Под градом пуль куклы падают на землю, разбрасывая повсюду хлопковую набивку. Я стреляю до тех пор, пока не убиваю их всех до последнего. Затем я снимаю с них изорванную одежду и накидываю ее на себя, чтобы хоть как-то согреться. Я рассматриваю их тела в обнаженном виде. У них все как у настоящих людей. У них есть груди, члены, вагины. Но их плоть сделана из ткани, набитой хлопком. Только их лица, руки и ноги сделаны из белой керамики.
Я не успеваю догнать МакКлина вовремя.
В паре кварталов я нахожу его стоящим на коленях посреди улицы. Его ранили в бок, его кровь течет прямо на лед, а несколько кукольных солдат стоят над ним, приставив винтовки к его лицу. Он кладет руки на затылок и кричит на них.
Они поднимают его на ноги и уводят прочь.
Я ныряю в ближайшее здание. Здесь на полу грудой лежат несколько изрешеченных пулями мертвых манекенов. Изрешеченных пулеметными пулями. Только один манекен все еще стоит с винтовкой с винтовкой в руках.
- Внимание! – говорит он.
Я узнаю этот голос...
Я подхожу ближе, дабы получше рассмотреть этого манекена с автоматом. Это полковник Дюпон. Он все еще в униформе, вот только его лицо и руки теперь фарфоровые.
- Рядовой Джейк, а почему вы не на передовой? – спрашивает он меня. - Мы должны уничтожить всех уклонистов!
Он стоит совершенно неподвижно. Только его рот слегка шевелится, совершенно не попадая в слова, так словно его голос кто-то плохо дублирует.
- Сколько у нас осталось людей? – спрашивает он.
- Думаю, я последний, - отвечаю я. - Капрал МакКлин был захвачен в плен врагом.
- Очень хорошо, - говорит он. - Тогда нам вдвоем придется уничтожить врага.
Я отхожу от него.
- Встать в стой, рядовой, - говорит он.
Я продолжаю двигаться.
- Это неподчинение прямому приказу, - говорит он. - Неповиновение приказам – преступление, караемое смертной казнью.
Я поднимаю дробовик и стреляю в него последней пулей. Она попадает ему в живот. Он скидывает униформу, расстегивая молнию на груди, а затем вытаскивает из себя порхающую пулю, держа ее за острое крыло.
- А мятежников расстреливают прямо на месте! - говорит он, нацеливая на меня винтовку.
Я прыгаю на пол и прячусь за стол.
Его голова разбивается прежде, чем он получает шанс выстрелить. Кто-то сзади ударил его стулом.
Я смотрю на своего спасителя. Это Чони. Она все еще жива.
- Иди за мной, - говорит она, махая мне рукой.
Я следую за ней по лестнице в пустую квартиру.
Она запирает за нами дверь.
- Здесь ты в безопасности, - говорит она, усаживая меня на белый диван. – Теперь можешь расслабиться.
- Я думал, ты погибла, - говорю я.
Она мотает головой мне в ответ, тряся дредами.
- ЛеФорж видел твое тело в снегу, - говорю я.
Она пожимает плечами.
- Они схватили МакКлина, - говорю я ей. - Мы должны спаси его.
Она садится рядом со мной.
- Не волнуйся. С ним все будет нормально.
- Это они убили всех наших, - говорю я.
Она меня успокаивает.
- Это была самооборона, - говорит она. - Они никому не желают зла.
- Что ты имеешь в виду? Ты говорила с ними?
- Да, - отвечает она. - Они говорят, что просто хотят жить своей жизнью. Просто хотят быть свободными.
- То есть ты имеешь в виду, что эти живые куклы - это уклонисты?
Она кивает головой.
- Да как такое возможно?
Она снова успокаивает меня.
- Не волнуйтесь, нам ничего не угрожает. Они позволят нам остаться здесь. И мы сможем быть вместе всегда.
- Чони, что с тобой? – спрашиваю я.
Она снимает одежду. От ее длинных дредов, скользящих по коже, кожа покрыта мурашками, а ее соски сцеплены между собой холодными металлическими цепочками.
- Я знаю, что ты мечтаешь быть со мной, - говорит она, забираясь на стол и вставая надо мной. - Я в курсе, что ты частенько превращал военную шлюху в меня, чтобы ты мог притвориться, что занимаешься любовью со мной.
Она садится на корточки и трет рану на моей щеке, как будто это эротично. Она просовывает палец в пулевое отверстие и медленно трахает его.
- Самое смешное, - говорит она, - что я тоже просила Конфетку превратиться в тебя.
Я вытаскиваю ее палец из щечной раны и смотрю в ее оранжевые глаза.
– Это правда?
Она улыбается мне.
- Я была влюблена в тебя очень долго, - говорит она.
- Но ты же сам знаешь, как обстоят дела в армии. Мы не можем ни с кем сближаться на войне. Солдаты не влюбляются. Но вот война окончена, и сейчас мы находимся в таком месте, где нам позволено любить и жить свободно.
- Жить здесь? – спрашиваю я. - В Арктике? С этими кукольными людьми?
