Взглянув вперед, я замечаю дверь, ведущую в закрытую часть парома. Бросаюсь к двери и прячусь за ней. Сразу по правую руку я вижу туалет и закрываюсь в кабинке.

Изучаю свое отражение в зеркале. Лицо раскраснелось то ли от смущения, то ли от техасского зноя.

Снимаю резинку с волос и пытаюсь расчесать небрежные пряди пальцами.

Поверить не могу, что вот-вот предстану перед новой семьей отца в таком виде. Наверное, женщины в его семье из тех, что делают прически и маникюр в салонах красоты и устраняют любые несовершенство в кабинете косметолога. Наверняка они красноречивы и пахнут гардениями.

А я бледная, взмокшая и пахну плесенью и нагаром из фритюра в Макдональдсе.

Я выбрасываю остатки хлеба в урну в туалете.

Вновь смотрю на свое отражение и вижу самую печальную версию самой себя. Может быть, смерть матери сказывается на мне сильнее, чем я хочу признавать. Возможно, решение позвонить отцу было опрометчивым, потому что я не хочу здесь быть.

Но и там я быть тоже не хочу.

Сейчас мне вообще сложно быть.

Точка.

Я вновь собираю волосы в хвост и, вздохнув, выхожу из туалета. Тяжелая дверь из толстой стали с грохотом захлопывается за мной. Я едва успеваю отойти от туалета на пару шагов, как замираю, потому что кто-то отталкивается от стены крошечного коридора и преграждает выход.

Внезапно я сталкиваюсь с непроницаемым взглядом парня с фотоаппаратом. Он смотрит на меня так, будто знал, что я в туалете, и оказался здесь не просто так.

Стоя теперь ближе к нему, я думаю, что ошиблась, сочтя его моим ровесником. Вероятно, он на несколько лет старше меня. А может, богатство придает людям более взрослый вид. Он источает уверенность, и готова поклясться, что пахнет она деньгами.

Я даже не знаю этого парня, но уже испытываю к нему неприязнь.

Такую же неприязнь, как и ко всем остальным. Этому парню кажется нормальным сфотографировать бедную девушку в момент уязвимости и смущения, держа при этом камеру как беспечный придурок.

Я пытаюсь обойти его и пробраться к выходу, но он делает шаг в сторону и вновь оказывается передо мной.

Его глаза, оказавшиеся, к сожалению, светло-голубыми и безумно красивыми, изучают мое лицо, и меня бесит, что он стоит так близко. Он оглядывается через плечо, будто хочет убедиться, что мы одни, а затем незаметно сует что-то мне в руку. Я опускаю взгляд и вижу сложенную двадцатидолларовую купюру.

Смотрю на деньги и вновь на него, и до меня доходит суть его предложения. Мы стоим возле туалетов. А он знает, что я бедная.

Думает, что я до того отчаялась, что затащу его в кабинку и отработаю двадцатку, которую он сунул мне в руку.

Что во мне такого, что рождает у парней подобные мысли? Какую энергетику я источаю?

Я впадаю в такую ярость, что сминаю банкноту и бросаю ее в парня. Я целилась в лицо, но он изящно уклоняется.

Я выхватываю камеру у него из рук. Кручу ее, пока не нахожу слот для карты памяти. Открываю его, вытаскиваю карту и бросаю ему камеру. Он не ловит. Камера с громким стуком падает на пол, и отколовшийся от нее кусок пластика летит к моим ногам.

— Что за фигня? — восклицает он, наклоняясь поднять камеру.

Я поворачиваюсь кругом, готовая бежать от него, но налетаю на кого-то еще. Будто мало мне было застрять в узком коридоре с парнем, который предложил мне двадцатку за минет, так теперь меня зажали два парня. Второй не такой высокий, как тот, что с камерой, но пахнет от них одинаково. Гольфом. Есть такой запах? Наверняка. Я бы закупоривала его в бутылки и продавала придуркам вроде этих двоих.

На втором парне черная футболка с надписью «ИсПаника», выведенная разными шрифтами. Я с почтением рассматриваю футболку, потому что надпись оказалась действительно остроумной, и вновь пытаюсь их обойти.

— Извини, Маркос, — говорит парень с камерой, пытаясь приладить отлетевшую часть.

