Как-то на фронте в дни затишья, когда солдаты убивают в разговорах время, товарищ Чернова по роте, разбитной Фомин, то ли шутя, то ли всерьёз говорил, что в каждом человеке, как в железной клетке, зверь сидит, до поры до времени тихо сидит, как будто и нет его. А сбей замок — и выскочит он на свободу, безжалостный, клыкастый… Его карамелькой не обманешь, ему кровь подавай. И в офицере этот зверь сидит, и в солдате, и в бабе твоей, с которой ты всю жизнь прожил. Слушая его, солдаты сочувственно посмеивались, вроде соглашались. А потом, через недельку после того разговора, за языком они пошли. Не впервой, а не повезло, на секрет напоролись. Фомина в грудь штыком ранили. Просил оставить, не мучиться. А ведь не бросили его, как волчья стая своего бросает, обливаясь кровью и потом, вытащили. Тащили под огнём да под немецкими ракетами. Своей жизнью рисковали, а товарища спасли. Кто бы их упрекнул, если б оставили? Да никто. А вот же не сделали так, совесть не позволила. А у зверя разве есть совесть?

Чернов посмотрел на изувеченную пулей кисть левой руки — память о той ночи — и улыбнулся. Нет, Фомин, человек не зверь, человек — это человек. И тот, кого он допрашивал, тоже человек: и честь свою бережёт, и голову на плечах имеет, и гордости ему не занимать. Человеческая в нем суть, не звериная. Революция — она для человека, и делалась она людьми, в которых во весь рост человек выпрямился.

Так-то, Фомин, если людям не верить, то и себе верить нельзя…

Александр Васильевич прицепил маузер, набросил на плечи старую кавалерийскую шинель, обтрёпанную понизу, и вышел из юрты. Его обволокла, закутала темень. Чтобы глаза привыкли к темноте, он на миг застыл у юрты и зажмурился. Ему показалось, что его кто-то зовёт. Нет, не показалось…

— Начальник, а начальник, — явственно шептал чей-то голос. Чернов обернулся, всматриваясь в размытое ночью лицо человека в овчинной шапке.

— Чего тебе?

— Я пришёл, начальник…

— Зачем?

— Я не мог уйти, начальник, — быстро заговорил человек, будто опасаясь, что ему не дадут высказаться до конца. — Мои ноги не слушали меня, они не хотели уходить от твоей юрты, а сердце говорило: «Ты должен рассказать всю правду, и большой начальник тебя простит». Я лгал тебе, начальник, и мне стыдно, что я замутил ручей правды ложью. Я не охотник, и я пришёл от Кайгорода, но я не хочу ему служить и лизать ему руки. Я настоящий мужчина и умею держать ружьё. Кайгород — твой враг и мой враг. Мы вместе будем биться с Кайгородом и победим его. У тебя большое сердце, начальник, а большое сердце — это большая мишень, в неё попадает даже плохой стрелок. Но пуля Кайгорода минует твоё сердце. Ты должен долго жить. Поэтому слушай правду, одну только правду…

Они прошли в юрту. И там шорец рассказал Чернову, как он попал к бандитам, как обещал им разведать положение в Усть-Коксе. Он рассказал про состав банды, про её планы, клялся предками сделать все, чтобы отстоять власть бедняков. А через час в той же юрте собрались коммунисты и советские активисты села. На повестке дня был только один вопрос — оборона Усть-Коксы от белобандитов.

Лазутчик сообщил, что банда насчитывает семьсот штыков и около трехсот сабель. Нападение на Усть-Коксу готовится на 17 ноября. На совещании было решено объединить в единый отряд всех коммунистов, способных носить оружие,

— чоновцев, милиционеров и красноармейцев стоящего в селе взвода.

Командовать этим отрядом было поручено Чернову. Одновременно был отработан в деталях и план уничтожения банды, предложенный Александром Васильевичем. Немалая роль в этом плане отводилась недавнему лазутчику, который должен был ввести в заблуждение бандитов.

Провожая его на рассвете, Чернов говорил:

— Значит, запомни: в Усть-Коксе никто не ждёт нападения. Пулемётов нет, чоновцев нет… Понял?

— Все понял, начальник.

— И чтоб остался живым. У нас с тобой впереди много дел.

— Останусь живой, начальник.

