— Непонятно, — Ягода пошевелил крохотным квадратиком усов. — Вот этот, третий там откуда взялся. Он же должен Грузией руководить. Однофамилец?

— А пусть хоть полный тёзка, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Нам ещё один товарищ Берия лишним не будет. Надёжный человек. Два месяца назад меня от пули террориста закрыл. Вы бы на такое решились? Не отвечайте, не люблю вранья. Так что там по «Челюскину» думаете?

— А что, товарищ Сталин, — пробасил в свои усы, которым завидовал сам Будённый, замнаркома Каменев, — неплохой щелчок по носу буржуазным странам получится.

— Вы думаете? — С сомнением произнёс Сталин и подошёл к столу, на котором была заранее разложена карта Арктики и взяв лупу принялся внимательно рассматривать Землю Франца-Иосифа. — Какие нехорошие названия. Самый крупный остров назван именем английского короля. Непорядок.

— Так точно, непорядок. — Подтвердил Каменев. — Я думаю, надо поддержать инициативу товарищей. Посмотрите, Иосиф Виссарионович, — Британский канал, Американский пролив, Итальянский пролив, Австрийский пролив. Ну, куда такое годится? И это на территории первого в мире государства рабочих и крестьян.

— А ещё есть остров Дункана Мак-Лауда, — наябедничал Ягода, почувствовав, что гроза пронеслась мимо. — А из наших названий, только один царский генерал. И ещё адмирал есть, но тоже царский.

Товарищ Сталин неторопливо потрошил папиросы, на этот раз, решив закурить трубку. Каменев с Ягодой подобрались и построжели. Трубка — это знак. Трубка в руке — это принятие важных и судьбоносных решений, от которых могут полететь многие головы. Так и знак того, что, в случае успеха, можно взлететь высоко-высоко.

— Не надо трогать царских адмиралов с генералами. — Негромко посоветовал Сталин. — Товарищ Макаров до чёрных орлов чуть ли не из пролетариев дослужился. К тому же — именно он первым из русских занялся этими островами. А товарищ Брусилов поддержал Советскую власть. Так что, это наш царский генерал. Ведь, правда, товарищ Каменев?

Бывший полковник поспешил согласиться:

— Так точно, Иосиф Виссарионович. Я предлагаю дать всем островам и проливам имена героев гражданской войны.

— И чекистов, — поддакнул Ягода.

— Нет, не пойдёт, — отрицательно покачал головой Сталин, — герои гражданской войны — это, конечно, замечательно. Но сегодня он герой, а завтра выясняется, что на самом деле это английский шпион, и сволочь сволочью. Как тот же Лев Давидович. Прикажете опять переименовывать? Нет, названия нужно давать в честь проверенных временем и историей товарищей, про которых мы точно знаем, что не изменят. Герои войны 1812 года, например. Да и мало ли других героев? Тот же Ермак. Или Олег Вещий, давший отпор византийскому агрессору на его территории. И прогрессивная общественность на Западе поймёт, что Советский союз — это государство с историей, берущей начало в глубине веков.

— Откуда на Западе прогрессивная общественность, товарищ Сталин? — Задал вопрос Ягода. И пояснил. — Они же все капиталисты.

— Не все. В Америке сейчас депрессия, а когда кушать хочется, то люди сразу коммунистическими идеями проникаются. Ладно, не будем спорить. Подведём краткие итоги нашего совещания. Имеется мнение поддержать инициативу товарища Архангельского. Товарищу Каменеву поручается послать телеграмму от имени Советского правительства, за моей подписью. И приложить список рекомендованных к применению названий. При невозможности пройти до Берингова пролива, пусть возвращаются в Мурманск. Задание, данное партией, будет считаться выполненным. Всё, товарищи. Текст телеграммы принесёте мне на утверждение. Все свободны. И спросите заодно, не родственник ли кому из них, тот Лаврентий Павлович.