— Что случилось? — спрашивает парень по имени Маркос.

На долю секунды я подумала, что этот Маркос, возможно, видел, что у нас происходит, и пришел мне на помощь, но, похоже, его больше беспокоит камера, чем я. Поняв, что камера принадлежит другому парню, я чувствую себя неловко из-за того, что бросила ее.

Я прислоняюсь спиной к стене в надежде незаметно протиснуться мимо них.

Парень с фотоаппаратом небрежно машет рукой в мою сторону.

— Я случайно столкнулся с ней и уронил камеру.

Маркос переводит взгляд с меня на Голубоглазого Подонка. Они обмениваются взглядами, в которых читается нечто невысказанное. Будто они общаются на непонятном мне немом языке.

Маркос протискивается мимо нас и открывает дверь туалета.

— Встретимся в машине, скоро причаливаем.

Я вновь оказываюсь наедине с парнем с камерой, желая лишь поскорее уйти и вернуться к отцу в машину. Парень сосредоточил внимание на фотоаппарате Маркоса, пытаясь приладить отлетевшую часть.

— Я не делал тебе непристойное предложение. Видел, как ты подобрала хлеб, и подумал, что тебе не помешает помощь.

Я склоняю голову набок, когда он смотрит мне в глаза, и изучаю выражение его лица в поисках лжи. Не знаю, что хуже: получить от него непристойное предложение или стать объектом его жалости.

Мне хочется сказать в ответ что-то остроумное, ответить хоть что-то, но я стою, словно в оцепенении, пока мы буравим друг друга взглядом. Что-то в этом парне цепляет меня, будто его натура отрастила цепкие когти.

За его задумчивым взглядом скрывается груз какого-то бремени, с которым, как я считала, знакомы только люди вроде меня. Что такого ужасного может происходить в жизни этого парня, отчего я начинаю думать, будто жизнь его потрепала?

Но я вижу, что это так. Люди, которым досталось от жизни, узнают себе подобных. Будто существует клуб, членом которого никто не хочет стать.

— Можешь вернуть мне карту памяти? — спрашивает он, протягивая руку.

Я не верну ему фотографию, которую он сделал без моего разрешения. Я поднимаю с пола двадцатку и сую ему в руку.

— Вот двадцатка. Купи себе новую.

На этом я разворачиваюсь и выбегаю за дверь. Я пробираюсь среди стоящих рядами машин, сжимая в руке карту памяти.

Сажусь на пассажирское сиденье отцовской машины и захлопываю дверь тихо, потому что отец говорит по телефону. Похоже, деловой звонок. Я тянусь на заднее сиденье машины и убираю карту в рюкзак. Вновь посмотрев вперед, я вижу, как двое парней выходят из закрытой части парома.

Маркос разговаривает по телефону, а второй парень рассматривает фотоаппарат, все еще пытаясь собрать части воедино. Оба продвигаются к стоящей недалеко от нас машине. Я вжимаюсь в кресло в надежде, что они меня не увидят.

Они садятся в «БМВ», стоящий в двух рядах от нас с отцовской стороны машины.

Отец заканчивает разговор и заводит двигатель, как раз когда паром начинает швартоваться. На небе виднеется лишь половина солнца. Вторую половину поглотили земля и море. Мне бы хотелось, чтобы море сей же миг сделало со мной то же самое.

— Сара с нетерпением ждет вашей встречи, — говорит отец. — На полуострове совсем немного постоянных жителей, не считая ее парня. Сплошь загородные летние дома. Airbnb, Vrbo, все в таком духе. Новые люди сменяют друг друга каждые несколько дней, и хорошо, что у нее появится подруга.

Машины друг за другом начинают выезжать с парома. Сама не знаю, зачем я бросаю взгляд на проезжающий мимо нас «БМВ». Парень с камерой смотрит из окна.

Я замираю, когда он замечает меня на пассажирском сидении.

Мы встречаемся взглядом, и он неотрывно смотрит на меня все время, что они проезжают мимо. Мне не нравится, что мое тело откликается на его взгляд, и, отвернувшись, я смотрю в свое окно.

— Как зовут парня Сары?

Я всем своим существом надеюсь, что это не Маркос и не его придурочный друг с красивыми глазами.

— Маркос.

Кто бы сомневался.