– Разобрался?

– Как вам сказать? – отвечает.

– Не тяни душу! – посоветовали.

– Отправляйте, – говорит, – Кольку Ширяева туда, откуда привезли. И в Оренбург звоните, дайте отбой насчет Петьки Гилева. Не причастны они.

…На другой день Лисянский появился в управлении. Сразу отправился в научно-технический отдел к Сутыркину. Потом заходит к себе, зовет всех к столу и выкладывает патрон от пистолета «ТТ». Спрашивает не без ехидства:

– Какой это патрон?

– Для «ТТ» годится, – отвечают хором. – К автомату тоже подходит,

– Молодцы, – хвалит. Опять лезет в карман, достает пулю: – А пуля от какого патрона? Посмотрите внимательнее, не торопитесь.

Посмотрели, повертели, ответили:

– От револьвера… системы «наган».

– Академики! – возносит всех и продолжает: – Теперь скажите: можно ли из «ТТ» выстрелить этой пулей?

– Издеваешься? – хотят устыдить его.

А с него вся веселость слезла, как и не бывало ее.

– Так вот, братцы… В огороде Червякова нашли этот патрон от «ТТ» с осечкой. А нога его жены пробита вот этой пулей. Червяков в своих показаниях категорически заявляет, что слышал осечку. И это можно объяснить вот этим патроном, потому что «ТТ» с выбрасывателем. Стреляной же гильзы, которая должна была бы валяться там, не нашли. Скорее всего ее и не было. Не кажется ли вам после всего этого, что стрелял не «ТТ», а наган? Тогда можно понять, почему и гильза исчезла. Она осталась в барабане, насколько я догадлив…

– Может быть, у Ширяева наган и был? – предположил сразу кто-то.

– В таком случае объясните, откуда появился патрон от «ТТ» с пробитым пистоном?.. Посмотрите на него: чистенький, свеженький и сейчас, через полтора года после всей этой кутерьмы. Он не пролежал в земле и недели. Не появился ли он на огороде в ту же ночь?

– Ты прав, Но получается ерунда, задача со сплошными неизвестными.

– К сожалению.

– Послушайте, товарищи! А вдруг там было два ствола?!

– Не исключено, – согласился Лисянский.

– И что ты намерен делать?

– Возвращаюсь в Красногвардейск…

Возвращаясь в Красногвардейск, Евгений Константинович Лисянский не только не имел определенного плана оперативных мероприятий, но и не знал, с чего начнет вторичное расследование этого старого дела.

Допотопный, полуосвещенный вагон тавдинского поезда часто вздрагивал на стыках рельсов, уныло скрипел на кривых и на подходах к станциям. Положив под голову мягкий спортивный чемоданчик, Евгений Константинович лежал на второй полке. Завтра его ждало напряженное рабочее утро. Но ночь не обещала сна: слишком загадочным представлялось все, что произошло в Красногвардейске почти два года назад.

Еще на прошлой неделе, во время первого приезда в Зайково и знакомства с делом, ему, давно не новичку в уголовном розыске, не понравилась та поспешность, с которой когда-то сделал свои выводы Никишин. А после встречи с рассудительным и обстоятельным Ефимом Афанасьевым, выяснив, что Никишин, по сути дела, решал все единолично, Лисянский усомнился в категоричности его выводов вообще. Поэтому-то он и не торопился докладывать в управление.

Евгений Константинович сразу понял тогда, почему зайковские дознаватели безуспешно топтались возле Николая Ширяева, который отказывался признать свою вину. Против него свидетельствовали обстоятельства, связанные с отъездом из Красногвардейска. И свидетели, установленные в то время Никишиным, подтверждали только эти обстоятельства, а не само преступление, которое сейчас приписывали Ширяеву.

Да, Ширяева видели с Гилевым, торопившихся около полуночи на вокзал, к поезду. Больше того – теперь имелось подтверждение и самого Ширяева, что он бежал на дорогу к вокзалу по тому проулку, на который выходил огород усадьбы Червякова.

И это все, если не считать дурной славы подозреваемых, которую к делу не пришьешь.

О самом же преступлении не было ни одного, даже косвенного свидетельства. И Евгений Константинович не мог не оценить осторожности Ефима Афанасьева.

– От таких людишек всего ждать можно, – говорил он, но дальше этого в своих выводах не шел.

