Девушки расспросили нас о цели визита. Услышав имя профессора, улыбнулись и пригласили в гости. Поселок в четыре дома с огромными дворами удивил безлюдьем и тишиной. Девушки объяснили, что местные мужики все на охоте, женщины в лесу на заготовке ягод и грибов, а их оставили в качестве дозорных. Вот почему они вооружены ружьями и ножами.

Речь девушек отличалась вкраплениями старинных слов, вполне привычных нашему слуху вследствие регулярного чтения Евангелия и Апостола на церковно-славянском. Профессор предупредил меня, что это никакие не «старообрядцы, именующие себя: древлеправославные христиане иже священства не приемлющие», а обычные православные люди, только исторически сложилось им пребывать в глуши, но они весьма ценят свою автономность и независимость. Вскоре, мы уже не замечали особенностей речи, непривычного поведения, девушки признали в нас своих и вполне открылись. Но ружья привычно держали наготове, очень хотелось думать не для нас. Все-таки кругом тайга, звери и, кто знает, может беглые зеки и прочие искатели золота, пушнины, приключений — успокаивали мы себя.

Привели нас дозорницы в главный дом, самый старый, из выветренной лиственницы пепельного цвета. Нас представили старейшему жителю деревни деду Трофиму. Лет ему было не меньше ста, согбенный, беззубый, борода ниже пояса, а глаза молодые, без очков. И для него имя профессора прозвучало как пароль, и он принял нас как друзей. Дед Трофим как раз был именно беглым, потому как сбежал вместе с семьей от революционных карателей в тридцать шестом сюда, где с древних времен стояла охотничья заимка с запасом провизии. Получилось, что он в живых остался один, кто знает это потаённое место, остальные погибли. Так он и прожил здесь вдали от людей, пока в пятидесятых годах в этих краях не появились геологи. Кто-то из пришельцев очаровался глухим местом, нетронутой тайгой, сильными, добрыми людьми. Так и остались тут жить, завели семьи, построили дома, пустили корни. Потом к ним из Иркутска друзья приехали и тоже остались.

Так само собой выросло поселение из шести деревень, а в восьмидесятых пришли миссионеры, построили церковь, отрядили священника, и жизнь у них стала совсем прекрасная. …Пока не открыли в этих краях богатые запасы нефти и газа. Пока не заговорили об уничтожении поселка — он оказался на трассе трубопровода. Самым участливым из пришельцев оказался наш профессор, он пообещал похлопотать в столице о сохранении столь уникального заповедника.

Один за другим, стали возвращаться из лесу охотники, по очереди заглядывали к деду Трофиму, знакомились с нами, гостеприимно пожимали руки, звали в гости. Пока мы общались с дедом, Оля с Варей собрали на стол, мы сытно поели, потом уложил нас дед в свою просторную горницу, и мы часок поспали, вернув себе бодрость и желание продолжать изыскания. Пока мы переодевались в чистое, пока умывались из рукомойника, за стеной происходили переговоры:

— И чтобы у меня ни-ни! Слышьте, егозины шалопутные!

— Да ты что, дедушка, нечто мы шалые! Да ты наших родителей поспрошай, да кого угодно.

— Знаю все про вас. Неча мне никого расспрашивать. Это я для острастки, чтобы в узде себя держали. Молодежь ить… А так, что не погулять незамужним девкам с молодыми парнями. Они вроде добры молодцы, раз уж сам профессор их прислал.

Наконец, мы с Борей покашляли для приличия, вышли из затвора — и обомлели. Девушки сменили воинственную спецодежду с оружием на белые платья с бусами, покрыли светлые головки белыми платочками с ручной вышивкой, да еще на них из окна упал золотистый свет — в общем перед нами предстали прекрасные существа подобные ангелам. Они так нежно и скромно улыбались, от них веяло таким ароматом чистой свежести, что лично у меня непроизвольно забилось сердце в груди, потом остановилось и рухнуло вниз, на дно «хоть и грудной, но все же клетки». С Борисом, по-видимому, случилось нечто подобное, потому что он спрятался за мое плечо, как в армии во время нашего избиения пьяными сержантами. Странное дело: столичные эмансипе не вызывали у нас подобного смущения, как эти прекрасные создания. Наконец, мы собрали волю в кулак, воспрянули духом и мужественно, как в последний бой, вышли с девушками из дома наружу. Селяне по обычаю трудились в огородах, пока солнце не зашло. Так что мы выдвинулись в сторону леса в тишине и безлюдье. Стихийно разобрались по парам: я с Олей, Борис с Варей. Девушки предложили сходить на лесное озеро, где построили настил со скамейками и даже с холщовым пологом от дождя.

И что интересно — ни одного комара, ни крошечной мошки рядом не было, зато птички устроили нам токкату и фугу ре минор Баха с плавным переходом в Оду к радости из 9-й симфонии герр Бетховена. Словом, природа всячески благоволила нашей прогулке, что несколько успокаивало. Дело в том, что мы с Борисом не были избалованы девичьей скромностью и чистотой, скорей мы привыкли к агрессивному поведению подруг и ежеминутной готовности к отпору их Евиных претензий, которые как известно, изгнали человечество из рая и свели по смерти в ад. А тут!.. Милые девушки, нежные и скромные, такие светлые и доброжелательные — нет и нет, вопил наш разум возмущенный, не может быть!, это сон!, тут кроется какой-то коварный обман!, будь осторожным... А девушки легко ступали рядом и, подобно дамам из светского общества, развлекали нас приятной беседой.

