Утром его белая рубашка мелькала по всему поселку. В полдень, наскоро пообедав, он забежал к Ане домой и позвал на озеро кататься на плоту. Мама запретила Ане, напомнив, что у нее варенье, немытая посуда, клубника с малиной осыпаются. Девочка со вздохом отказалась от прогулки с мальчиком, проводила до калитки и глядела ему вслед. Белая рубашка удалялась, мальчик в последний раз оглянулся на Аню и скрылся за поворотом. И тот последний взгляд Аня потом долго вспоминала. Сколько там всего удалось ей прочесть – жалость, печаль, нежность, боль, вперемежку с залихватской удалью и абсолютным бесстрашием.

…А вечером по поселку разнеслась горькая весть – мальчик утонул в озере. Плот перевернулся, троих младших ребят он успел спасти, а сам вернулся за плотом, запутался в коварных водорослях и ушел под воду. В красном ящике со смешными оборками по канту он лежал бледный, красивый и… улыбался. Сотни людей проходили мимо, прощались, плакали, шмыгали носами, а перед Аней как во сне проплывали яркие картины совместных приключений и тот последний взгляд мальчика, похожего на ангела. Он уходил, отдалялся, оборачивался и сиял огромными блестящими глазами, будто прощаясь навсегда или по крайней мере до встречи там, после всего этого, земного.

«Он уходил, отдалялся, оборачивался и сиял огромными блестящими глазами…» − прошептал Игорь, записывая в блокнот Анину историю.

− А знаешь, у меня тоже есть история про мальчика и его последний взгляд. И тоже грустная.

− Расскажи.

− Началось это в детстве, − задумчиво произнес Игорь, выуживая из памяти детали. − За тысячу километров, издалека, приехала к нам в гости тетя Катя, моя крестная. Это она меня крестила в младенчестве, учила молиться и приучала к посещению церкви. Теть Катя была ангелом нашего рода − больная, муж алкоголик, сын тоже, а она сама − ну просто святая: добрая, беззлобная, рассудительная, кроткая, но в вопросах веры − кремень!

Как приехала, стала водить меня за ручку в церковь. Помнится, будила меня чуть свет, умывала, одевала, кормила завтраком и, сонного, везла на коленях в трамвае на другой конец города. Ты понимаешь, от нее исходила такая светлая добрая сила, которой хотелось подчиняться. Все, что она говорила − теть Катя читала мне Евангелие перед сном, молитвы, жития святых, вспоминала какие-то свои чудеса − все запоминалось на всю жизнь. Сейчас я могу вспомнить буквально каждое слово, каждую минуту рядом с ней. А когда она уехала, я перед сном вспоминал Иисусову молитву, Богородичную, Ангелу хранителю, Нагорную проповедь Христа − и с этим засыпал. С тех пор она часто мне снилась. После смерти тетя Катя мне являлась, успокаивала, показывала свой дом в раю и говорила, что и мне нужно построить такой же. А еще нужно молиться за людей, пусть даже они будут делать зло, но я обязан прощать и за мое прощение, по моей молитве за близких, простит их Господь и поселит в моем райском доме, обители спасенных. А строить дом нужно молитвой, милостынею, записками в церковь и терпением скорбей.

− А был ли мальчик? − напомнила Аня с ироничной улыбкой.

− Да. Так вот мальчик! − как бы сквозь сон, издалека, произнес Игорь. − То был обычный с виду ребенок, только улыбался постоянно и взгляд… такой спокойный, прямо в лицо, в глаза, в самую середину сердца. Обычно он сидел на берегу озера. В том городе, где мы жили тогда, было озеро. Там ловили рыбу, купались, на пляже загорали, целыми семьями пировали − в общем, место отдыха трудящихся. И после отъезда тети Кати, почти каждую ночь стал мне сниться этот малыш. Однажды он сел в лодку. У нас была рыбацкая резиновая лодка, мы ее с отцом всегда брали на озеро. Отец с нее рыбу ловил, а я любил кататься по озеру, ложиться на дно, голову − на мягкий бортик, и часам загорал, смотрел в небо и мечтал о красивой жизни. Так вот, снится мне, что мальчик, так же как я, лег в лодку и уплыл на самую середину озера. Не знаю − течение ли какое, ветер ли, − отнесли мальчика в то место, где глубина была очень порядочной, метров десять. Вокруг − никого, люди куда-то подевались, может увидели приближение грозовых туч и срочно покинули пляж. Так и получилось − мальчик в лодке, один-одинешенек, в центре озера, спокойно плавает и смотрит в небо. Вдруг на небе он увидел нашу тетю Катю, она ему улыбалась, сказала что-то ласковое и успокоительное. Да мальчишка и не был испуган, плавал себе в лодке и любовался облаками. Поднялся ветер, лодку медленно понесло к берегу. А там уже маленького беглеца встретили сердитые родители и преспокойная крестная. Не обращая внимания на истерику родителей, тетя Катя взяла мальчика на руки и понесла в палатку. Положила его на матрац надувной, впустила родителей, а тут и дождь с грозой налетел. Тогда до меня и дошло: тот мальчик − это я сам, а крестная спасла меня своей молитвой.

