Бреслау, воскресенье 1 июля 1923 года, полдень

Перед входом в тюрьму со стороны Фрайбургерштрассе выстроилась длинная, в несколько десятков человек очередь. Когда Мок увидел ее, вспомнил, что на воскресный полдень приходится время посещения. Он прошел мимо стоящих и застучал по обшарпанному, прикрытому изнутри окошку часового. Ему ответила тишина.

— Очередь обязательна, господин cacany, — резким голосом сказала женщина с видом торговки, которая несла на плече плетеную корзинку, пахнущую издали сильно начесноченной колбасой.

— Не для всех, моя хорошая женщина, — снисходительным тоном ответил Мок и постучал во второй раз. Второй раз безрезультатно.

— Не откроют, не откроют, — проворчала женщина. — Каждый должен стоять. Будь то нищий или большой господин…

— Посмотрите на него, какой прыткий, — хихикнула молодая, дородная девушка своей подруге. — Интересно, он всегда такой прыткий…

— Я там совсем не прыткий, — отозвался молодой уличник с папиросой в уголке рта и в шляпе-панаме. — Я никогда не спешу. Хотите, панна, узнать?

— Прыткий он до кулака и пива, — крикнула худая женщина в старомодном длинном платье и в шляпе на голове. — Посмотрите, какое у вас брюхо.

— А этот-то что здесь? — К Моку подошел здоровенный, седой крестьянин в жилете с цветастыми шерстяными шнурками. — Встань в конец!

Мок почувствовал ноющий зуд за ухом. В одну секунду он увидел себя с розовыми пальцами, лежащего в лесу под Лисой, и двух женщин с выбитыми зубами. Обычно, чтобы успокоиться, он повторял в памяти греческие или латинские изречения, которые когда-то выучил наизусть. Так он хотел поступить и сейчас. Его выбор пал на начало речи Цицерона в защиту поэта Архиаса. К сожалению, все еще ускользало от него первое слово. Он не помнил, начинается ли речь с siquid или с quodsi[16]. Это раздражало его вдвойне. Он вытер пот со лба, отряхнул руку и заорал на крестьянина:

— Криминальная полиция!

Вопреки его ожиданиям, эффект вовсе не был молниеносным. Седой крестьянин, правда, попятился на свое место, но все же зыркнул на Мока злым взглядом, торговка проклинала его вполголоса, а две молодые женщины не переставали хихикать, подшучивая над уличником. Поэтому Мок стоял среди родственников и друзей заключенных на залитом солнцем тротуаре и видел враждебные взгляды и слышал злорадный шепот. Во рту он почувствовал горький привкус унижения. Он подбежал к железным воротам с окошком и начал стучать в них кулаком раз за разом. Когда это не сработало, он нанес в дверь солидный пинок. Он посмотрел на свой новый башмак из светлой лакированной кожи. На нем была небольшая царапина. Очередь разразилась смехом.

— Смотрите, пани, какой щеголь, — тихо рассмеялась худая женщина. — Башмак себе поцарапал.

— А кальсоны у него, наверное, завязаны на бархатные ленточки, — хохотала дородная девушка.

— Я там не ношу. — Франт в панаме подкрутил усы. — Показать?

— Э там, — зевнула подруга. — Что там может у тебя быть для показа?

— Это от нервов он так вспотел, — тихо сказала торговка неизвестно кому. — Мой покойник как съежился, так сразу вспотел.…

Тогда Мок решил уйти бесславно. Завтра он опознает охранника, который проигнорировал его стук в дверь, а потом жестоко отомстит ему. В своем гневе он не отдавал себе отчета, что, будучи скромным надвахмистром, он имеет ограниченные возможности мстить кому-либо из тюремной службы, а единственное, что он может сделать, это подать официальную жалобу, рассмотрение которой займет полгода, а прекращение — еще половину. Когда он собрался уходить, раздался скрежет, а в окошке появился глаз охранника. Мок изо всех сил прижал к грязному толстому стеклу свое удостоверение. Дверь отворилась, и в ней стоял веснушчатый охранник.

— Что за бордель! — взревел Мок. — Сколько мне еще ждать, ну сколько?!

— Ну, ну. — Охранник посмотрел на Мока неприязненно. — Нельзя выйти за нуждой? Без криков мне тут! От криминальной полиции требуется больше вежливости… В конце концов, мы коллеги!

— Коллегой-то ты можешь быть, — Мок чуть не лопнул от ярости, — для моего пса! Какой у тебя ранг?! Я надвахмистр, понимаешь?! От советника Генриха Мюльхауза! Ты хоть знаешь, кто это?

— Не будь таким важным! Я впущу тебя, как захочу, — буркнул охранник, но, похоже, все-таки был ниже по рангу, потому что без слов пропустил Мока в дверь.

— Когда мой покойник разозлился, — сказала торговка, — то стал таким же красным, как этот легавый.…

— Он распух так же, как мой индюк. — Седой крестьянин закурил папиросу, скрученную из махорки.

— Я тоже пухну. — Франт в панаме наклонился к уху дородной девушки. — Но только в одном месте… Пойдем за угол, я покажу…