— Что нового в репертуаре Мариинского театра? Какие российские фильмы получили международное признание? Какие коллекции сезона показали в Милане? Какую марку автомобиля вы предпочитаете? Какие диеты нынче в предпочтении? Сколько времени занимает полет от Иркутска до Москвы? По-прежнему ли подают в парижском Максиме русский борщ? Какие сорта шампанского получили гран-при на международном конкурсе?

Поначалу-то мы, несколько ошеломленные, пытались аккуратно отвечать на вопросы селянок, только вдруг меня прорвало:

— Милые барышни! Ну зачем вам эта светская мишура! Это путь из вашего рая в западный ад! И кто только научил вас этой гадости!

— Это… это инженер, что кабель электрический нам провел, всё он. — Смутившись, пыталась оправдаться Оля. — Он обозвал нас «темными», еще «деревенщиной», и стал рассказывать о жизни на Большой земле. Мы сначала всё, как он велел, записали, потом выучили. Простите, если мы вас расстроили, думали, вам приятно будет.

— Нет, Оля, мне не приятно, — сказал я уже несколько спокойней, — а для вас очень даже плохо и даже смертельно опасно! Ну сами подумайте, вместо этой естественной тишины, вместо приятных звуков природы, вас будут окружать грубые звуки технического прогресса: грохот, лязг, рёв двигателей, сквернословие рабочих, сумасшедшая музыка. Следом за первопроходцами придут разврат, пьянство, наркомания, экономические преступления, цинизм… Оно вам это надо!

— Ой, что вы, — схватилась за голову Оля, — конечно, нет! Пусть мы будем темными, только не это.

— И никакие вы не тёмные! Наоборот, самые что ни на есть светлые прекрасные девушки. Не надо повторять за тем инже-негром явную ложь. Он, видимо, восхотел соблазнить…

— Ну уж нет! С этим у нас строго! — Покраснела Оля и опустила глаза. — Кстати, наши мужики того — как вы сказали — инже-негра прогнали, как только он закончил свою работу и принялся по селу хаживать и девок смешить. А может даже и побили слегка, кто их знает…

— И все-таки ему удалось заставить выучить эту светскую чушь!

— Слушай, Юрка, — возмутился Борис, — кончай, в самом деле! Ты совсем уже смутил хороших девочек! Давай лучше подышим чистым воздухом и послушаем первозданную тишину.

— Давай, — согласился я, смутившись не меньше селянок. — И это… Оля, Варя, простите, что возмутил ваш покой.

— Это вы нас простите, — прошептали девушки.

Помолчали… Согласно исследовательской привычке, погрузились в созерцание. Вдоль просеки, по которой мы шли, выстроились мощные кедры, непривычно высокие сосны и лиственницы, а вот и стайка тонких берез, тянущихся к синему небу. Хвоя меняла цвет от фиолетового до нежно зеленого, среди мачтовых стройных стволов стыдливо змеились кривые изогнутые деревья. Под ноги упала огромная кедровая шишка, размером с ананас. Оля подняла голову, взмахнула рукой и усмехнулась:

— Не пугайтесь, это наш Тузик шалит, бельчонок махонький. Он вас приветствует.

— А вы что же, дружите со зверушками?

— Мы бы рады, только нам не позволительно, — вздохнула Варя. — Мы с Олей как-то раз подобрали олененка, хорошенький такой, глазастый. Принесли его в поселок, откормили, подлечили… А потом с волчонком то же было. Ему от старших досталось. Волчица, она ведь, как появится у нее новый помет, прежних своих детей к себе не подпускает. А может и задрать, если прошлогодний волчонок к малышу приблизится. Что поделать, тайга! А потом беда случилась. Наши охотники нашли в лесу нашего растерзанного оленя, ну и волка тоже. Они подросли и в лес убежали. А там их свои же приняли за чужаков и… порешили, бедненьких. С тех пор нам даже приближаться к зверям не позволяют, чтобы от них человеком не пахло. Что поделать, тайга… Она живая, умеет себя защищать.

Помолчали еще немного. Мой пытливый взор непроходимого исследователя пролетел по стволам могучих кедров, по верхам тающих в небесной синеве крон, опустился к земле, оттолкнулся от ее хвоистого ковра и… вернулся в глубину сознания. Там, где-то между головой и сердцем, вспыхнула мысль, стала медленно раскручиваться наподобие галактической спирали и, наконец оформилась в идею, которую можно было высказать словами, что в таких случаях не всегда просто. И я высказал то, «что было на душе»:

— Да, да, это так! Природа создана Богом, как вполне самодостаточный организм. И пока человек, пораженный гордыней, не вмешивается в деятельность природы, она живет по законам, установленным Творцом. Вас пока едва коснулась разрушительная сила цивилизации, но она уже рядом, уже наступает. Сейчас вы, милые барышни, прекрасны именно своей природной естественной чистотой. И вас необходимо защищать от разрушительной силы. Вот почему профессор геологии нас прислал в ваше богомзданное место. Только что мы, крошечные создания, особенно в сравнении вот с этим величием, — я обвел рукой тайгу, — что можем мы? Что?.. Скажите, девушки, вы посещаете церковь?