— Что тогда сделало Обинну великим, если он не был правителем и ничего не завоевал? — спросила я, и он, наконец, посмотрел на меня, но с болью в глазах. — Если тебе тяжело говорить об этом, ты не...

— Обинна Великий был не правителем, а сыном козьего фермера и как...

Его голос улетел в сторону тех артефактов, на которые он оглянулся. Я отпустила его руку, и он в смущении недолго смотрел на меня, пока я не села на скамью.

— Даже в своих снах я слишком ленива, чтобы стоять, — улыбнулась я и подоткнула ноги под себя, усаживаясь на скамье в не очень женственной позе.

— Думаешь, это сон?

— Тш-ш... — я приложила палец к своим губам. — Не хочу думать. Теперь я не бываю веселой, если много думаю. Если начну думать, то буду размышлять, почему ты здесь. Раньше ты никогда не приходил, хотя у тебя всегда было приглашение. Так почему сейчас? Я закончу тем, что провалюсь в кроличью нору вопросов и прослушаю историю любви африканской принцессы и козьего фермера.

Он надолго остановил на мне взгляд, пока ослаблял узел галстука.

— Ты же знаешь, что у этих историй нет счастливого конца?

— Влаго- и водостойкая подводка и тушь. — Указала я с гордостью на лицо. — И технически ты все еще тут, поэтому в случае чего — это просто затянувшийся счастливый конец.

Я ожидала один из подколов, но ничего. Вместо этого он едва улыбнулся.

— Не говори, что я тебя не предупреждал.

— Начинайте, мистер Лорд! — Я похлопала по запястью. — У меня встреча в семь утра, так что я не могу позволить себе потратить ночь на сон о тебе.

МАЛАКАЙ

Я не был уверен, правда ли она думала, что это сон. Я надеялся, она вспомнит, пока мы пробирались сквозь историю — руины нашей истории, и все же пока у нее ни одной догадки. Это было печально из-за нас обоих. Из-за нее — потому что Эстер не вспоминала... из-за меня, потому что хотел, чтобы она вспомнила, хотя и знал, что могло... что бы случилось...

— Шел 1684 год, и во всем Игболенде не было того, кто не знал бы об исчезновениях — чудовище днем и ночью похищало мужчин, женщин, даже детей. Пропадали сестры, погибали братья, земля пропиталась слезами, пока страх переползал из поселения в поселение. Мудрецы, правители и мужи собрались со всей страны. И в таком отчаянии могло найтись лишь одно решение, то, которое и привело Обинну к величию...

8-е Onwa Asato (август) 1684 — поселение Окву, Онгболенд, Нигерия¹⁴

— Чизоба, вперед! — скомандовал я упрямой, старой, белой козе с черными пятнами вокруг глаз, словно она была воином. Но все же коза не двинулась ни на сантиметр, а так и стояла, беззаботно пожевывая траву и не обращая внимания, что ее задние копыта тонули в грязи. — Ну, продолжай тогда. — В отчаянии вскинул я руки. — Ешь. Не торопись. Я подожду.

Обойдя ее, я отряхнул руки и ноги, сел около травы, которую она жевала, и покачал головой. Ела она так, словно мы лишали ее корма.

— Эй, Чизоба, ты что, единственная коза в Обокву? Почему сейчас? Почему? Стоит мне отвернуться, ты уже куда-то бежишь. Смотри! — Я поднял и показал ей свои ноги. — Из-за тебя я бегаю больше, чем от отцовского хлыста. Тебе не стыдно?

Она еще больше увязла в грязи и стала блеять, но только от того, что стало неудобно есть.

— А-а-а! Видишь? Так тебе и надо! — Кивнул я ей, вставая с травы и залезая в грязь возле ее задних ног. В этот раз, когда я подтолкнул их, она напряглась и высвободилась, но вместо того чтобы меня подождать, эта своевольная коза снова убежала.

— Чизоба! — Я побежал за ней. Хотя бы в этот раз она направилась уже к селению. Она протаптывала дорожку в высокой траве — так я всегда мог узнать, куда она делась. Я затих. Хотел застать ее и бросить через плечо. Я уже устал от ее выходок, но когда приблизился, на расстоянии увидел поднимающийся дым.

Звук молнии...

Я вспомнил слова отца: если слышишь звук молнии из жезла в руке белых, беги. Беги и предупреди остальных.

Снова этот звук, и все же я не убежал прочь, а направился прямо к нему. Оставив Чизобу в траве, я перепрыгнул через камни, отделяющие наши земли, и побежал к дому. Я прижал руки к бурым стенам и, оглядываясь, увидел, как бились мой отец и брат, как жезлы с молниями продолжали выбрасывать дым и огонь в воздух.

Дотронувшись до кинжала на поясе, я вытащил его и приготовился драться. Но прежде чем я вышел, спокойные, старческие, голубые как небо глаза отца остановили меня. И он, и каждый мужчина, и женщина были вооружены и готовы сражаться с этими чудовищами, о которых давно ходили слухи. Он сказал только одно. Единственное слово, которое должно быть сказано, если это случится.

Беги.

И я побежал. Я побежал, чтобы сделать то, о чем меня просили — предупредить остальных. Я бежал и бежал, даже когда молнии преследовали меня. Я не понимал, что люди выкрикивали, когда бросались в меня своим огнем. Краем глаза я увидел, что Чизоба бежит неподалеку от меня, но от огня ей не удалось скрыться, и она упала. Ее жалобный стон — последнее, что я слышал, так как белая шкура вся уже была покрыта красными пятнами.

