У неё появляется тёплая улыбка.

– Да?

– Конечно да. Если ты пойдёшь туда, то вернёшься с десятью мужчинами.

– Сильвер! Где ты слышала такие вещи, милая?

– Девочки в школе.

– Вау. Дети в наши дни просто непредсказуемы.

– Я серьёзно, Хелен. Ты всё ещё молода и красива. О, и богата. Мама говорит, что это самое главное.

Глаза Хелен опустились вниз.

– Не во всех случаях, дорогая.

С тех пор, как шесть лет назад умер её муж, Хелен посвятила свою жизнь сыну-придурку и своей работе. Она стала автором бестселлеров и сделала себе имя, но я чувствую, как она одинока.

Как папочка.

Ох. Как папочка.

В голову закрадывается озорная идея. Я могу сказать папе, чтобы он заехал за мной пораньше, а потом притвориться спящей, чтобы он мог провести немного времени с Хелен.

Некоторое время назад я бросила попытки наладить отношения между ним и мамой. Всё, что они делают, это ссорятся, так что, может быть, для них обоих будет лучше встретиться с другими людьми.

Я начинаю действовать ещё до того, как успеваю подумать об этом. Я пишу папе, а когда он не отвечает, пишу Дереку, чтобы он передал папе сообщение.

К тому времени, как мы с Хелен заканчиваем с выпечкой, я притворяюсь, что хочу спать. Хелен говорит мне воспользоваться любой комнатой дальше по коридору, чтобы вздремнуть, пока мой торт «Сникерс» не будет готов.

И я определённо заберу его с собой домой. Мне не нужно рассказывать маме об этом.

В тот момент, когда я ложусь на кровать и кладу голову на мягкую подушку, я каким-то образом засыпаю.

Мне снится свадьба Хелен и папы. Я улыбаюсь, даже счастлива, и на мне платье принцессы, как в том ремейке Золушки, но только розовое.

Потом, я вижу, кто стоит рядом со мной на их свадьбе.

Коул.

Коул станет моим братом.

Он смеётся так громко, что я, вздрогнув, просыпаюсь.

Чёрт возьми. Почему я не подумала об этом до того, как придумала план?

Я была слишком сосредоточена на одиночестве папы и Хелен, чтобы забыть маленькую, но ужасную деталь того, что Коул станет моим братом.

Нет. Неа.

Мне придётся найти других людей для Хелен и папы. Я никогда не буду жить под одной крышей с этим грубым, глупым…

– Плохой сон?

Я ахаю и чуть не спрыгиваю с матраса. Коул сидит рядом со мной, прислонившись к изголовью кровати, и читает Харуки Мураками «Норвежский лес». Его волосы влажные и падают на его лоб. На нём хлопчатые брюки и простая белая футболка, что означает, что он только что вышел из душа.

Я не могу не вдыхать аромат его геля для душа. Это похоже на корицу и специи, и я так странно привыкла к этому в последнее время.

Я вытираю рот на случай, если там слюни или что-то подобное.

– Ч-что ты здесь делаешь?

– Это моя комната. – Говорит он, не отрываясь от книги.

Он часто так делает, читает. Как ботаник, заставляющий всех девушек смотреть на него и говорить, что он такой обалденный. Такой привлекательный. Такой горячий. Он не так.ой

– Это не твоя комната.

Я бросаю беглый взгляд, чтобы убедиться. Конечно это не так. Учитывая, что я ставлю перед собой задачу избегать его комнаты, я бы знала, если бы это было так.

– Я заставил тебя посмотреть.

– Ты такой придурок.

Я складываю руки на груди, пристально глядя на него.

Мы остаёмся в таком положении на секунду дольше, чем нужно. Он читает, в то время как я продолжаю свирепо смотреть, пытаясь понять, что, черт возьми, девушки находят в нём привлекательного.

Да, у него красивые глаза, которые кажутся таинственными, как верхушки деревьев, до которых никто не может дотянуться. У него мягкие и немного длинные волосы, так что, я думаю, это тоже круто. На его в целом приятно смотреть, да.

Но его личность прогнила.

Почему же он продолжает так сильно привлекать всех?

– Ты ходила на благотворительное мероприятие с Эйденом? – Тихо спрашивает он, всё ещё глядя в свою книгу.

– Именно. Мы были с папой и дядей Джонатаном.

– И что ты делала?

– Нам было весело.

– Опиши веселье, Бабочка.

– Мы говорили с некоторыми друзьями папы и дяди Джонатана, и они сказали, что мы умные дети, которые станут идеальными наследниками наших отцов.

Я усмехаюсь от этого воспоминания, и мне нравится, когда люди сравнивают меня с папой.

– Потом мы ели, играли в шахматы, танцевали и…

– Ты танцевала? – Он обрывает меня, наконец отрывая голову от книги, чтобы взглянуть на меня.

Я киваю.

– Как?

– Что ты имеешь ввиду, как? Мы немного потанцевали вальс.

– Вальс, – повторяет он, глядя на меня. И если бы я не знала, что Коул никого не бьёт, даже в шутку, я бы выбежала из комнаты.

Тишина тянется до тех пор, пока не становится неловко. Я ненавижу долгие периоды молчания, это заставляет меня нервничать. Мамин голос эхом раздаётся в моей голове снова и снова.

Леди никогда не чувствует себя неловко.

– Потом мы с Эйденом вышли на улицу, – продолжаю я. – Мы пробрались и съели больше десерта за спиной персонала и…

– Заткнись.

– Ты же сам спросил, как нам было весело.

– А теперь я говорю тебе заткнуться.

Он захлопывает книгу, и, хотя звук не громкий, я вздрагиваю на месте.

