Элоиза Люси и Франческа Гиацинта. Тезки у них были просто замечательные.

– Я люблю тебя, мама, – сказал Колин, уткнувшись теплым личиком ей в шею.

– Я тоже тебя люблю. Я всех вас люблю, – выдавила Люси.

– Когда ты встанешь с постели? – спросил Бен.

– Пока не знаю. Я все еще обессилена. Возможно, через несколько недель.

– Несколько недель? – переспросил он с ужасом.

– Посмотрим, – прошептала Люси и улыбнулась. – Я уже чувствую себя гораздо лучше.

И так и было. Она все еще ощущала усталость, большую, чем когда-либо, руки ее отяжелели, а ноги были будто поленья, но на сердце у Люси стало легко и захотелось петь.

– Я всех люблю, – вдруг выпалила она. – Тебя, – обратилась она к Кэтрин, – и тебя, и тебя, и тебя, и тебя, и тебя, и тебя. И двух младенцев в детской тоже.

– Но ты же еще их не знаешь, – заметила Гермиона.

– Я знаю, что люблю их. – Люси посмотрела на Грегори, стоящего у двери там, где его не могли видеть дети. По его лицу струились слезы.

– И я знаю, что люблю тебя, – прошептала она мужу.

Он кивнул и утер лицо тыльной стороной руки.

– Вашей маме надо отдохнуть, – напомнил он, и Люси засомневалась, не заметили ли дети надрыва в его голосе.

Но если они и заметили, то ничего не сказали. Немного поворчали, но ушли с той же благопристойностью, с какой вошли в спальню. Грегори выходил последним и напоследок бросил, прежде чем закрыть дверь:

– Скоро вернусь.

Люси кивнула в ответ и опустилась обратно на подушки.

– Я всех люблю, – повторила она, радуясь, что эти слова вызвали ее улыбку. – Всех люблю.

И она действительно всех любила.

23 июня 1840 г.

Катбэнк-мэнор

Уинкфилд, Беркшир

Милый Гарет!

Я задержалась в Беркшире. Рождение близнецов вышло весьма волнительным, и Люси должна оставаться в постели еще по меньшей мере месяц. Брат уверяет, что справится и без меня, но это смехотворная ложь. Люси сама молила меня остаться – разумеется, не в присутствии Грегори; всегда приходится учитывать нежную натуру мужчин. (Знаю, ты не откажешь мне в удовольствии так думать; даже ты должен признать, что у постели больного от женщин намного больше пользы.)

Очень хорошо, что я сюда приехала. Не уверена, что Люси пережила бы роды без меня: она потеряла много крови, и иногда у нас не было уверенности, что она очнется. Я позволила себе сказать ей на ухо пару резких слов. Не помню точную формулировку, но, весьма вероятно, я угрожала покалечить ее. Я также могла подчеркнуть серьезность угрозы, добавив: «Ты знаешь, что я так и сделаю».

Разумеется, я говорила с расчетом на то, что Люси слишком слаба, чтобы понять основное противоречие моего утверждения: если бы она не очнулась, то не было бы никакого смысла ее калечить.

Убеждена, что ты сейчас надо мной смеешься, но Люси бросила на меня настороженный взгляд, когда пришла в себя. И прошептала от всей души: «Благодарю».

Так что я задержусь здесь еще ненадолго. Я ужасно по тебе скучаю. Вот такие события и напоминают о том, что действительно важно. Люси недавно объявила, что всех любит. Полагаю, мы с тобой оба знаем, что у меня для подобного недостает терпения, но я совершенно определенно люблю тебя. И ее. И Изабеллу с Джорджем. И Грегори. И вообще многих.

Мне в самом деле повезло.

Твоя любящая жена

Гиацинта

Джулия Куин «Где властвует любовь»: второй эпилог

– Ты ей не сказал?

Пенелопа Бриджертон продолжила бы свою тираду, причем с превеликим удовольствием, но произносить что-либо с отвисшей челюстью оказалось крайне затруднительно. Ее супруг только что вернулся домой, совершив вместе с тремя братьями бешеный марш-бросок через южную Англию в погоне за их сестрой Элоизой, которая, судя по всему, ускользнула из дома, чтобы тайком пожениться с…

О боже праведный!

– Она вышла замуж? – в панике спросила Пенелопа.

Ловким взмахом руки Колин бросил шляпу на стул и удовлетворенно улыбнулся, когда та достигла цели, проделав свой путь по идеальной горизонтальной линии.

– Пока нет.

Значит, Элоиза все же не сбежала, чтобы тайком выйти замуж. Но ведь из дома-то она сбежала, причем тайком! Элоиза Бриджертон – ближайшая подруга Пенелопы. Элоиза, которая рассказывала ей обо всем на свете. Однако явно не делилась самыми сокровенными секретами, раз уж сбежала к мужчине, с которым не был знаком ни один член семьи, оставив лишь записку с заверениями, что все будет в порядке, и просьбой не беспокоиться.

Не беспокоиться????