- На самом деле это не так уж и плохо, - говорит она. - Это настоящая свобода. Мы вольны делать все, что захотим. Цена, конечно, высока, но уж лучше жить плохо и быть свободным, чем жить в богатстве будучи рабом.
Она снимает с меня одежду и прижимается ко мне своим телом, целует мою шею, согревает мою холодную плоть своей горячей потной кожей.
- Останься со мной, - шепчет она мне на ухо.
Я подчиняюсь ее теплу, прижимаюсь лицом к ее шее.
- Но сможем ли мы здесь выжить? – спрашиваю я.
Она вытирает слезы с моих глаз.
- О нас хорошо позаботятся, - отвечает она.
Она втягивает мой язык в рот, держа глаза открытыми, так что она может смотреть на меня своими коричнево-оранжевыми глазами. Затем она отстраняется и заставляет меня сосать один из ее дредов словно член. Волосы, переплетенные металлом, грубо трут мой язык, и на вкус они абсолютно ужасны, но так как это ее заводит, я притворяюсь, что мне это нравится. Я стараюсь не пораниться маленьким крючком, прикрепленный к концу дреда.
Она просовывает крючок так, чтобы он проскользнул через дырку в моей щеке, а затем тянет за него.
- Ты только погляди, какую рыбку я поймала, - говорит она.
Она отходит и тянет дред до тех пор, пока я не встаю и не направляюсь к ней.
Она тащит меня через комнату к столу и кладет на него.
- Ох как мне нравится эта рыбка, - говорит она, забираясь на меня.
Она вынимает крючок из моего рта и прикрепляет его к краю стола. Затем она прицепляет все свои дреды ко всем краям стола, на манер паутины, укрывая меня под собой. Своими последними двумя дредами она обматывает мои запястья, а после привязывает их к столу.
Затем, когда я полностью связан ее волосами, она засовывает мой член внутрь себя и мы яростно трахаемся. Стол холодный, но ее тепло успокаивает. Она закрывает глаза и слизывает кровь с моего лица, проникая в рану своим острым языком.
Я знаю, что на самом деле это Конфетка, но я не хочу прекращать.
Ну, по крайней мере, пока мы не закончим.
Приходит утро.
Я просыпаюсь в белой постели не имея ни малейшего понятия, как я здесь оказался.
Мне холодно, но это вполне терпимо. Я даже могу ходить голышом не рискуя простудиться.
Конфетка сидит в кресле и смотрит в окно, смотрит на восход солнца, смотрит, как люди-куклы небрежно прогуливаются по улице, убирая за своими мертвыми. Она все еще притворяется Чони.
Я сажусь рядом с ней. Что-то не так. Ее кожа стала бледнее обычного.
- Ты как себя чувствуешь?
Я трогаю ее кожу. Она холодная и жесткая.
Она убирает мою руку.
- Все хорошо, - говорит она. – Мы просто перерождаемся.
- В смысле перерождаемся? – спрашиваю я.
- Мы становимся похожими на них, - отвечает она.
Она улыбается. Растянутые губы на ее лице странным образом изгибают щеки.
Я хочу спросить ее, что она имеет в виду, но мне это уже не нужно. Ее кожа на моих глазах превращается в фарфор.
Я сокрушенно качаю головой.
- Это единственный способ, - говорит она. - Это единственный способ стать свободными.
Я чувствую, как немеет мое собственное лицо. Он также становится жестким.
- Мы станем людьми-куклами? – спрашиваю я.
- Так наши биосигналы не смогут засечь со спутника, - говорит она. - Ты же сказал, что хочешь остаться со мной навсегда. Это взаимовыгодная сделка.
- Я не хочу стать похожим на них, - тихо говорю я.
- Поверь мне, - говорит она. - Так ты станешь намного счастливее.
Уже к середине дня наша кожа становится фарфоровой. Я еще не готов встретиться с другими людьми-куклами. Пока еще не готов извиняться за устроенную мною бойню.
Мы снова занимаемся любовью в спальне, но это уже не то. Наши тела стали холодные. Наша кожа на ощупь напоминает ткань. Наши головы при соприкосновении звонко стукаются друг о друга.
И мой пенис внутри нее чувствует только вату.
На ее фарфоровом лице больше нет эмоций. Черты ее лица выглядят словно нарисованные карандашом. И я уверен, что мое лицо выглядит точно так же. И я боюсь смотреть на себя в зеркало.
Я ничего из этого не понимаю. Почему эти люди считают, что это лучший образ жизни? Они живут в самых суровых климатических условиях на планете. Им приходится жить в телах тряпичных кукол. Они не могут полноценно получать удовольствия. Им толком не доступны ни секс, ни еда, ни питье. Их жизни априори не могут быть полноценными. Так почему же эти люди так беспокоятся? В чем был смысл им всем уклоняться от призыва в армию? Почему они просто не подчинились правительству, также, как и все остальные?
Я все еще могу испытать оргазм, но вот только я не понимаю, как это сделать...
Перевод: Роман Коточигов
Бесплатные переводы в нашей библиотеке:
BAR "EXTREME HORROR" 18+
или на сайте:
"Экстремальное Чтиво"