Глава 3 Ронан

Быть мной легко.

Есть несколько рецептов успеха.

Первое, всегда улыбайся.

И все. Тебе больше ничего не нужно. Есть какой-то философ, который сказал, что люди проигрывают свою борьбу, свой гнев и даже чувствуют себя униженными, когда вы противостоите их злобе с улыбкой.

Хотя я подозреваю, что он имел в виду это как: «Старайтесь быть хорошими людьми, дети.» Должно быть, я как-то пропустил эту часть своего философского путешествия, которая в основном состоит в слушании, как Коул несет чушь о последней прочитанной им книге.

Зачем тратить свою жизнь на чтение книг, когда вы можете прожить ее? Когда вы можете вдохнуть ее в свои легкие и выдохнуть обратно в мир?

В то время как такие ботаники, как Коул, тонут в книгах, я даю авторам вдохновение и материал. Моя жизнь лучшая форма повествования, которая когда-либо существовала.

Не благодарите меня пока.

Я зеваю, спотыкаясь, поднимаюсь с кровати и принимаю роботизированное положение стоя. Первая странная вещь, которую я замечаю, это отсутствие плоти. Я имею в виду, девушки. Знаете, их конечности обычно обвиваются вокруг меня парами по три или четыре — у меня нет предела.

Сегодня в моей постели никого.

Конечно, я недостаточно выкурил травки, чтобы представить себе конкретно веселую ночь, так? Черт, если бы я это сделал, мне понадобилось бы больше того дерьма, которое мне продал Ливерпульец.

Я, пошатываясь, иду в ванную и быстро принимаю душ. Этого недостаточно, чтобы разбудить меня, поэтому я стою у раковины и плещу водой себе в лицо. Когда я поднимаю голову, выражение лица приветствует меня в зеркале.

Люди говорят, что вы знаете, как вы относитесь к себе, по тому, как вы реагируете на отражение своего лица. Если вы хмуритесь, значит, вы несчастливы. Если гримасничаете, у вас проблемы с уверенностью.

Мое лицо автоматически расплывается в улыбке. Чертовы лжецы. Есть и другие типы людей, такие как я. Попробуйте найти для меня категорию, ублюдки.

Я чищу зубы и отдаю утреннюю дань уважения Рону Астору Второму. Да, это имя моего члена, и да, мне всегда нужно давать ему утреннюю рутину. Обычно рядом есть рот девушки, готовый облегчить ему день, но сегодня ему придётся возобновить роман с моей рукой.

Серьезно. Была ли прошлая ночь настоящей, или мне нужно больше травки?

Я возвращаюсь в свою комнату и нахожу Ларса, разглаживающего мою отглаженную униформу на застеленной кровати. Клянусь, у него сверхзвуковая скорость. Когда, черт возьми, он вообще застелил кровать?

Комната светлая, блестящая и пахнет каким-то лавандовым дерьмом. Нам не хватает только единорогов для идеальной драмы.

— Доброе утро, Ларс. — я направляюсь к своему шкафу. — Сегодня у нас ужин. Никакой формы.

— Вы попросили напоминать вам, чтобы вы надевали форму, чтобы его светлость и ее светлость не заподозрили, что вы прогуляли школу.

Он говорит профессиональным старым тоном, похожим на BBC. Он лишнего смотрит «Аббатство Даунтон» и воспринимает все это слишком серьезно. Я даже подозреваю, что у него где-то спрятана маленькая черная книжечка с заметками.

Ларсу под сорок, он высокий, худощавого телосложения. На нем черный смокинг дворецкого с бабочкой и белые перчатки. Поскольку он главный дворецкий, он заставляет всех одеваться так, как он, и в этом он нацист.

Его голубые глаза могут показаться вежливыми, но он будет судить вас ими до бесконечности, если вы не вздернете мизинец, когда будете пить чай, который он приносит.

Я щелкаю на него пальцами.

— Спасибо, что напомнил мне о моих гениальных мыслях, Ларс.

— В любое время, сэр.

— Отца и матери здесь нет — забудь о сэре.

— Да, юный лорд.

— Ты не смешной, Ларс.

Его лицо остается стоически — снобистским, на самом деле, что является его дефолтом. Никогда не знаешь, осуждает он или дразнит, как сейчас.

Я натягиваю брюки, и тут моя память возвращается.

Блядь.

Мать и отец возвращаются сегодня. Вот почему не было девушек и..

Вечеринка.

— Все в порядке? — спрашиваю я Ларса, глядя на него краем глаза.

— Да, как эта комната.

— Идеально. Ты лучший, Ларс.

Не только потому, что он прикрывает меня, но и потому, что делает он это блестяще.

Он не хочет, чтобы мои родители разочаровались во мне, поэтому мы с ним заключили сделку, как только я проявил особый интерес к вечеринкам.

— Я знаю это, — говорит он с холодным выражением лица. — Беру свои слова обратно.

— При всем моем уважении, ты не можешь забрать комплимент обратно.

— Наблюдайте.

Я застегиваю рубашку, а затем пиджак в рекордно короткое время. Опаздывать это вроде как моя фишка. Иногда я даже одеваюсь в машине.

— Если вы меня извините. — Ларс подходит ко мне и разглаживает мой пиджак несколькими профессиональными рывками. — А теперь, пожалуйста, сделайте что-нибудь со своими волосами.

— Хочешь сказать, что мои волосы в беспорядке?