Я вскрикнул, пытаясь прикрыть глаза, когда передо мной внезапно оказались ветки деревьев. Я упал вниз лицом на камни. Рот наполнился кровью, и спустя мгновение я ощутил, как боль растекается по лицу. Поднимаясь, я приложил к глазу руку.

Обинна, беги. Беги, мой сын, беги! Я слышал голос отца. Выплевывая кровь изо рта, я встал и побежал. Ноги уносили меня дальше и дальше, и вскоре я добрался до другого поселения. Но не остановился. Вместо этого я оторвал кусок от своего одеяния и помахал им в воздухе, чтобы они знали... чудовище здесь. Женщины хватали детей, а мужчины и остальные хватали свои копья. Я хотел бы поговорить с ними, но я не мог.

Я бежал.

Бежал ради отца. Даже если ноги будут гореть, если сердце остановится, я буду бежать. Пока я пробегал мимо каждого поселения и махал им тем самым клочком, чтобы они увидели, село солнце и луна взошла над равнинами. Я сделал все, что мог. И только мое тело готово было упасть, меня подхватили чьи-то руки.

— Брат.

Я поднял клочок одежды в последний раз и потерял сознание.

11-е Onwa Asato (август) 1684 — деревня Бикжга, Игболенд, Нигерия

— Ты проснулся?

Ее голос был... таким знакомым. Как тот голос, что я слышал дюжину раз во сне. Открыв глаза, я увидел ее на коленях рядом с собой. Сверху вниз на меня смотрели карие глаза, а когда она улыбнулась, сердце мое забилось чаще. Помимо воли в голове кружились воспоминания. Поднимаясь, я рукой тронул свое лицо и понял, что на нем заживляющая мазь, но уже было слишком поздно... Я вспомнил.

— Скажи старейшинам, — приказала она другим женщинам, которых я не заметил за ее спиной.

— Ты принес благо. Отдыхай, — сказала она, пытаясь снова уложить меня. И в тот момент, как ее руки коснулись моей кожи, она отпрыгнула, убирая их, и нахмурилась. По растерянности на ее лице я понял... это она.

— Как тебя здесь называют? — спросил я.

Она перевела взгляд от своих рук на меня.

— Принцесса Адаезе из Бикжги.

И тогда я заметил оранжевые бусины на ее руках и шее и платок, закрученный и повязанный так, чтобы удерживать собранные в высокой прическе темные волосы... в этой жизни она была принцессой.

— Как принцесса, я должна поблагодарить...

— Он очнулся. — Прибыл старейшина. Его длинная борода была и серая, и седая, на поясе висела такая же красная повязка, как у принцессы, шея и руки были также обвешаны оранжевыми бусами.

— Да, отец. — Она поднялась и отошла от меня, позволяя ему приблизиться. Я попытался встать, но не мог пошевелиться. Одна из женщин шагнула мне навстречу, чтобы помочь.

Положив обе руки мне на плечи, старейшина сказал:

— Обинна из Окву, кто бежал от рассвета до заката и от заката до рассвета. Мы должны отблагодарить. Мы должны прославить это величие. Отдыхай, мой друг, твой отец улыбается тебе.

— Мой отец? Мои братья? — спросил я его. — Отец говорил, что нет более великих воинов, чем воины Бикжга, вот почему...

Он похлопал меня по плечу.

— Мы не успели добраться до поселения вовремя.

Мои плечи поникли, и я оживил в памяти их лица, лицо моего отца.

— Их взяли в плен?

Он покачал головой.

— Члены твоей семьи навечно останутся сыновьями этих земель. Они сопротивлялись и сражались.

Их больше не было, и все же меня наполнило облегчение. Я не знал, что сказать об этом чувстве. Я не был уверен, говорил ли я все еще вслух. Но я понял, что, когда не захотел больше лежать и попытался встать, ноги затряслись и задрожали, оттого что я осознал их возросшую боль.

— Ма! — вскрикнула Адаезе, выбегая из хижины. Старейшина встал, когда вошла еще более старшая женщина. Ее темная кожа была настолько морщинистой, что из-за складок век глаза казались закрытыми. Голова покрыта коричневым платком, а бусы на шее были намного больше, чем у принцессы, которая помогла ей подойти ко мне.

Я хотел проявить почтение... но боль.

Принцесса пыталась привлечь ее внимание, но старшая женщина слегка приподняла руку, на миг показав желтую пыль у себя в ладони, а затем подула ею мне в лицо.

Поперхнувшись, я вдохнул и снова погрузился в сон.

12-е Onwa Asato (август) 1684 — деревня Бикжга, Игболенд, Нигерия

— Обинна, я вижу, что ты проснулся, — задорно сказала принцесса Адаезе.

Открывая глаза, я думал, что она единственная, кто растирает мне ноги. Но вместо нее надо мной повисла Ма.

Ма наклонила ко мне голову, когда глаза у меня удивленно раскрылись, и затем я привстал на локтях.

— Гм... — Я взглянул на стену и увидел, что она усердно растирает травы в чаше. На губах задержалась легкая улыбка, и я не мог сдержаться и улыбнулся в ответ. В этот момент я снова ощутил давление на ноги. Я перевел взгляд на Ма, а она неподвижно смотрела на меня.

— Она хочет узнать, больно ли тебе, — сказала принцесса Адаезе, пока Ма неотрывно смотрела на меня.

Я отрицательно покачал головой, и она надавила сильнее. Я снова покачал головой. Метнув взгляд на мои ноги, она вонзила свой самый длинный ноготь мне в ногу, и я вздрогнул.