Целый день убил тогда Лисянский на изучение протоколов допросов. Все в них притиралось одно к другому, как по заказу, если не считать некоторых пробелов. Казалось странным все-таки, что никто из близких соседей Червяковых не слышал выстрела, хотя ночью он значительно громче, чем днем.

Несколько смущало и то, что Червяков не назвал ни одной характерной приметы во внешности парня, пытавшегося проникнуть в его дом через окно. В протоколе на этот счет имелось подробное объяснение, что преступников нельзя было разглядеть на далеком расстоянии, то есть в тот момент, когда они выбегали из темного переулка на освещенную дорогу. Но ведь одного-то, которого Червяков видел в четырех-пяти шагах от себя, в распахнутом окне, можно было хоть как-то запомнить!..

Нет, протоколы допросов свидетелей Лисянского не устраивали.

Тогда он занялся Николаем Ширяевым сам. Разговаривал с ним без всякого официального предупреждения об ответственности за ложные показания, с которого начинают допрос.

– Когда в последний раз был в поселке до отъезда? – спросил Ширяева.

– Месяца за два, – ответил тот.

– Что ж так? У тебя же там подружка жила. Не навещал, значит, ее?

– Какая еще подружка?

– Катя из столовой.

Ширяев захохотал от удивления, замотал крупной головой:

– Ни хрена же вам делать нечего, гражданин следователь, ежели вы всякие байки собираете. К тому времени, как уезжать, я и как звать-то ее забыл. А вы вспомнили…

– Чего ты смеешься? – улыбнулся Лисянский. – Я к тому спрашиваю, что хочу понять, почему ты на поезд опаздывал… Подумал: прощаться забегал…

– Тот кросс нам сдавать пришлось из-за старой ведьмы, что в общежитии у дверей сидит.

– Расскажи.

– А чего там! Выходим с Петькой из общежития, а старуха вахтерша к нам.

– Уезжаете, слышала, – говорит,

– Поехали, – отвечаем.

– Бумажку давайте, что имущество казенное сдали. А то, – грозится, – не выпущу.

– Бабуся, – пробую образумить ее вежливо. – Ты же видишь, что у меня за пазухой кровати нет. Да и до поезда времени в обрез.

А она и понесла.

– Ты, – говорит, – рожа нахальная, может, простыни с наволочками прихватил да полотенца!..

…Днем позже в Красногвардейске Лисянский вместе с Афанасьевым побывал в химлесхозе. Многие из тех, кто работал с Ширяевым и Гилевым, уже уехали. Но двух человек, знавших об их отъезде, которые не фигурировали ранее в деле, нашли.

Бухгалтер расчетного стола вспомнила, что Ширяев и Гилев почти два месяца не выходили из леса и даже пропустили две получки, видно, для того, чтобы сразу получить крупную сумму.

Еще лучше, из-за незаслуженной обиды, вспомнила их вахтерша общежития. Это она требовала у парней документ о сданном казенном имуществе, несмотря на то, что они торопились на поезд.

Разъяренный Ширяев, не зная, как убедить ее, под конец вывалил перед ней прямо на пол все содержимое вещевого мешка, стал тыкать ей в лицо рубашками, майками, трусами:

– На, гляди! Где тут простыни! Где наволочки, в гробу бы тебе спать на них! Гляди!..

А потом скомкал все, столкал в мешок и, матерно выругав старуху, выскочил на улицу.

– А у Гилева даже и узелка никакого не было, – закончила вахтерша. – Того и вовсе не держала.

– В какое время они ушли?

– Часу в двенадцатом.

Шаг за шагом, выясняя действительные обстоятельства отъезда Ширяева и Гилева, Лисянский наталкивался на новые, теперь уже вполне объективные объяснения. Постепенно поспешность, с которой друзья добирались до вокзала, утратила подозрительную окраску, Больше того, оказалось, что у Ширяева с Гилевым просто не оставалось времени для совершения подобною преступления.

– Как же так, Ефим? Разве можно было упустить таких свидетелей, как вахтерша?

– Что сделаешь, Евгений Константинович? Виноваты. Мы ведь в химлесхозе днем были. То, что Ширяев с Гилевым последнее время вкалывали, зашибая деньги, узнали потом. А вот вахтерша…