Очнулся Северин оттого, что по его лицу возили чем-то наподобие мягкой горячей губки. Причем обжигающе-горячей.

Он довольно быстро понял, что лежит на спине, попытался шевельнуться и поднять руку, но тело пронзила резкая боль, настолько нестерпимая, что в другое время и в другой обстановке Северин бы отчаянно взвыл. Сейчас получилось издать лишь низкий хриплый стон.

Губка еще раз прошлась по лбу и щекам, после чего неизвестный экзекутор начал тереть правое ухо.

Картулярий попытался разлепить веки. Даже это простейшее и почти незаметное движение далось ценой немалых усилий. Различим серебристо-синий неровный свет. Утро? Утро какого дня? Что вообще случилось? Почему так больно?

«В любом случае, если я чувствую боль, значит жив, – уверенно подумал Северин. – Но… Ох, что ж это такое было?!»

Память вернулась мгновенно, одним озарением, яркой вспышкой. Стэнэ, звездная ночь, хрустящий снег под ногами, мертвенный взгляд глаз-фонарей злого духа, принявшего обличье громадной черной зверюги… И падение. Река, стремнина…

Над ухом оглушительно фыркнули, у лица Северина появилось что-то огромное и шарообразное, щек коснулось горячее дыхание.

Человек настолько испугался, что превозмог терзавшую его мышцы и кожу ужасающую резь и вяло шарахнулся в сторону. Если это черный волк…

Нет, не волк. Рядом сидела огромная собака римской породы, плоскомордая, с висящими тяжелыми брылями, ярко-розовым языком и белым пятном в виде бабочки на широченной груди. Зверюга пыхтела, сопела, из пасти вытянулась нить белой слюны, но в целом выглядела вполне дружелюбно. Северин вспомнил, как назывались такие псины по-латыни – canis corsis, «собака, охраняющая ограду»… Значит, это была никакая не губка: собака всего лишь облизывала лицо.

– Все-таки живой, – вторгся в сознание новый звук. Человеческая речь, говорят на готском, но чересчур растягивают слова, да и звучит странный диалект более мягко, без обязательных гортанных и шипящих звуков. – Ариарих, Гундамир – быстро его раздеть, растереть, завернуть в шкуры.

– Одет по-нашему, – послышался второй голос, пониже и погрубее. – Но лицом выглядит как галл, смуглый… Да отдай ты нож, никто тебя убивать не собирается!

Неизвестные с трудом разжали онемевшие пальцы Северина, а тот, кто заговорил первым, присвистнул:

– Интересное оружие носит наш найденыш… Неспроста это.

Засим епископальный картулярий подвергся самым изощреннейшим пыткам, какие и Нерону с Калигулой не снились в самых оптимистических снах. С него стянули обледеневшую одежду, безрукавку пришлось разрезать, любое прикосновение доставляло адовы муки, а когда грубые ладони начали растирать кожу дурно пахнущим снадобьем, наполовину оттаявший Северин заорал как резаный: казалось, что его варят в кипятке подобно святому Мавру, одновременно поджаривая на раскаленной решетке, будто святого мученика Лаврентия. Какая уж тут пещь огненная, терпеть такое не было решительно никакой возможности! В конце концов Северин в очередной раз потерял сознание, едва не задохнувшись от собственного крика.

Вторично он проснулся в приятном тепле, руки и ноги сладко ныли, но не болели, пальцы сгибались не без труда, щеки и лоб пылали. Пахло псиной, сеном и почему-то зачерствевшим хлебом. Появилось новое ощущение покачивания и легкого головокружения.

Рядом кто-то пошевелился, Северин отбросил с лица мягкую медвежью шкуру и обнаружил, что бок о бок с ним устроилась давешняя собака, огромная как теленок. Она-то и согревала человека своим теплом. Оказалось, что пес был благородной серо-серебристой масти, с желтоватыми внимательными глазами и коротко обрезанными ушами, чтоб в драке не порвали.

Осмотревшись, картулярий уяснил, что легкое покачивание вполне объяснимо: он находился в небольшой ладье, способной идти по любому мелководью. Шесть весел, мачта, носовое оконечье украшено резной головой дракона. Северина устроили на корме, почти у ног кормчего – посмотрев на него снизу вверх, Северин решил, что имеет дело не иначе как со сказочными титанами, ибо детина был устрашающе велик, даже поболее Эрзариха, вовсе не являвшегося недомерком. Еще шестеро несимпатичных бородатых варваров сидели на веслах – один другого краше!

– Глядите-ка, – изумился кормчий, – Живехонек-здоровехонек, хотя половину дня без чувств провалялся! По виду хлипок, а дух в тебе крепкий, Скевинг!

«Скевинг – найденыш, – машинально перевел Северин готское слово на родную латынь. – Кто это такие? На франков, как ни крути, не похожи!»

Действительно, не похожи. На первый взгляд все варвары одинаковы, но опытный глаз всегда найдет различия между людьми, рожденными в разных племенах. К примеру, вандалы любят яркие одежды и не пожалеют серебра на красивую синюю или зеленую рубаху (если, конечно, такового серебра в достатке), галлы любят заплетать косицы и в соответствии с древней традицией носят клетчатое, гепиды тугодумны, аланы свирепы, лангобарды не только свирепы, но еще и основательны, готы расточительны и веселы, но в битве беспощадны…

Эти корабельщики, безусловно, родом происходили из германского корня, тут сомнений никаких – скуластые, белоглазые, курносые. В большинстве соломенноволосы, а вот кормчий рыжеватый, такими рыжеватыми коты бывают. И глаза у него интересные, один зеленый, один ярко-голубой, значит богами отмечен. Одежда самая обычная, не скажешь что богатая – меха и кожа, плащи суконные, некрашеные, серые. У всех тем не менее редкой красоты украшения – гривны и серьги потемневшего серебра, золотые браслеты, на ножнах клинков опять же серебряные накладки с чеканкой. Такое оружие стоит очень дорого!

– Возьми. – Кормчий снял с пояса некогда принадлежавший епископу Ремигию кинжал и протянул его картулярию. Это означало, что варвары не видят в Северине врага и относятся к нему уважительно. С чего бы? – Ты всех нас удивил, Скевинг.