С той ночи, с того дня, в моей жизни появилась надежда, о которой бабушка сказала, что это самое главное на земле и это то, чего нет в аду. Получается, что я жил до этого дня в аду? Получается, что по лестнице надежды с тех пор каждый день, как по ступеням, я стал карабкаться в Небеса, о которых бабушка мне столько всего рассказала, словно уже здесь, на земле, она жила душой там…

Наконец, обнаружил себя стоящим у искомой двери. Почему-то не воспользовался лифтом, а все семь этажей протопал пешком. Наверное, оттягивал время, наверное, для погружения в прошлое, наверное, для поддержки. Как опытный разведчик и неопытный стукач, прежде чем позвонить в квартиру Бориса, я приложил ухо к прохладному дверному полотну. В помещении или в моей голове после езды в старенькой машине — сразу не поймешь — стоял все тот же монотонный гул. Так ничего полезного для себя и не расслышав, надавил на кнопку звонка, раздалось пение щегла. Дверь отворилась, из полумрака выступил Боря с печальной улыбкой на осунувшемся лице.

— Тебе уже наябедничали? — усмехнулся друг.

— Здравствуй, Боричка! — Хлопнул его по плечу, отодвинул и вошел в дом. — Надеюсь, ты не один?

— Угадал. Эй, ты куда без приглашения? Тебя послали подслушивать, а ты еще и подсматриваешь!

— Ну и где? — зловеще прошипел я.

— Что где? Нельзя ли поконкретней!

— Где тело, труп, останки?

— «Поезд у Шчепетовку на третьем путю, ой, шо я плэтю», — съязвил по привычке Боря, вычислив мою слабую информированность. — Так что плетешь?

— Если меня сюда послали, значит здесь произошло нечто криминальное. Колись!

— Ладно, Юра, стой, туда нельзя, там кабинет отца, — Он схватил меня за локоть и повел в противоположную сторону. — Идем в столовую.

Я сел на табурет за стол, налил себе воды. Борис погрузился в мягкое сиденье кожаного дивана и затих. В столовой беззвучно, как привидение, появилась девушка в длинном белом платье. Она присела на диван, прижалась плечом к плечу Бориса, на секунду подняла лицо к свету — и я узнал Варю. Ту самую девушку Варю из сибирского поселка, с которой столь вдохновенно и продолжительно молчал насмерть влюбленный Борис.

— Прости, Варенька, — пролепетал я, смущенно, — я не хотел тебя напугать. Здравствуй!

— Доброго здоровьичка, — прошептала девушка. — Вы ругаться пришли?

— Нет, милая барышня, только избрать меру пресечения. Шучу. Ну и как тебе, Варя, живется тут? Борис уже устроил тебе экскурсию? Погрузил, так сказать, в пучину?

— Я только по дому хожу, привыкаю, — ответила Варя, по-прежнему не поднимая глаз. — Сегодня впервые вышла на балкон. Однако, высоко! Мне тут земли под ногами не хватает. Всё так диковинно!

— Варя, признайся мне как на духу, — проникновенно сказал я, — ты сюда приехала по доброй воле?

— По доброй, — кивнула девушка.

— А родители знают, что ты уехала?

— Да, знают, да, — снова кивнула Варя. — А еще батюшка наш благословил.

— Даже батюшка? Благословил? — оторопело выдохнул я. — Слушайте, дети мои, может, я чего-то крупно недопонимаю? Так объясните мне, пожалуйста.

— Первое, чего ты недопонял, — сказал Борис, — верней, не увидел, — это любовь. После того, как я насмотрелся на сумасшедших дамочек во время нашей так называемой спецоперации, до меня дошло: нет и не может быть у этих ведьм ни любви, ни верности. Как подумал, что и мне придется невесту везти на отчитку!.. А потом в самолете, глядел в иллюминатор на облака — а там всюду лицо Вари. Представляешь, на каждом облаке! Эта девушка заполнила всё моё небо, всю мою душу. И не я, а она будет меня учить, оберегать и спасать. А без Вари я больше жить не смогу. Без них, — Борис показал почему-то на окно, — смогу, а без неё — нет.

— Насчет тебя всё ясно, — сказал я, как можно спокойней. — А Варя сможет прижиться в нашем Содоме?

— Можно мне? — по-школьному подняла руку девушка. Дождавшись разрешительного кивка Бориса, сказала: — Наш батюшка сказал, что есть два обличья у города: Содом и Третий Рим. Мы сами выбираем, в какой части жить. Я выбираю Третий Рим.

— Видишь, Юра, какая она! — восхищенно сверкнул глазами Борис. — И ты еще спрашиваешь, зачем и почему!

— Спрашиваю, и еще буду спрашивать, — прохрипел я. — Например, представляете себе, как придется вымараться в сере Содома, прежде чем вы доберётесь до высоты Третьего Рима? Можете на меня сердиться, а можете ударить, но у меня появилось ясное предчувствие — вы, друзья мои, в прелести. Ваше опьянение завтра пройдет, наступит похмелье, и может статься, вы потеряете всё хорошее, а вернуть обратно будет невозможно.

— Юра, — выпучил глаза друг, — да ты никак завидуешь!

— Чему? Твоей эйфории? Так это самый ненадежный советчик.

— Нет, Юрка, ты завидуешь тому, что я сумел вырваться из заколдованного круга, а тебе придется тащить на себе телегу с истеричными дамочками всю жизнь.

