравненно большее значение, чем я предполагаю? И эта женщина, вернувшая на улицы прохожих, живых людей…

Я тоже, не отрываясь, смотрю на женщину. Зеркало окна слишком темное, глаза слепят фары беспрерывно проносящихся машин, и поэтому я перевожу взгляд прямо на женщину. Она, конечно, замечает мой взгляд. Но с невозмутимо-понимающим видом продолжает смотреть в окно. Не исключено, что ключ в ее руках. Может быть, она значительно более важная находка, чем все извлеченное мной из карманов и сваленное на столе.

Вошли новые посетители. Молодые мужчина и женщина, мужчина по виду продавец — скорее всего, из ближайшего магазина. Женщина — его возлюбленная или сестра, а может быть, просто родственница, приехавшая из деревни навестить его. Они садятся через столик от меня, и мужчина, подняв два пальца, говорит громко: «Кофе», и они начинают о чем-то разговаривать шепотом, с таким трагическим видом, будто обсуждают расходы на лечение умирающего отца.

Женщина слезает со своего табурета, и я, воспользовавшись этим, заказываю себе еще кофе. Я не думал, что таким способом оправдаю свое пребывание в кафе — я сидел уже минут сорок — пятьдесят, просто хотелось побыть еще — меня все больше занимал-мужчина за стеной. Правда, этот мужчина существовал лишь в моем воображении. Но я очутился в такой ситуации, что теперь у меня с этим воображаемым мужчиной была в чем-то общая судьба. И оттого, что он был воображаемым, глупостей все равно делать не следовало. Если в потере памяти есть своя логика и закономерность, то и этот воображаемый человек, естественно, как один из главных соучастников, заслуживает равного положения с женщиной.

Я смотрю на женщину. Я продолжаю смотреть на нее. Сквозь просветы в падающих на лицо волосах я воровски перехватываю ее взгляд. У нее слишком короткая юбка, и видно, как в такт движению ног, точно дыша, эластично сокращаются ложбинки под коленями. И вот сейчас этот незримый мужчина за стеной, весь обратившись в слух, разбивает от ревности первое, что попадается под руку, и проливает крутой кипяток — мысль об этом заставляет сильнее биться сердце. Но сколько я ни жду, к величайшей досаде, звука разбившегося фарфора так и не слышу. А из окошка как ни в чем не бывало высовывается белая рука. Чашки на подносе совсем не дрожат. Дрожу я. Большой палец, которым я уперся в край стола, чтобы унять дрожь, точно сохраняя отзвук печали, продолжает напряженно дрожать, как дрожит рука актера, когда он хочет безмолвно передать волнение. Но можно ли в это поверить? Ведь сила взрыва пропорциональна силе сжатия. А может быть, мне серьезно заняться соблазнением этой женщины? Стоит мне отсюда выйти, и мой мир превратится в тупик перед тем поворотом. Значит, спокойно сидеть я могу только здесь. Дня меня кафе превратилось в нечто большее, чем для обыкновенного завсегдатая, связанного с ним несколькими чашками кофе. И вовсе не исключено, что скрытый смысл выпавших на мою долю испытаний как раз и заключался в том, чтобы соблазнить женщину. Используя окно как зеркало, я приглаживаю волосы над ушами. Выпятив подбородок, поправляю узел галстука. Он не очень дорогой, но модный, только что поступивший в продажу. Я, конечно, не мню себя завзятым соблазнителем. Но положение мое весьма выгодно. Я похищаю женщину, увязнувшую в любви, у мужчины, увязнувшего в ревности, а это самое простое химическое уравнение. Будь я только соблазнителем, все было бы в порядке. Но, по-моему, женщине уже следовало бы реагировать, как это полагается по законам химии. Попробую, улучив момент, сунуть ей деньги и попрошу ее пораньше закрыть кафе и переспать со мной. Реакция в полном соответствии с законом ускорится и наконец достигнет апогея. А мужчина, взорвавшись, пробьет стену. Я, естественно, тоже, избавившись, от своей роли — хотя нельзя сказать, что все связи с прошлым порваны, — обрету наконец свой мир за поворотом…

Из окошка снова высовывается белая рука — на этот раз, очевидно, мой кофе. Женщина, держа поднос в одной руке, подходит ко мне, отставив стул, загораживающий узкий проход между столиком и стеной. Я тоже поспешно отодвигаю раскиданные на столе вещи… И, понимая, что в этом теперь нет никакой необходимости, снова рассовываю их по карманам.

Носовой платок (без инициалов)… спичечный коробок (из этого кафе)… сигареты (осталось всего четыре штуки)… пуговица от пиджака… темные очки…

Темные очки? Глаза у меня болят, что ли? Судя по отраженному в оконном стекле моему портрету, портрету служащего, с глазами как будто все в порядке. И одет скромно, в общем, не похож на определенную категорию людей, щеголяющих в темных очках. В том, что коммивояжеры или рекламные агенты, работающие на открытом воздухе, носят темные очки, чтобы следить за реакцией клиента, нет ничего удивительного. Если бы я был комиссионером фирмы в каком-нибудь отдаленном районе, с конторой, расположенной в собственном доме, то отсутствие проездного билета можно было бы объяснить этим. И все равно, не слишком ли мало у меня вещей? Не могу понять, почему у меня нет с собой ни одной визитной карточки. А может быть, у меня вошло в привычку все складывать в чемодан и сдавать его в камеру хранения на вокзале?