— Моя дорогая Луиза… — Арестант прислонился к светло-коричневой панели стены, а затем опустился на нее.

Мок прикурил одну папиросу от другой. Запах благоухающего табака «Ihra» был, на счастье, сильнее, чем запах немытого тела. Мок потянулся к портфелю и достал из него килограмм чесночной колбасы, завернутой в пергамент с фирменной надписью бойни «Carnis». Он положил ее на стол, а потом подошел к присевшему Пресслу. По щекам юноши текли слезы. Мок, дыша ртом, положил руку ему на плечо.

— Я позабочусь о ней, Ганс, — медленно произнес он, — но с одним условием. Ты расскажешь мне, почему хочешь покончить с собой и почему не ходишь в баню.

— А кто вам сказал, — бывший осведомитель испустил зловонный вздох, — что я хочу убить себя самого? Нет, я убью кого-нибудь другого. И я получу пожизненное заключение или вышку. И тогда я буду тут богом. Я буду править, понимаете? Никто не наскочит. Кто хладнокровно убивает, является тут богом. Не полицейским шпионом, а богом. А бога тут никто не обижает. Говорят на его: «Без дыхания», и боятся его. Потому что ему уже все равно. И он может убить любого. Как Бог… А шпика или бывшего полицейского все обижают… Вы позаботитесь о ней? Обещайте мне!

— Ты не выполнил всех моих условий. Ты не ответил на мой второй вопрос. Почему ты не моешься?

Мок поднялся с корточек, обошел стол, опер ботинок на край стула и обозревал царапину на остром носке. Какое-то мгновение он прикидывал, удастся ли ее замазать.

— Он не ответил и не ответит, — раздался голос охранника, вошедшего в комнату для свиданий. — Он стесняется. Но я знаю и скажу…

Прессл встал и вытер мокрое лицо. Он смотрел на охранника глазами без выражения. Взгляд его был пуст, зрачки сузились до размеров булавочной головки, дыхание стало отрывистым, а кадык прыгал под натянутой кожей шеи. Мок еще ни у кого не видел такой реакции.

— Ты ничего не скажешь, ебаный ключник, — медленно и тихо произнес Прессл. — А теперь я хочу уйти, конец свидания.

Удар, который дернул Прессла, был сильным и неожиданным. Пленник рухнул в угол комнаты и снова утих. Голову он вжал между колен и накрыл ее ладонями. Охранник отстегнул дубинку от пояса и ударил Прессла по скованным рукам. На тонких пальцах пленника появилась красная полоска. Охранник стоял в шаге и смотрел на свою жертву. Он отложил дубинку и замахнулся ногой. Зацепился каблуком за ножку стола, отчего его удар потерял силу. Он попал Пресслу под подмышку. Пленник свернулся на полу в маленький клубочек. Охранник повернулся и отодвинул стол подальше. У него было достаточно места, чтобы убить Прессла.

— Теперь я лучше докопаюсь до этой вонючки, — усмехнулся он Моку. — Этой маленькой шлюхи…

Однако осуществить свое намерение он не успел, потому что почувствовал жгучий хлопок на щеке. Удар был настолько сильным и неожиданным, что голова охранника повернулась на бок, а он сам потерял равновесие. В окнах зазвенели грязные сетки, на которых оседали жирные пары от расположенной этажом ниже кухни. Мок подскочил к охраннику и прижал его щекой к сетке. Атакованный попытался оттолкнуть нападавшего, но Мок словно окаменел.

— Не бей его, понял? — прошипел он.

Затем открылась дверь, и в ней стояли два других охранника. Мок оторвался от своего противника, атакованный отошел от окна. Навстречу стражникам двинулся в молчании Ганс Прессл. Он шел так, словно у него что-то застряло между ног. Слишком большие джинсовые штаны частично соскальзывали с тощих ягодиц. Мок посмотрел на своего давнего стукача и нашел ответ на заданный ранее вопрос. Прессл не хотел ему его давать и не позволил сделать это ключнику. Теперь никто не должен ничего был объяснять. То, что Мок увидел, то, что торчало из штанов пленника, было ясным ответом на этот вопрос, было явным знаком унижения, было как клеймо, выжженное у раба, как знак касты отверженного, который отчаянно желает своим тлетворным духом отгородиться от преследователей. Из штанов Ганса Прессла торчала окровавленная пеленка.