Но это не все. Он мне продолжал сниться, а я стал относиться к нему так, будто он совесть моя. Наконец, пришло время повзрослеть. В старших классах меня втянули в компанию юных хулиганов. Я и был-то с ними всего три раза, а научился всему плохому: курил, пил вино и это самое… с девушкой тоже попробовал. Вернулся домой поздно ночью, пьяный, развратный, табачищем от меня несёт − влетело мне тогда от родителей по первое число! Но самое страшное было не это. Ночью опять увидел мальчика, он встал с любимого места на берегу озера и понуро пошел прочь. Трижды он оглянулся, ни слова не сказал, только посмотрел на меня, спокойно так, с прежней улыбкой, прожег взглядом до самого сердца и скрылся за густым туманом.

Но и это не всё! Случилось мне в командировке в горячую точку попасть в передрягу. Передний бронетранспортер подорвался на фугасе. Мы из своего выскочили и заняли позицию в придорожном кювете. Какое-то время стояла тишина. Потом приехал рейсовый автобус, вышли из него человек десять гражданских и побежали к ближайшим домам. А женщина с большим рюкзаком, когда сходила с подножки, подвернула ногу и упала. В ту же секунду со всех сторон началась стрельба. Женщина так и осталась лежать на дороге. Наши бойцы закидали бандитов гранатами, кого достали, пристрелили. Наступила тишина. Мы даже успокоились и стали подниматься, чтобы вернуться в броневичок. Вот тут и начался второй шквал огня. По нам открыли огонь со стороны жилых домов трое отморозков. Двоих мои парни уложили, а третий засел в бетонном колодце, и никак его оттуда не выкурить.

Вдруг на дороге появился мальчик лет четырех, местный, смуглый такой, кареглазый. Подошел он к убитой женщине, снял у нее с шеи золотой крестик с цепочкой и на себя надел. Мой Иван дернулся было выскочить на дорогу и мальчика собой закрыть, но его сзади обхватил лейтенант и приказал вернуться в укрытие. Из колодца выскочил бородатый бандит в камуфляже, схватил мальчонку, закрылся его телом и, оглядываясь, попятился к ближайшему дому. Наш Ваня сбросил с себя плечевой захват командира и попытался преследовать бандита с заложником, но получил ранение в плечо, упал, и его вернули в окоп. Все наши бойцы, включая меня, держали бандита на прицеле, но стрелять остерегались. Он крутился как уж, закрываясь мальчиком как щитом, а в правой руке держал автомат, выпуская по нам короткие очереди. Иван еще раз дернулся, чтобы преследовать бандита, но его опять прижали к земле.

Вот тут все и случилось. Бандит на миг остановился, чтобы открыть калитку, скривился той самой наглой язвительной улыбкой, которая меня преследовала с детства, когда зло принимало человеческий облик темного дублера. Зато мальчик!.. за какие-то две-три секунды мальчуган дотянулся до крестика, поцеловал и взглянул на нас. Каждый из тех, кто участвовал в этом бою, до конца жизни запомнил этот взгляд − спокойный, улыбчивый, взгляд маленького мужчины, который знал, что он прощается с людьми, с жизнью. Да, бандит, его застрелил! Как только скрылся от нас за забором дома, бросил мальчишку на землю и выпустил в него короткую очередь из автомата. А еще крикнул на прощанье:

− Пока вы не научитесь убивать наших женщин и детей, мы вас будем побеждать! Запомните, меня зовут Амир. Я вас найду и всех до одного зарррэжу!

Иван тогда избил лейтенанта, треснул и меня сгоряча, хоть мне приказано было строго-настрого в боевых действиях не участвовать, огонь из автомата не открывать, а то могу и в тюрьму попасть, я же штатский. А Ванька, раненый, весь в крови, бросался то к одному, то к другому и хрипел, что есть сил:

− Нужно было стрелять по ногам и в голову, мальчик-то закрывал духа только наполовину! Тогда у мальца хоть бы шанс был, даже если бы мы его ранили, то мог бы выжить! Эти звери ради своей поганой шкуры никого не жалеют.

Нашу команду, конечно, после того происшествия расформировали, мы не могли смотреть друг другу в глаза от стыда. Понимали, что Ваня прав, но поделать ничего не могли.

А последний взгляд мальчика помню до сих пор. Спокойный, с улыбкой, целованием крестика… взгляд маленького мужчины, идущего на верную смерть, в вечную жизнь.

Так бывает

…Ничто не исчезает, однажды сверкнувши во времени…

Время есть риза вечности, мысль Божия,

дело Божие, свершение Божие, которое

в полноту времен станет прозрачно для вечности.

Протоиерей Сергий Булгаков

Игорёк появился на свет в довольно странном мире. С малого детства его тревожили неясные предчувствия обязательного появления в жизни чего-то волшебного. Из будущего в тоскливые сумерки настоящего сверкали огни берегового маяка, дневные звёзды, брызги праздничного салюта. То в кино, то в книге или даже в цирке нащупывал мальчик нечто фантастическое и настолько безумно прекрасное, что просто обязано воплотиться в реальности. Душа отвергая серость, замыкалась в броню бесчувствия, когда старшие внушали, что окружающая бессмыслица и есть единственная реальность, другой же просто нет и быть не может.