Мне, пожалуй, пора идти. Не только для того, чтобы вырваться из этой атмосферы, но и для того, чтобы найти папочку до того, как мой план вступит в действие.

– Покажи мне свои сиськи. – Говорит Коул из ниоткуда.

Мои глаза так сильно распахиваются, и я сглатываю, как будто это каким-то образом сотрёт то, что я услышала.

Его лицо остаётся нейтральным, хотя губы подёргиваются, как будто он улыбается – или ухмыляется.

– Н-нет!

Я скрещиваю руки на своей груди.

– Я мог бы из увидеть, когда ты спала.

Если бы моя челюсть могла упасть на пол, это произошло бы примерно сейчас. Я натягиваю простыню на грудь, мой голос тихий и неподходящий.

– Т-ты сделал это? Я имею в виду, увидел их?

– Нет. Будет веселее, если ты сделаешь это.

– Ну, я не буду этого делать.

Я сужаю глаза.

– В конце концов, ты сделаешь это, так что можешь начать прямо сейчас.

– Хорошая попытка. Нет.

Он пожимает плечами, будто это самое обычное явление в мире. С тех пор, как у меня начала расти грудь, Ронан и Ксандер не перестают спрашивать о них, например, могут ли они их потрогать? Нет. Неужели я пялюсь на них весь день? Нет. Могут ли они получить фотографию для сравнения с другими имеющимися у них фотографиями? Нет – и я даже не спрашивала, какие ещё фотографии у них есть.

Коул ни разу не обратил на них внимания. И это первый раз, когда он упомянул о них. Но у Коула есть способ наблюдать за вещами, который никогда не намекает на то, что он на самом деле думает или чувствует.

– Ты хочешь посоревноваться? – Спрашивает он.

Я вздёргиваю подбородок.

– Каковы ставки?

Я научилась всегда спрашивать о ставках, прежде чем мы начнём, потому что Коул играет нечестно. Я действительно начинаю думать, что он проигрывает только потому, что подыгрывает.

И это удар ниже пояса по моей гордости.

– Если ты выиграешь, я кое-что для тебя сделаю. Никаких вопросов. И наоборот.

– Я не покажу тебе свою грудь, Коул.

– Ты имеешь в виду сиськи?

Моё лицо горит. Ну почему он должен быть таким грубым?

– Ну, я их не показываю.

– Хорошо.

– Серьёзно?

– Да. Обещаю.

– Что за вызов?

Он бросает книгу мне на колени.

– Выбери страницу, а затем скажи мне прочитать любую строчку.

– Это смешно. Ты же не мог выучить всю книгу наизусть.

– Тогда ты победишь.

Я покусываю нижнюю губу, обдумывая это. У Коула отличная память, но она не заходит так далеко, как запоминание книги. Я знаю, потому что вчера он читал что-то под названием «Тошнота».

Только Коул стал бы читать такие странные книги, когда все остальные мальчишки прячут порно. Ронан и Ксандер, конечно, такие.

Если он настолько глуп, чтобы заключить это пари, так тому и быть. Я открываю книгу, пряча её подальше от него.

– Ты будешь моим рабом в течение недели, Коул.

– Это то, чего ты хочешь?

– Я заставлю тебя пожалеть обо всём, что ты со мной сделал.

Я останавливаюсь на странице, и строка сверху привлекает моё внимание.

– Страница сто восемьдесят восемь, параграф второй.

Самодовольная улыбка приподнимает мои губы, и мой разум уже полон различных способов, которыми я буду мучить Коула.

– «Не бери в голову. – Сказал я. – У нас обоих есть много чувств, которые нам нужно выразить открыто. Так что, если ты хочешь взять эти чувства и разбить ими кого-нибудь, разбей меня. Тогда мы сможем лучше понять друг друга».

Он даже не сбивается с ритма.

Мои глаза, должно быть, увеличиваются вдвое, когда я смотрю то на него, то на книгу. Это же одна и та же строчка, слово в слово.

Нет. Нет.

Я тыкаю на него пальцем.

– Ты жульничал!

– Ты прятала книгу так, словно от этого зависела твоя жизнь, Бабочка. Ты думаешь, я смог бы сжульничать?

– Тогда ты знал, что я собираюсь выбрать это.

– Откуда мне знать, какую страницу ты выберешь, не говоря уже о строчке?

– Я… я требую повтора.

– Нет. Ты проиграла и теперь расплатишься. Если только ты не трусиха.

– Я не трусиха, – стону я, отбрасывая дурацкую книгу, хотя, вероятно, прочитаю её позже. Мне понравилась эта строчка.

– Чего ты хочешь?

– Я собираюсь поцеловать тебя, и ты мне позволишь.

Прежде чем я успеваю сформулировать мысль, он обхватывает мои щёки ладонями и прикасается своими губами к моим.

Они приоткрываются сами по себе, и Коул берёт под контроль мои губы. Сначала он целует меня медленно, пробуя на вкус, заставляя всё моё тело дрожать. Я не знаю, что делать, поэтому остаюсь неподвижной.

Я думала о поцелуях раньше – точнее, с того дня, когда он обманом заставил меня поцеловать его в щёку, но в последнюю секунду повернул голову.

Его губы настойчивее, чем тогда, и когда он скользит своим языком по моему, он ощущает вкус своей любимой лаймовой жвачки. Мои пальцы на ногах поджимаются, а конечности дрожат от той силы, которую он в меня вливает.

Почему целоваться с ним так приятно?

Этого не должно быть, так? Я ненавижу его.

И всё же, чем больше он скользит своим языком по моему, тем больше я хочу, чтобы это продолжалось, тем сильнее я в этом нуждаюсь.