— Удивительно, — задумчиво произнесла Дина. — Не знаю, что на это сказать. Ты меня, Боря, просто ошеломил. — Она повернулась ко мне: — А Юра что об этом думает?

— Не думаю я об этом, — задумчиво произнес я. — Наверное, я фаталист. Куда судьба занесет, там и буду жить да радоваться. «А как жить, да не радоваться!»

— Вот и у меня та же история, — признался Борис. — Скорей всего, и я фаталист. Карьерные планы — противны движенью сердца моего.

— Да? Красиво, конечно, только вовсе не практично. — Опустила она прекрасные зеленые глаза с поволокой. — А ведь так всё хорошо начиналось… Ну ладно, мне пора. — И ушла Дина, своей танцующей балетной походкой, вся в белых развевающихся одеждах. Девушка потеряла к нам интерес, практический.

— Уж лучше так, сразу, — попытался успокоить друга.

— Ничего, ничего, — проскрипел Борис, — мы еще встретимся… на тропе войны. Мы эту красавицу им не отдадим.

— Даже не буду спрашивать, кому «им», — проскрипел я в ответ. — Так у тебя в обозримом будущем тоже оказывается тайна не распакованная. Тайна из тайн.

— Да куда же без нее? …В наше таинственное время перемен! Тут не знаешь, что с тобой через час-другой будет. Значит, Юра, станем прислушиваться к пульсации вселенной, к вибрациям ноосферы?

— Станем, Боря. Прислушиваться, идя по цепочке предлагаемых событий. Ну что, по мороженому?

— Воистину, по нему!

2

В ларьке продавалось мороженое, напитки и замороженные овощи. Торговая точка принадлежала уютной полной тетечке. Она всегда улыбалась, при этом на пухлых щеках проявлялись симпатичные ямочки. Домашний голос её притягивал даже капризных детей, которые при появлении доброй тети в окошке затихали, глядя на нее во все глаза, ожидая чего-то волшебного, сладкого и полезного. Но увы, сегодня в будке сидела другая женщина. Нет, она не показалась нам злой, жадной или, скажем, неопрятной — просто другой.

В растерянности мы с Борисом стояли, не зная, можно ли этой незнакомой женщине доверить столь ответственное событие, как кормление нас мороженым. Это ведь не какая-нибудь картошка или помидор, обычные и негодные для чистого детского наслаждения, которое все порядочные люди считают волшебством. Наконец, дама в окошке не вытерпела нашего затянувшегося подозрительного молчания, с грохотом хлопнула створкой раздаточного окна. Тихо там, за стеклом, нас обругала, чем подтвердила самые тревожные опасения. Бабушка никогда не покупала продукты питания у неопрятных и грубых торговцев, и мне не велела.

Мы прошли еще двенадцать шагов, нашли еще одну точку, торгующую напитками, замороженным зеленым горошком, газировкой и, конечно, мороженым. За прилавком стоял продавец непривычно мужского пола в юных летах, наверное, студент. Он широко улыбнулся, приятным голосом поинтересовался:

— Могу я вам, господа, чем-нибудь помочь?

Обращение «господа» нам понравилось, как и улыбка, как и белоснежная униформа юноши. И мы решительно приступили к заказу молочного волшебства:

— Нам, пожалуйста, два рожка ванильного.

— Отличный выбор! — воскликнул продавец, протягивая нам вафельные рожки в ярко-синей упаковке. — Приятного аппетита. Приходите еще.

— Какой положительный молодой человек, — констатировал Борис, разрывая бумажную упаковку. Не так ли?

— Мне тоже так показалось, — согласился я, вонзая клыки в беззащитную ванильную нежность. Проглотив первую порцию молочной неги, удовлетворенно кивнул и неожиданно для самого себя сказал:

— Нас, бескомпромиссных исследователей реальной жизни, не должны вводить в заблуждение внешние эффекты. Под их мишурой вполне может скрываться нечто порочное и опасное. Ведь у людей публичных вежливость с белозубой улыбкой является элементом обмана. Кто знает, может, этот юноша сейчас смотрит на нас из-за своего бруствера и думает про себя: какие тупые пацаны, я им только что впарил просроченный товар, а они едят и радуются, не зная, что их через полчаса ожидает диарея.

— Да нет, парень по-прежнему улыбается, что-то напевает себе под нос, видимо у него хорошее настроение. А мороженое очень даже вкусное, уважаемой марки, предельной свежести. Так что ты, по-моему, несколько того, перегибаешь.

— Вполне может быть, — легко согласился я с мнением оппонента. — Но это не снимает с нас ответственности за максимальную объективность суждений. Трезвомыслие, мой свежий друг! И никаких пленительных восторгов.

— Ну, с этим, пожалуй, трудно не согласиться, коллега! Примите мой авансовый респект.

— С миром принимаю.

— Смотри, смотри, это интересно, — толкнул меня в бок соискатель, указав на необычную для наших мест мизансцену.

Одноногий темнокожий трансвестит вышел из кабриолета Бентли розового цвета. Изящным движением пристегнул протез, обошел спереди автомобиль, наклонился к водителю, погладив жирную шею ладошкой. Одежды радужных цветов развевались в такт кошачьим движениям округлого тела. Пухлые губы расплывались в блаженной улыбке, светлые кудри оттеняли бронзовый загар. Длинные пальцы с ядовито-красным маникюром унизывали массивные золотые перстни, в мочках ушей сверкали крупные бриллианты.

