Было неудобно (хорошо, хоть Вестар догадался поддержать её голову) и неприятно.

В те минуты Стефания призналась сама себе, что готова поменяться с Хлоей: её не заставляли спать с тремя сразу, ей дарили наслаждение. Радовало, что хоть Сигмурт не усердствовал, как и обещал. Не толкался внутри неё, не погружался до конца, а двигался медленно, с остановками. Только первым ему кончить не удалось, племянника выпроводил из спальни Ноэль, напутствовав словами:

- Хорошенького понемножку. И не думай, что тебе ещё что-то перепадёт. Будешь приставать к жене - пожалеешь. Можешь и домой не вернуться. Так что учись на служанках и помалкивай. Проболтаешься, похвастаешься кому - весь холл публично, при родне, языком вылижешь. И я не шучу, Вестар.

Племянник испуганно кивнул, кое-как натянул штаны, подхватил рубашку и, промямлив: 'Покойной ночи!', дал стрекача в коридор.

Сигмурт тоже не задержался в супружеской спальне, сославшись на заботу о беременной невестке.

Наутро Стефания не знала, куда девать глаза от смущения, предпочла быстро встать из-за стола, сославшись на хозяйственные дела.

Весь день стараясь не попадаться на глаза членам семьи, мучаясь переживаниями прошлой ночи, к ужину, тем не менее, она вышла спокойной и уверенной. Сидела молча, уткнувшись лицом в тарелку, но не краснела от каждого взгляда племянника. Ела и пила, как обычно, хотя за обедом клевала, как птичка.

А вот виконту еда не нравилась, он даже не доел своё любимое мясо. Отправил в рот кусок, чуть не поперхнулся, выплюнул и поспешил обильно запить вином.

Потянувшись за хлебом, Стефания, задев рукавом, опрокинула бокал на колени мужа. И так неудачно, что, скатившись на пол, он разбился, обдав виконта осколками.

- До чего ж ты неуклюжая! - разразился бранью Ноэль, промокнув салфеткой штаны. На камзоле и белой накрахмаленной рубашке остались кроваво-красные пятна.

- Простите, я нечаянно, - оправдывалась супруга.

Чертыхаясь и на чем свет стоит честя вторую половину, виконт поднялся из-за стола, чтобы переодеться и вытащить пару вонзившихся в кожу осколков стекла.

Проводив брата взглядом, Сигмурт встал, подошёл к Стефании, деловито вытиравшей скатерть, и, наклонившись, прошептал:

- Сдаётся мне, что перчёный кусок тоже был специально припасён для брата. Мстите?

Невестка удивлённо подняла на него глаза, улыбнулась заученной светской улыбкой:

- О чём вы? Просто кухарка не доглядела…

- А в постели брата поджидают угли вместо грелки? - хмыкнул Сигмурт.

- Только если сам виконт того пожелает. Странные мысли приходят вам сегодня в голову!

Деверь покачал головой и поинтересовался:

- А что припасено для меня? Уксус вместо вина? Скажите сразу, потому что подобных сюрпризов я не люблю и не поверю в их случайность.

- Ничего. Право, какое несчастье, какая я неуклюжая, могла поранить милорда…

- Ну, кровь-то вы ему пустили, - ухмыльнулся Сигмурт и тайком, чтобы не видел племянник, сжал ягодицы невестки. Довольно болезненно, заставив Стефанию ойкнуть, а улыбку сползти с её лица. - Царапины - но хоть что-то. Не лицо, не спорю, вреда не причинят. Но вам бы, безусловно, хотелось кое-что ему отрезать.

- Уберите руку, милорд: мне больно, - громко бесстрастно произнесла Стефания. - И не стоит шептать, говорите громче. В том, что мы обсуждаем, нет ничего недозволенного для ушей вашего племянника. Он видел и не такое.

- Разве я причиняю вам боль, миледи? - покачал головой Сигмурт. Теперь он не сжимал, а гладил. - Вам показалось. Но, надеюсь, ваша неуклюжесть не распространиться на меня. Как ваше здоровье? Теперь вам надлежит заботиться о себе.

- Благодарю, не жалуюсь. Хотите ещё вина, милорд?

- Только того же, что пьёте вы.

Он вернулся на своё место. Стефания с улыбкой наполнила его бокал.

