Глава 2

Кто-то однажды спросил меня, оправдана ли месть.

Конечно оправдана. Око за око.

Люди могут задаться вопросом, почему я это делаю. Возможно, я пытаюсь предотвратить страдания других от рук семьи Росс. Возможно, я просто линчеватель.

Но правда в том, что я это делаю ради себя. Я делаю это, потому что мне это нравится. Потому что выражение лиц Макси и Чада, когда я убивала их - бальзам на мою разорванную душу. Я делаю это, потому что все они этого заслуживают.

Отравленный кокс. Стрихнин и кокаин.

Все должно было быть легко и просто. Убить Макси, нюхнуть самой немного смеси – ровно столько, чтобы из носа пошла кровь, а глаза выглядели безумными – а потом отправиться на поиски кого-нибудь, чтобы они смогли «разбудить» Макси.

Только вот то, что я взяла у своих источников, оказалось невероятно смертельной смесью, и, по словам врачей, мне нереально повезло, что я вообще осталась жива.

Так утверждал Джейс.

Макси мертв – я уже знала это, но чего я совершенно не ожидала, так это того, что проснусь в той же чертовой больнице, где чуть не умерла шесть лет назад.

Это было похоже на дежа вю. Поэтому, естественно, я сбежала, как только смогла. Я вырвала капельницу из руки, тонка нить крови потекла по моему запястью.

Находиться на улицах Венис-Бич в три часа ночи небезопасно. Он грязный, жестокий и грубый. Бездомные теснятся в дверных проемах. Группа парней распивает и устраивает драки на улице. Наркоманка, сидит в сточной канаве, свежая игла все еще торчит в ее бедре, пока она маниакально смеяться в своей искусственной эйфории. Вдалеке раздаются хлопки, которые схожи с выстрелами или автомобильной выхлопной трубой, но, я бы поставила на то, что это выстрелы.

Я обхожу кучу битого стекла, кажется, уже раз десятый с тех пор, как покинула больницу. Обычно, эта пятимильная прогулка занимает у меня около часа, но, несколько часов назад я чуть не умерла. Я устала до чертиков и чувствую себя так, словно кто-то встряхнул меня с такой силой, что я почти лишилась зубов и мой мозг чуть не превратился в лепешку.

Короче говоря, чувствую я себя дерьмово. Поэтому не удивительно, что первое, о чем спросил Эллиот, это о моем состоянии.

Я легонько стучусь в дверь «Затерянного города», тату-салон Эллиота, и чуть не заваливаюсь внутрь, когда она внезапно распахивается. Стальные голубые глаза смотрят на меня с оттенком беспокойства и недосыпания. Босиком, тонкий коричневый халат свободно завязан на талии. Эллиот.

— Привет, дедуля, — говорю я. — Милый халатик.

— Выглядишь словно свежевысранная куча говна, — приветствует он меня. Я хмуро смотрю на него и вхожу в студию, темнота и тишина – желанное убежище от внешнего мира.

— Спасибо, — мой голос похож на гравий и пыль.

— Отличная задница, — добавляет он. Я опускаю взгляд на хлипкий, блевотно-зеленого цвета больничный халат, распахнутый сзади.

— Держи, — говорит он, снимая халат и протягивая его мне, оставаясь лишь в канареечно-желтых боксерах. Святые угодники. Я смотрю на его татуированную грудь, место, которое еще три года назад было девственно не тронутым чернилами, когда он оставил меня в Небраске. Здесь так много всего, что я не знаю, на чем сфокусироваться. Гигантский череп, занимающий почти всю середину его груди, окружен изображениями и цитатами, написанных на разных языках. Когда он поворачивается, чтобы закрыть дверь, я вижу, что вся площадь спины тоже покрыта чернилами – гигантской олдскульной картой мира.

Он снова поворачивается ко мне.

— Не могу дождаться, чтобы услышать об этом, — жестом указывая на мой наряд, который все еще виден под распахнутым халатом, наброшенным на мои плечи. — Потеряла трусики на балу-маскараде? Или сексуальный байкер похитил их у тебя?

— Ха-ха, — сухо отвечаю я, снова поднимая глаза, чтобы встретиться с его взглядом. — Отличные рисунки, — говорю я, впечатленная увиденным.

— Ага, а на моем члене еще и твое имя есть, — говорит он с издевкой, но выглядя очень серьезно, теребя рукой резинку своих трусов. — Хочешь посмотреть?

Я смеюсь.

— Как бы не так, Эл. Думаю, что скорее всего оно вырезано на твоем сердце. — Я пытаюсь быть смешной, но для Эллиота юмор теряет свою привлекательность, он поджимает губы и опускает взгляд на пол.

— Могу я подняться наверх?

Эллиот неловко переминается с ноги на ногу, покусывая губу.

— Джулз, на этих выходных у меня Кайла. Не знаю, хорошая ли это…

Сверху доносится тихий плач, едва слышный сквозь дверь, ведущую на лестничную площадку.

—… идея, — договаривает Эллиот. — Черт. Подожди здесь минутку.

Он не желает, чтобы я находилась рядом с его дочерью. Я сглатываю, в моей груди внезапно стало болеть.

Он не хочет, чтобы она меня видела.

Он исчезает на лестничной клетке, закрывая за собой дверь. Правильно. Вход воспрещен. Я очень четко и громко уяснила послание. Я задумалась над тем, чтобы уйти, но уже почти четыре утра, и я хочу побыть несколько часов с Эллиотом, прежде чем позвоню Джейсу и попрошу забрать меня из больницы.