— Зинванна, вы обратно кошку завели? — Чика ткнула пальцем в куриные ноги, торчащие из прозрачного пакета на руках пожилой учительницы. — Помнится, ваша Муся год уж как сдохла. Эй, Зинванна, что с вами?

Учительница смотрела на радужную диву, не имея сил оторваться от пронзившего ее чувства прекрасного.

— Именно так, наверное, и выглядит воплощенная мечта!..— прошептала старушка, прижимая к груди пакет с куриными останками. Купила она их не кошке, а себе, чтобы сварить бульон на следующую неделю, чтобы как раз дотянуть до пенсии. — А какая машина! Никогда такой красивой не видела.

— Так это Бентли Континентал, четыреста лошадиных сил, за двенадцать миллионов, — не раздумывая констатировала Чика, работавшая в итальянском бутике старшим продавцом-консультантом. — У нас на таких мочалки приезжают тряпки скупать.

— Не может быть! — воскликнула Зина Ивановна. — Разве может столько стоить автомобиль? Это же дороже чем наш дом.

— Ну, дороже нашей хрущевки могут быть даже Жигули последней модели. Я вот построила квартиру в центре, скоро переезжаю. Так что еще полгода и — хау-дую-душеньки, отчий дом!

— А я всегда тебе, Чикалина, говорила: будешь хорошо учиться, найдешь достойную работу.

— Да я в школе не то, чтобы хорошо…— промямлила бывшая троечница. — Зато красный диплом торгового универа получила. — И добавила, отвернувшись: — Правда, не совсем получила, а купила в переходе за тыщу деревянных. — И, повернувшись, громко: — Зато диплом помог устроиться в крутой бутик.

— Ты молодец, Чикалина, — произнесла зачарованная пожилая женщина, одетая в костюм булыжного цвета, заштопанный на локтях, который носила, еще работая в школе. Она неотрывно смотрела на роскошную темнокожую блондинку, словно по воздуху плывшую им навстречу. — Как она великолепна! И ведь даже отсутствие ноги на походку не повлияло. Нет, правда, она красавица!

— Вы совсем простая!.. Почему она? — обидевшись, что на нее не обращают внимания, прогудела хриплым баском Чика. — Вы что, не узнаете, Зинванна? Это же Вовка из двенадцатой квартиры.

— Это двоечник Вова Лялин? — прошипела сдавленно учительница. — Да как же это возможно!

— Ну вы совсем как простая! И ничего такого! Подумаешь! Просто он сменил пол, вошел в бренд и нашел себе мужа, который вон за рулем сидит. Говорят, миллионер из Сибири, на нефти разбогател. Этот папик нашему Вовке и машину купил, и пентхаус в центре, и загородный дом с бассейном. Только он теперь не Вовка Лялин, а Ванда Лавми. А нога у него… у нее… имеется, просто оно ее подгибает и ремешком пристегивает, как нищий в переходе, чтобы жалели и больше давали.

— Хэллоу, девчонки! — напевно произнесло «оно», отвесив смачный воздушный поцелуй паре соседок и заодно «папику», что сидел за рулем, ревниво наблюдая за радужной дивой. — А вы всё также прекрасно выглядите! Просто фэйшин! Зэ Бэст!

— Ой, Вандочка, ну прям скажешь! — смущенно зачастила Чика, поправляя растрепанные волосы, сальные на концах. — Рядом с тобой мы просто дурнушки деревенские.

— Если честно, так и есть. Я типо прикалываюсь. А я тебе, Чикушка, всегда говорила, — жеманно жестикулируя руками, пропело… пропела Ванда, — бренд в нашем гламурном лайфстайле — это всё! Это сейчас «крэм-дэ-ля-крэм»! — Потом повернулась к старой учительнице: — А я вам очень благодарна, Зина Ивановна, за вашу науку!

— Да что ты, что вы, Вова… прости, Ванда, — еще больше, чем Чика, смутилась старушка. — Разве я могла тебя научить такому! — Она оторвала руку от куриных ног в пакете и показала на розовый автомобиль, потом на радужные одежды трансвестита. — Даже мне ясно, что ты всего этого сам добился!

— Да-а-а у-у-ж, не скрою, пришлось побегать за птицей удачи. Но вы тоже меня кое-чему научили, Зинаида Ивановна! — Ванда провела пальцем в золотых перстнях по старенькому костюму учительницы, тщательно вытерла палец носовым платком в кружевах. — Глядя на вас, слушая ваши поучения, я сказала себе: никогда такой не буду! Пусть лучше умру от СПИДа, буду валяться в ногах миллионеров, но выйду в люди. Как вы нас учили, что-то такое у Горького: «Лучше три года пить живую кровь, чем триста лет жрать мертвечину». Понимаете!

— Вообще-то не совсем Горький, а Пушкин, но суть ты ухватил по всему видно правильно. Ну что же, Вовочка, — примирительно сказала учительница, — пусть хоть так… Позволь считать, что мне удалось тебе помочь выйти в люди! И спасибо тебе, дорогой… дорогая, за то, что я теперь могу тобой гордиться!

— Ах, мерси, мерси, мон шэр! — Ванда из многочисленных складок одежды извлекла перламутровую сумочку на цепочке, щелкнула замочком, двумя пальцами извлекла глаженную утюгом купюру, потом вторую и протянула учительнице. — Возьмите, Зинванна, купите себе, наконец, целую курицу, а то ходить по улице вот с этим… — Палец в золотых перстнях показал на торчащие куриные ноги с длинными когтями. — Это не комильфо! Просто какое-то Джо Дассеновское о, шайзе-лизе, в натури-е-э!