Действуя инстинктивно, Мартиника поставила одну ногу на матрас, а другой обхватила его талию.

— Иди ко мне, — попросила она, притягивая его к себе. — Войди в меня. Заставь меня… заставь меня почувствовать.

Несмотря на его очевидное возбуждение, Мартиника могла ощущать его колебания.

— Я причиню тебе боль, — прохрипел он. — Я… я не знаю, насколько сильную.

— Я хочу этого, — попросила она. — Позволь мне ощутить это — наслаждение и боль — я хочу все это. Ты можешь понять?

Сент-Врейн снова замешкался, его взгляд блуждал по ее лицу, словно для того, чтобы удостовериться.

— Боже, что я за проклятый дурак! — воскликнул он. Но его твердый, тяжелый член уже коснулся ее плоти, задевая то горячее, сладкое местечко, которое он дразнил рукой.

Она вскрикнула и выдохнула:

— Пожалуйста. Да. О, пожалуйста.

Треть дюйма. Затем еще треть. Мартиника ощутила, как ее тело невыносимым образом растягивается. А затем Сент-Врейн закрыл глаза и сделал толчок. Ее плоть разорвалась, и неприятное ощущение было острым, но недолгим. Мартиника вскрикнула, а Сент-Врейн застыл, на его лице застыла маска агонии.

Она прижала его к себе, вонзив ногти в твердые мускулы его ягодиц.

— Не смей, — предупредила девушка. — Просто… двигайся потихоньку. Да. О, Боже, да. Вот… так.

Но, к ее нескончаемому разочарованию, Сент-Врейн оставался совершенно неподвижным.

— Тише, любовь моя, — промурлыкал он, его теплое дыхание касалось изгиба ее шеи. — Позволь мне продвигаться медленно. Позволь мне сделать все правильно.

Она чуть-чуть приподняла бедра и ощутила, как ее плоть восхитительно растягивается вокруг его твердого члена, что заставило ее вздрогнуть.

— Я не могу ждать, — умоляюще произнесла Мартиника.

Его рот нашел ее губы, и поцелуй получился долгим и сладким.

— Тебе придется подождать, любимая, — поддразнил он. — Я очень крепко держу тебя в своих руках.

Мартиника почти лихорадочно задергалась.

— Пожалуйста, Сент-Врейн, — умоляла она. — Я хочу… я хочу…

В этот раз поцелуй был грубым и требовательным.

— Я знаю, чего ты хочешь, — хрипло пробормотал он, когда вытащил язык из ее рта. — Не двигайся, девчонка, ты сводишь меня с ума.

Задрожав, она сделала так, как он приказал. Некоторое время он оставался совершенно неподвижным, его сильные руки располагались над ее плечами, голова была слегка запрокинута, так, что темные волосы не скрывали его лица, а капельки пота скользили вниз по сухожилиям на его горле.

Когда Сент-Врейн наконец-то начал двигаться, он задал медленный, восхитительный ритм. Ритм полного контроля, каждый толчок — идеальная пытка. Его движения были умелыми, прикосновения — изысканными. Он накрыл ее рот своим, и снова и снова погружал в ее рот свой язык. Мартиника почувствовала, что ее тело блестит от пота, а бедра напрягаются сильнее и сильнее, пытаясь достичь того, что она страстно желала, но пока не могла постичь.

Сент-Врейн понял. Он изменил угол, сместившись выше, и его толчки стали чуточку жестче.

— Да, да, любовь моя, — проворковал он. — Позволь себе кончить для меня. Да, вот так. Вот… так. О, Боже. Ты… ты… совершенство.

Девушка сильно выгнулась под ним, приподняв свои бедра к его. Некоторое время они вместе двигались в нестареющем, инстинктивном ритме, их негромкие вздохи и стоны раздавались в ночи. Мартиника жаждала его, хотела быть соединенной с ним всеми возможными путями, не только физически, но и метафизически тоже. В темноте она услышала повторяющий что-то голос — умоляющий о чем-то — и осознала, что это ее голос. Толчок за толчком, она тянулась за этой эфемерной лентой удовольствия, приподнимаясь к нему, умоляя его своим телом и бездыханными словами.

А затем что-то внутри нее разбилось, словно стекло. Тысяча серебряных осколков расплескала удовольствие по всему ее существу, и раскаленное добела пламя желания поглотило ее. Она смутно видела Сент-Врейна, его лицо было напряженным от муки и радости. Джастин еще раз вошел в ее тело, соединив свою душу с ее, а затем он вскрикнул и вместе с ней потерялся в разлетевшемся на осколки свете.