— Итак, товарищи, — Отто Юльевич Шмидт обвёл взглядом общее собрание, — как вы уже знаете, по заданию партии и правительства мы меняем курс. Нам поручено ответственное дело, и мы его должны выполнить со всей пролетарской сознательность. У кого есть вопросы ко мне, как к начальнику экспедиции? Задавайте, товарищи, не стесняйтесь.

Руку поднял довольно молодой полярник, заросший бородой:

— Отто Юльевич, а как же моя экспедиция? Мы с товарищем Васильевым должны сменить станцию на острове Врангеля.

— Вот-вот, — поддержал своего начальника гидролог. — А у меня ещё, скоро жена должна родить.

Шмидт наклонился к сидевшему рядом комбригу Архангельскому:

— Этот мудак на зимовку бабу беременную потащил. — Гавриил Родионович в ответ только поморщился.

— Не беспокойтесь так, товарищ Васильев, — ответил Шмидт, — пусть ребёнок в нормальных условиях родится. Вы ведь девочку ждёте? И имя ей подходящее подберём. Францеиосифина — как звучит, а? Не нравится? Тогда — Баренцина. Тоже не подходит? Может, попросим товарища Раевского придумать?

— Да мы просто Машей назовём, — пошёл на попятную гидролог.

— Все вопросы? — Уточнил Отто Юльевич. — Тогда все свободны. Пилоту Бабушкину — начинать собирать свой самолёт, для проведения ледовой разведки.

Народ быстро разошёлся, и в кают-компании остался немногочисленный начальствующий состав, изрядно разбавленный праздношатающимися гражданскими личностями. Я заметил висящую на стене гитару и толкнул Гаврилу локтем в бок.

— Гиви, спой нам, пожалуйста.

— Изыди, я не в голосе. — Отмахнулся непосредственный начальник.

— Добром прошу….

— А в ухо?

— Ладно, сам напросился, — я встал и похлопал в ладоши, привлекая к себе внимание. — Товарищи, вы, наверное, не знаете, какой замечательный талант находится рядом с нами. Но вы его ещё узнаете. Нужно только попросить Гавриила Родионовича исполнить несколько песен.

Одобрительный гул голосов подстегнул моё красноречие. Ну, погоди, Гиви. Узнаешь, как мне в ухо угрожать.

— Вы, наверное, не знаете, товарищи, что сам Шаляпин, слушая комбрига Архангельского, плакал от восхищения, а великий Карузо от зависти посыпал себе голову пеплом, который стучался в его сердце. Так давайте же попросим….

Под вежливыми аплодисментами Гиви сдался. Он взял гитару в руки и подкрутил колки, настраивая семиструнку на привычный ему шестиструнный лад. И, присев на диван, взял несколько аккордов.

— Это не «Каховка», — удивился парторг Белецкий.

Гиви в ответ грустно улыбнулся и запел.

Мёртвая тишина стояла в кают-компании. Слушатели только изумлённо переводили взгляд то друг на друга, то на исполнителя. Видно, что такого они не ожидали. А Гиви всё продолжал, со знакомой хрипотцой в голосе:

Я смотрел на зрителей. Капитан Воронин сидел с распахнутыми глазами и беззвучно шевелил губами, видимо пытаясь запомнить понравившиеся строчки. Корреспондент газеты «Известия», вытирая выступившие слёзы, что-то стенографировал в блокноте. Шмидт вообще уставился в одну точку и, в задумчивости, трепал бороду.

Гиви закончил выступление и вернул гитару на место.

— Это Ваше, Гавриил Родионович? — Спросил Шмидт.

— Нет, Отто Юльевич, не моё. Эту песню написал один мой друг, к сожалению слишком рано умерший.

Пользуясь тем, что на диванчике мы были только вдвоём, я упрекнул Гиви шёпотом:

— Сдурел? Надо было в своём авторстве признаваться. Всенародная известность, сталинская премия и всё такое…. Капусты бы срубили на халяву. Чего опять в ухо-то? Что я такого предложил?