Я смотрю на стены студии, белые полотна от пола до потолка, глянцевые, покрытые всеми возможными эскизами татуировок. Драконы, каллиграфические буквы, черепа. Символы и цитаты. Парящие птицы.

Многие из них нарисованы вручную, я замечаю в углу символы, написанные корявым почерком. ЭМ.

Эллиот МакРей.

Вот это да. Я знала, что он талантлив, но, чтобы он был создателем большей части этих эскизов? Это просто взрывает мой мозг.

Я прикасаюсь пальцами к замысловатому рисунку черно-белого черепа, покрытого, похоже, танцующим желтым пламенем и окруженный розами. Кажется, что все это не совместимо вместе, но если смотреть на рисунок, освещенный только мягким светом лампы в углу комнаты и нитями лунного света, проникающего сквозь щели в шторах, то это одна из самых красивых вещей, которые я когда-либо видела.

— Привет.

Я оборачиваюсь и вижу Эллиота у подножия лестницы, ведущей в его квартиру, с маленькой девочкой, ласково уткнувшейся носиком в область между его плечом и подбородком. У нее копна темно-каштановых кудрей, которые рассыпаются по лицу, скрывая его от глаз посторонних.

Я ничего не могу с собой поделать. Я улыбаюсь, самой широкой улыбкой. Эта картина, Эллиот в роли отца и его дочь, прижавшаяся к нему, пробуждает во мне что-то очень старое и похороненное глубоко внутри меня.

Он отец, именно тот путь, который я никогда не изберу для себя. Я никогда не буду матерью. Я глубоко эмоционально повреждена, чтобы рискнуть когда-нибудь привести в этот мир ребенка. Я просто не могу этого сделать. Ничего хорошего не может получиться из тьмы, живущей внутри меня.

Эллиот жестом головы просит меня следовать за ним и начинает подниматься по лестнице. Я следую за ним, закрывая за собой дверь, разделяющую оба помещения.

Я как можно тише крадусь по лестнице, вздрагивая от случайного скрипа половиц под ногами. Вижу, как Эллиот огибает угол на вершине лестницы и исчезает. Несколько мгновений я слышу тихое щебетание Кайлы, а затем тишина.

Не зная, чем себя занять, я бреду на кухню, короткая прогулка по лестнице выбила из моих легких весь воздух, и я задыхаюсь. Столешница холодная под моими ладонями, и я стою, прислонившись к ней, долгое время. Единственные звуки – это медленное капанье воды из крана где-то рядом, и успокаивающие звуки Эллиота «шшш», доносящиеся из коридора.

Через несколько минут и он входит на кухню, комната темная, подсвеченная лишь лампой, горящей в гостиной. Должно быть, я представляю из себя то еще зрелище, потому что его лицо становится мягким и озабоченным, как раньше, и он раскрывает для меня свои объятия. Я делаю шаг вперед, устраиваясь в комфорте его рук, прижавшись макушкой к его подбородку. Как в старые добрые времена. Вот только… что-то чувствуется по-другому. Я имею в виду, кроме того, что мы больше не вместе. Что-то физически ощущается странным между нами, и я почти смеюсь, когда понимаю, что это. Наверное, я слишком устала.

— Знаешь, — легкомысленно произношу я, — Было гораздо легче обнимать тебя без этих буферов между нами.

Его тело напрягается, и не в хорошем смысле.

— Да, ну, братья, наверное, в восторге от них, да? — его тон горький, и я открываю рот от удивления. У меня просто нет слов, я не могу ответить на это, потому что он прав. И я ненавижу, что он прав.

Эллиот отпускает меня и делает шаг назад, чешет затылок и хмуриться.

— Ты трахалась с ним?

Я чувствую, как вспыхивают мои щеки, я смотрю куда угодно, но только не ему в глаза.

— С кем? Джейсом? Нет!

Эллиот бросает на меня безумный взгляд.

— Я спрашиваю не о Джейсе.

Моя кровь холодеет, по рукам бегут мурашки. Я не даю никакого ответа, но это и не нужно, выражение его лица говорит мне о том, что он может прочитать ответ в моих остекленевших глазах.

Опустошение на его лице говорит о многом.

— Господи Иисусе, Джульетта.

— Я не планировала этого, — еле произношу я. — Это просто…случилось. Это был единственный шанс для меня влиться. Разве ты не понимаешь?

Я сморщилась, когда он произнес слова, которых я все это время избегала.

Он сжимает кулак и поднимает его над столешницей, и я знаю, что единственная причина, по которой он изо всех сил на опустил его на поверхность, заключается в том, что его дочь спит менее чем в двадцати футах от нас.

— Хочешь сказать, — тихо начинает он, — что единственным выбором было вступить в половую связь с человеком, который возглавил твое групповое изнасилование, в результате которого ты чуть не погибла? С человеком, который убил твоего отца? Который, возможно, убил твою мать?

— Он не убивал ее, — хмуро говорю я. — Она все еще в клубном доме.

Глаза Эллиота полезли на лоб.

— ЧТО?!

— О, я тебе не сказала? — отвечаю я, отмахиваясь от его комментариев. — Я думала, что говорила.

Он делает глубокий вдох и качает головой, потирая затылок. Он очень обеспокоен. Не так я представляла себе все это. Я искала убежище, искала покоя у проверенного человека, союзника, а не гребаного допроса в четыре утра.