Мартиника какое-то время дремала, паря в том прозрачном надземном мире, в котором находятся только насытившиеся любовники. Руки Сент-Врейна, грубые и сильные, обнимали ее, его лицо пряталось в ее волосах. Внезапно она очень сильно обрадовалась тому, что отдалась ему. А когда она переместилась, он перекатился на бок, крепко прижав ее к себе, спиной к широкой, теплой стене его груди. Затем он обвил одной рукой ее талию, назвал ее «любимой» и провалился в глубокий, ровный сон. И на несколько скоротечных мгновений жизнь Мартиники наконец-то стала идеальной.

Мартиника не могла быть совершенно уверена в том, как долго она дремала в объятиях Сент-Врейна. Возможно, около четверти часа. Дверь, когда она открылась, быстро повернулась на хорошо смазанных петлях, вызвав ветерок, который заставил ее задрожать. Мартиника проснулась от сияния поднятой свечи и резко раздавшегося вздоха ужаса.

Позади нее Сент-Врейн приподнялся на локте и тихо выругался.

Тетя Ксантия стояла в проеме двери в смежную комнату, прижав кончики пальцев к губам. Ее поднятая вверх, дрожащая свеча была совершенно не нужна. Они забыли погасить лампу.

— О, Мартиника! — голос ее тети дрожал от ярости. — Сент-Врейн, что все это значит? Сэр, как вы посмели?

Сент-Врейн повернулся, чтобы подтянуть покрывало и лучше укрыть наготу Мартиники, а затем успокаивающе прошептал что-то. Только тогда Мартиника заметила позади тети фигуру, скрывавшуюся в тени. Миссис Эмброуз шагнула в комнату, ее волосы были распущены, а пеньюар чопорно запахнут.

— Моя дорогая мисс Невилл, боюсь, что я все же не ошиблась, — проговорила она, хватая тетю Ксантию за руку. — Боже, как бы мне хотелось ошибиться!

— Нет, мэм. Вы не ошиблись. — Теперь Ксантию на самом деле сотрясала дрожь. — Сент-Врейн, убирайтесь. Убирайтесь, и ожидайте гнева моего брата. Молю Господа, чтобы он отправил вас по короткой дороге в ад.

— Тетя Ксантия, пожалуйста! — Мартиника сделала движение, словно хотела спрыгнуть с кровати, но Сент-Врейн положил сильную, сдерживающую ладонь на ее руку.

— Все в порядке, дорогая, — прошептал он. — Все будет в порядке.

Но Мартиника почти не слушала.

— Вы… вы просто ошибаетесь, — воскликнула она. — Сент-Врейн просто… он всего лишь… о, пожалуйста, Ксантия! О, Боже, пожалуйста, не рассказывай об этом Ротуэллу.

Миссис Эмброуз обогнула Ксантию, на ее лице появилось выражение мрачного удовлетворения.

— Бедное, бедное дитя, — тихо проговорила она. — Как я говорила, я услышала, как она весьма жалобно вскрикнула, когда я проходила мимо.

— Я не причинил ей вреда, — негромко сказал Сент-Врейн. — Не причинил и не причиню. Теперь, если вы обе будете любезны выйти, я оденусь и скажу несколько слов мисс… Мартинике.

Миссис Эмброуз бросила последний взгляд на Сент-Врейна, а затем положила руку на плечо Ксантии.

— Теперь я оставлю вас, — произнесла она. — Гибель невинности — это всегда такая трагедия. Пожалуйста, дайте мне знать, если я могу еще чем-то помочь вам.

— О, я думаю, ты уже достаточно помогла, Кристина, — огрызнулся Сент-Врейн. — А теперь, мисс Невилл, я собираюсь вылезти из этой кровати. И так как я на самом деле абсолютно голый, то очень рекомендую вам отвести взгляд.

Щеки тети Ксантии вспыхнули и она отвернулась. Миссис Эмброуз с удовлетворенной улыбкой выскользнула за дверь. Сент-Врейн помедлил достаточно, чтобы быстро, но крепко обнять Мартинику.

— Встряхнись, моя девочка, — прошептал он на беглом, безупречном французском. — Все будет не так плохо, я клянусь в этом.

Но до Мартиники только что дошел весь ужас того, что она причинила ему, и слезы выступили у нее на глазах.

— Ротуэлл убьет тебя, Сент-Врейн, — ответила она по-французски, ее голос дрогнул на его имени. — Он убьет тебя, а я не смогу вынести этого.