Чернов располагал силами почти в два раза меньшими, чем противник. Но он твёрдо верил в успех, рассчитывая на хитрость. Бандиты, подтянув в ночь с 13 на 17 ноября к Усть-Коксе конницу и пехоту, утром начали наступление. Они собирались взять село одним ударом. Действительно, сопротивление оказалось слабым. Вяло отстреливаясь, красные отходили. Но когда основные силы бандитов уже входили в село, с флангов неожиданно крест-накрест ударили восемь замаскированных пулемётов, сея смерть и панику. Одновременно прокатилось мощное «ура», и в село с трех сторон хлынули, стреляя на ходу, его защитники, а с тыла выскочил из оврага конный отряд, возглавляемый Черновым. Бой длился несколько часов и закончился полным разгромом банды.

Бандиты потеряли около трехсот убитыми и ранеными, двести человек сдались в плен.

В этом бою Чернова повсюду сопровождал всадник на темно-серой лошади: шорец выполнил обещание, данное им начальнику милиции: он справился с ответственным поручением и остался живым… За мужество и находчивость во время боя в горах Александр Васильевич Чернов по ходатайству Алтайского губисполкома был награждён орденом Красного Знамени за номером 11707. А о том, что предшествовало его подвигу, знали немногие…

Шли годы. Давно уже были уничтожены на Алтае последние бандитские группы, их жалкие остатки сдались или ушли за кордон. По решению обкома партии Александр Васильевич в 1925 году был назначен помощником прокурора по Ойротской области. Отошло в прошлое многое, но навсегда остались в его памяти события той беспокойной ноябрьской ночи тысяча девятьсот двадцать первого года, когда он после допроса отпустил на все четыре стороны бандитского лазутчика, безоговорочно поверив в его мозолистые руки, в то, что у всех бедняков Алтая одна дорога. И, вспоминая на совещании молодых следователей о том необычном допросе в деревянной юрте на берегу бурной Катуни, он говорил: «Мы в своё время даже не знали такого слова — криминалистика. Вы же взяли на своё вооружение судебную баллистику и словесный портрет, графическую экспертизу и следоведение, химию и фотографию. Но, широко пользуясь этим, никогда не забывайте о своих верных помощниках — простых людях.

Помните, что самое мощное оружие советского следователя, которое мы вам передали из рук в руки, — это правда революции, правда, перед которой никто не может устоять. Вы не просто следователи, вы советские следователи. Вы работаете для народа и с помощью народа. В этом ваша сила».

Чернов умер в тысяча девятьсот тридцатом году. Его хотели похоронить в столице Горного Алтая городе Улалу (ныне Горно-Алтайск), но каракольцы, среди которых он пользовался большой любовью и авторитетом, настояли на том, чтобы его похоронили в их селе. И тело Александра Васильевича покоится на площади села Каракол Онгудайского района Горно-Алтайской автономной области. Приводя к могиле Чернова своих внуков, старики обычно рассказывают о нем и говорят: «Пусть у тебя будет такое же большое сердце, как у него. Пусть оно вместит в себя любовь к людям и веру в друзей, пусть оно будет твёрдым как железо, когда ты повстречаешься с врагом».

— Да, настоящие люди не исчезают совсем, — закончил свой рассказ Николай Николаевич. — Они оставляют после себя добрую память, песни, а иногда легенды…

Старую истину о том, что нет неинтересных дел, а есть плохие следователи, настолько часто повторяют, что выпускники юридических институтов перестают в неё верить. И каждый начинающий следователь, вопреки наставлениям, обязательно делит все дела на две строго определённые категории: стоящие и нестоящие. Первыми он занимается дни и ночи, а вторыми

— сколько положено. И не больше. Начинающий следователь, как правило, мечтатель. Он мечтает о загадочных, запутанных преступлениях. Он жаждет лавров. И двадцатидвухлетний Николай Фролов не был исключением. Он точно так же, как и другие начинающие, ждал необычного. Но судьба в образе секретаря прокуратуры района аккуратно клала ему на стол дела до такой степени ординарные, что с ними бы справился любой второкурсник юрфака. Все эти дела напоминали таблицу умножения: он знал заранее ответы на вопросы, которые они перед ним ставили. Стоило изучать в институте столько премудростей, для того чтобы не иметь возможности применить их на практике! Фролов был разочарован. И прокурор района, человек пожилой, уже подумывающий о пенсии, прекрасно понимал его.