— Скажи, Борис, а сейчас ты помнишь о той сакральной цепочке, которую нам выстроил великий Строитель? Где в твоих планах Дина, которую ты получил в попутчики? А если придется возвращать Варю домой, если она не сможет прижиться? Что же, и академию придется бросить? Да и кто тебя отпустит? Вспомни мою бабушку — она каждый приезд буквально убегала отсюда, ей было тяжело в городе. Это мы с тобой с детства ежедневно получали прививки мира сего, и то нам иногда требуется уйти, убежать, пожить в другом месте. Не мы выбираем себе место проживания, а Господь дает именно то, что нам полезно — если хочешь, Он дает ту огневую позицию, на которой — или победить или погибнуть.

— А разве Варю не Господь мне дал? — он указал пальцем на поникшую девушку.

— Конечно, Господь, — согласился я. — Только для чего — в жены или в качестве образца, мечты или как у Пушкина: «как гений чистой красоты». Тут нельзя сгоряча, тут надо узнать волю Божью.

— Юра, уходи! — простонал друг. — Уходи, пожалуйста…

— Нет, не уходи, пожалуйста, — полушепотом произнесла Варя, положив ладошку на напряженное плечо Бориса. — Юра прав, как мне кажется… — Она подняла покрасневшие глаза на меня. — Расскажи мне о Дине, о твоих несчастных дамах, о вашей жизни тут. Я ведь ничегошеньки не знаю.

— Лучше не надо, — прошептал Боря, — просто уйди, а, Юра... Ты, итак, все что мог разрушил.

Я встал. Да, я все-таки встал, чтобы уйти. Но не мог сдвинуться с места. Ноги словно парализовало. Дыхание почти замерло, спазм сдавил горло. Думал, вот сейчас упаду замертво. Но не падал, а стоял, как истукан.

…Такое случилось со мной второй раз в жизни. Я не плакал, когда меня избивали до полусмерти отец, друзья и враги. Только во время явления мне умершей бабушки, когда она уходила в желанные Небеса, а я оставался один на один с жестоким миром без любви, без простой бабушкиной мудрости. Тогда на кладбище слезы хлынули из глаз. Тогда на кладбище не она, а я умирал, оплакивая свое одиночество, жестокое сиротство.

Сейчас же я стоял как истукан, рядом с двумя родными по духу людьми, а вместо них я видел спазмы Виктории, беснование её мамы, загорелую Дину в белом, зажатую в тисках родительской любви, смертельно усталого академика, пьяного отца, запуганную мать, унылого Диму, одинокую девочку-девушку Розу, и умирающего старца Иоанна, и почти незнакомого человека, похожего на моё отражение, и сотни пока незнакомых людей, с надеждой взирающих на меня, прожигающих взглядами до боли в сердце. Раскаленной стрелой пронзила меня любовь к людям, жалость к ним, и стыд за себя, неспособного помочь и защитить — но и исцеляющая надежда, рубцами заживляющая раны, но и растущий свет, льющийся с небес… Такое случилось лишь второй раз, а я рыдал и жалел, что только второй, а не сотый, не тысячный, может, и жить было бы проще, и мне и всем остальным.

Варя сползла с дивана, встала на колени, схватила меня за предплечье, попыталась поцеловать руку, но я успел её выдернуть.

— Что? Что нам сделать? — спросила девушка. Оглянулась на Борю и выпалила: — Я немедленно уезжаю!

— Не надо уезжать, — прошептал я сквозь спазм в горле, поднимая девушку с колен. — Не надо «немедленно»! Не надо совершать следующую ошибку. Если священник благословил твое путешествие сюда, значит, необходимо совершить хотя бы экскурсию по городу. Для чего? Вероятно, чтобы понять для себя и других односельчан что тут — Содом, а что — Третий Рим. Пройдитесь по самым известным туристическим местам: ГУМ, ЦУМ, ВДНХ, Большой театр, Цирк, Центральный рынок, какой-нибудь престижный ресторан, Третьяковка; потом или вперемежку — храмы, кладбища, Горький парк, речной круиз… Всё это фотографируйте, лучше каждый шаг. Что сможет, пусть Варя записывает для памяти. Думаю, к вечеру третьего дня вы оба придете к правильному выводу. Тогда и выясните причину приезда Вари. Во время экскурсии Боря будет объяснять, что это и зачем. Может заодно, и для Вари и для себя, выяснит, чем он занимается, и на какой уровень ответственности нас поднимают. И где в этой панораме хотелки Бориса, а где — промысел Божий.

— Юра, — вставила наконец словцо Варя, — ты все правильно сказал. Спасибо тебе! Мы так и поступим, правда, Борис!

— Ага, — промямлил взгрустнувший друг, — так и сделаем. — Поднял на меня злые глаза и выпалил: — Что, радуешься, Юрочка, разрушил такую красивую идиллию!

— Не идиллию, а прелесть, — сухо констатировал я. — Почувствуйте разницу.

Какой там «вечер третьего дня»! Варя к полудню второго экскурсионного дня села на цоколь забора у Елоховского собора и взмолилась:

— Всё, Боря, не могу больше. Вези меня обратно. Умоляю!

В тот миг «совершенно случайно» рядом с ними остановился лимузин ЗИЛ-114, дверь открылась, на сиденье сидела, улыбаясь Вика, протягивая руки:

— Варя, садись рядышком. Дедушка велел тебя отправить домой.

— Слава Богу! — устало улыбнулась Варя. — А то я уже готова бежать домой своими ногами. Как вы тут живете!

— А как же я? — подал голос Борис.