— Ваши слова, не мои, сэр.

Его тон не меняется.

— Да пошел ты, Ларс, мммлады? Если бы ты знал, чему вчера стали свидетелями мои волосы, ты бы не говорил таких вещей.

— Полагаю, вы их помыли?

— Мне любопытно, Ларс. Ты все еще девственник? Потому что, если это так, я могу организовать для тебя оргию.

Выражение его лица остается прежним.

— Вы даже не можете спланировать свой день.

— Планировать свой день не моя специальность. Оргии да.

— И я должен быть впечатлен?

— Черт, да, ты должен.

— Пас.

— Ларс!

— Да, юный лорд?

— Я лучший в том, что делаю.

— Поверю вам на слово.

Ларс уходит, и я следую за ним, перечисляя свои качества, чтобы он согласился. С тех пор как я был ребенком, с ним всегда было так. В конце концов, я провожу с ним больше времени, чем с собственными родителями. Это также лучше, потому что он лучший организатор вечеринок во всем Лондоне.

Мы выходим из моей комнаты и поднимаемся по мраморной лестнице. Наш особняк — нет, особняк семьи Астор — вековой, со времен Генриха V.

Есть две широкие лестницы, разделяющие прихожую. Портреты моих умерших предков смотрят на меня со снобистски-надменным выражением лица. У всех нас общий нос, который является гордостью отца и причиной, по которой он знал, что я, без сомнения, его сын.

Его слова, не мои.

Я тоже улыбаюсь им. Что? То, что они мертвы, не значит, что они не заслуживают капельку любви.

Как сказал Ларс, все на месте, все в порядке. Кухонный персонал снует по столовой с посудой и всякой всячиной. Весь дом пахнет жасмином, мамой, ее весенним присутствием и всем этим джазом. Это единственный запах, который меня не слишком возмущает.

Кроме травки.

Джон вбегает, переводя дыхание. Он помощник Ларса, и да, Ларс чопорный и правильный, ему нужны помощники, календари и порядок.

— Его светлость здесь, — кричит Джон, как в какой-то пьесе.

И точно так же, как в пьесе, сцена меняется от шарканья ног, все стоят в очереди, будто они военные или что-то в этом роде.

Я натягиваю улыбку, когда двойные двери открываются и входит мой отец во всей красе его светлости.

Ладно, это ложь — никакой славы нет, только титул. И ладно, может, слава следует за титулом.

Он был прав, сказав, что я его сын; это видно. Мы примерно одного роста, но я немного стройнее. За эти годы его лицо приобрело смертоносный оттенок, придавая ему более взрослый мужской вид, ничего похожего на часть мальчишества, все еще рассеянного на моем.

У нас общие глаза и гордый нос Асторов, как он это называет. Я точная копия, реплика.

Будущее ковена ведьм. Извините, я имею в виду клан.

Крошечная женщина держит его за хрупкую руку, кажущуюся такой маленькой по сравнению с его потусторонним существованием, но выражение ее лица совсем не маленькое. Она слушает что-то, что он говорит, и ее лицо светится состраданием, нежностью... любовью.

Черт, как сильно она любит этого тирана. Как много она пережила, просто чтобы быть с ним, оставив не только свою страну, но и свою семью, чтобы быть рядом с ним.

Лицо Лорда Астора остается пустым, когда он говорит с ней, ни выражения, ни улыбки, ничего. Мы согласны с тем, что папа робот, и под «мы» я подразумеваю Ларса и меня.

Хорошо, Ларс просто слушал с осуждающим выражением лица, пока я сообщал ему об этом факте.

Персонал кланяется при входе моих родителей. Это.. что? Несколько месяцев с тех пор, как они почтили меня своим присутствием?

В последнее время они часто этим занимаются, исчезают, чтобы поехать на конференции, или, скорее, мой отец, тащит мою мать с собой на другой конец света, например, в Индию и в гребаную Австралию.

Из не было, когда я был ребенком, но я думал, что это закончилось где-то в средней школе. Нет, они вернулись к этому, как наркоманы, ищущие кайф.

Не то чтобы я жалуюсь. В конце концов, я могу устраивать в этом особняке все вечеринки, какие захочу, каждую ночь. Беспроигрышный вариант.

В тот момент, когда мамины глаза падают на меня, они светлеют и смягчаются. Я почти представляю, что она кажется слишком слабой и худой, или это только ее бледный цвет лица? Она отпускает моего отца и бежит ко мне, не обращая внимания на свое длинное платье.

— Mon chou! — Мой, малыш!

Мы с папой тянемся к ней, когда она спотыкается, но в последнюю секунду она спохватывается и сжимает меня в крепких объятиях. Мне приходится наклониться, чтобы она могла прижаться щекой к моему плечу. От нее пахнет жасмином, теплом.

Безопасностью.

— Я так сильно скучала по тебе.

Она говорит с легким французским акцентом, от которого не смогла избавиться даже после того, как прожила в Англии двадцать три года.

— Я тоже скучал по тебе, мама.

И я не шучу. Возможно, я скучал по ней больше, чем когда-либо признаю.

Ее отсутствие вызвало то, о чем мне даже не нравится думать.

Не было ни безопасности, ни жасмина — как в тот раз.

— Mon petit ange — Мой маленький ангел. — она отстраняется, обхватывая мои щеки своими хрупкими руками. — Хотя ты уже не маленький. Я должна начать называть тебя mon grand — мой большой.