Она всё ещё улыбалась, когда вернулся муж, и гадала, кто же сломает зуб о монетки в пироге. Сама она от него отказалась под предлогом дурноты.

Вопреки опасениям, виконт не оставил супругу встречать затяжную северную весну на продуваемом всеми ветрами побережье. Новость о беременности обрадовала его и даже, как показалось Стефании, успокоила. Её осмотрел врач и, найдя состояние женщины удовлетворительным, разрешил поездку.

Теперь Стефанию тошнило по утрам, и она частенько отказывалась от завтрака, ограничиваясь лишь парой стаканов воды. Ноэль милостиво разрешал ей есть позже, около полудня, когда дурнота спадала. Но и тогда Стефания ограничивалась питьём и хлебом, предпочитая лучше пообедать.

Её беспокоили приливы слабости, нередко сопровождавшиеся повышенным потоотделением и духотой. Приходилось обмахиваться салфеткой и ослаблять корсаж платья.

Ещё побаливала грудь, тоже в утренние часы. Она налилась, несколько увеличилась в объёме, несказанно радуя мужа. Он с удовольствием мял и целовал её, говоря о том, что у неё теперь самые прекрасные грудки при дворе. Теперь виконт предпочитал оставаться с ней наедине, в её спальне, подолгу пристально рассматривая живот супруги, с нетерпением ожидая, когда он начнёт расти.

Стефания по-своему чувствовала себя счастливой, уверившись, что её больше не заставят раздеваться перед племянником. Тот, к слову, бросал на неё сладострастные взгляды, однажды и вовсе предложив попробовать 'большой и чистой любви'. Стефания влепила ему пощёчину и пожаловалась супругу. На следующий день Вестар щеголял с распухшими ушами и фингалом под глазом, на тётку не смотрел, а интересовался служанками. Приставал даже к горничной Стефании, но, видимо, неудачно, потому та потом жаловалась: 'Что есть, что нет. Ни черта не умеет'.

Виконт решил взять Вестара Ойгмара с собой, благо тесть не ограничивал в приглашении количество гостей. Мать и отец Вестара тоже планировали быть в Грассе, откуда молодые после торжеств должны были переехать в один из замков семьи Амати, в качестве свадебного подарка отошедшего им в купе с солидными угодьями. Впрочем, зная Хлою, оседать в провинции, пусть и хозяйкой обширных земель, она не собиралась, да и лорд Дуглас не скрывал, что намерен переехать в столицу.

Ехали не налегке: на подводе тряслись подарки молодожёнам. Ноэль настоял на том, чтобы взять не только драгоценности и вышивку, которую Стефания успела-таки закончить, но и отрезы ткани, некую сумму денег (судя по сундучку, немалую), а также местный эль, по мнению многих, лучший в королевстве.

В этот раз Стефания путешествовала верхом. Беременность протекала относительно легко, так что особых препятствий Ноэль не видел. Да и экипаж, несомненно, растряс Стефанию сильнее, нежели поступь её охотничьей лошадки.

Непривыкшая к подобным долгим переездам, она доставляла немало беспокойства мужчинам. Из-за её жалоб на усталость, приходилось делать частые остановки. Муж, ругаясь, снимал Стефанию с седла и усаживал на подводу. Пройтись не было никакой возможности: только начал таять снег, воды на солнце по колено, а в тени, в леске, снег стоит стеной, лошади едва ноги переставляли.

Дорогу развезло, накатанный мокрый снег был скользим, словно лёд, но Ноэль утверждал, что после, недели через две, они станут и вовсе непроезжими. И так пока всё не просохнет, листва на деревьях не покажет бока солнцу.

Там, где показались прогалины, сквозь ещё холодную, мёртвую землю, пробивались первые цветы - отважные крокусы. Фиолетовый букетик из плотных бутонов Стефания заткнула в муфту: его собрал и преподнёс госпоже один из слуг.

Продвигались медленно, тяжело, то и дело увязая в апрельской распутице. Даже возникли сомнения: успеют ли к сроку? Месяц казался не таким уж длинным: прошла неделя, а они всё ещё не выбрались за пределы Атвера.

По мере продвижения на юг снега отступали, на смену им приходили лужи, первая трава, маслянистая листва, робко проклёвывавшаяся сквозь набухшие почки.

Весело щебетали, переговаривались птицы, вили гнёзда для будущих птенцов.