Святые небеса, Элоизе Бриджертон следовало бы лучше знать свою семью. Да они с ума сошли от тревоги. Пока мужчины разыскивали беглянку, Пенелопа оставалась со своей новоиспеченной свекровью. Вайолет Бриджертон делала вид, что все хорошо, но Пенелопа не могла не заметить мертвенную бледность, разлившуюся по лицу свекрови, и то, как дрожали ее руки при каждом движении.

А теперь Колин вернулся, держась так, будто ничего плохого не случилось, не отвечая толком ни на один из вопросов супруги, и к тому же…

– Как ты мог ей не сказать? – снова повторила Пенелопа, следуя за мужем по пятам.

Тот развалился на стуле и пожал плечами.

– Время было на редкость неподходящим.

– Тебя не было пять дней!

– Да, но я же провел с Элоизой не все это время. Как ни крути, а дорога туда и обратно заняла пару дней.

– Но… но…

Колин приподнялся ровно настолько, чтобы окинуть комнату быстрым взглядом.

– Ты уже попросила принести чаю?

– Да, разумеется, – машинально ответила Пенелопа. Не прошло и недели после свадьбы, как ей стало ясно, что когда речь шла о ее новоиспеченном супруге, лучше было постоянно держать еду наготове. – Но Колин…

– Я ведь спешил домой, ты же понимаешь.

– Вижу, – пробормотала она, проводя рукой по его влажным, растрепанным ветром волосам. – Ты ехал верхом?

Он кивнул.

– Из Глостершира?

– Вообще-то из Уилтшира. Мы передохнули во владениях Бенедикта.

– Но…

– Я скучал по тебе, – обезоруживающе улыбнулся Колин.

Все еще не привыкшая к его любви, Пенелопа покраснела.

– Мне тоже тебя не хватало, но…

– Посиди со мной.

«Где?» – едва не спросила она. Потому что сесть можно было только к нему на колени.

Полная очарования улыбка мистера Бриджертона стала более страстной.

– Мне тебя не хватает прямо сейчас, – промурлыкал он.

К крайнему своему смущению, Пенелопа сразу опустила взгляд на брюки супруга. Услышав хохот благоверного, она сложила руки на груди и предупредила:

– Колин, перестань.

– Что перестать? – поинтересовался тот, невинно глядя на жену.

– Даже если бы мы не находились сейчас в гостиной и будь портьеры задернуты…

– Это как раз легко поправимо, – заметил Колин, бросив взгляд на окна.

– И даже если бы мы не вызвали сюда служанку, – продолжила Пенелопа, чеканя сквозь зубы каждое слово, – которая с минуты на минуту появится здесь, бедняжка, пошатываясь от тяжести подноса с твоим чаем, – все дело в том…

Колин вздохнул.

– …что ты так и не ответил на мой вопрос!

– Я уже и забыл, в чем он заключался, – моргнув, признался Пенелопе супруг.

Ей понадобилось целых десять секунд, чтобы обрести дар речи.

– Я тебя убью! – выпалила она.

– Вот в этом я не сомневаюсь, – небрежно заметил Колин. – Ни чуточки. Вопрос лишь в том, когда это произойдет.

– Колин!

– Скорее все-таки раньше, чем позже, – промурлыкал он. – Но, по правде говоря, я полагал, что прежде заработаю апоплексический удар из-за плохого поведения.

Пенелопа изумленно воззрилась на супруга, и тот решил уточнить:

– Из-за твоего плохого поведения.

– За мной ничего такого не водилось, пока я не встретила тебя, – резко возразила она.

– Ха-ха-ха! – фыркнул Колин. – А вот это забавно.

И Пенелопе пришлось замолчать. Потому что, пропади оно все пропадом, ее супруг был прав. И так уж получилось, что именно в этом заключалось все дело. Колин, зайдя в холл, сбросив пальто и довольно пылко облобызав Пенелопу (на глазах у дворецкого!), небрежно бросил:

– О, кстати, я так и не сказал ей, что ты Уислдаун.

А уж если и можно было счесть что-либо недостойным поведением, так это как раз сочинительство на протяжении последних десяти лет печально известных «Светских новостей леди Уислдаун». За прошедшие годы Пенелопа, скрываясь под псевдонимом, сумела оскорбить почти всех представителей высшего света, даже себя. (Разумеется, светскому обществу показалось бы подозрительным, если бы автор не посмеялась над девушкой, выглядящей, словно перезревший лимон, в ужасных платьях желтого и оранжевого цвета, которые ее заставляла носить мать.)

Незадолго до замужества Пенелопа «удалилась от дел», но попытка шантажа убедила Колина, что лучше всего открыть тайну супруги всему высшему свету при помощи красивого жеста, поэтому он объявил о подлинной личности леди Уислдаун на балу своей сестры Дафны. Все это было весьма романтично и очень… ну, красиво, но когда вечер подошел к концу, выяснилось, что младшая сестра Колина исчезла.

Элоиза многие годы была ближайшей подругой Пенелопы, но даже она не догадывалась о самой большой тайне новоиспеченной миссис Бриджертон. Причем не догадывалась до сих пор. Элоиза ушла с бала прежде, чем Колин сделал объявление, а, догнав беглянку, он, похоже, не счел нужным что-либо ей рассказывать.

– Если честно, – заметил Колин с несвойственным ему раздражением, – это меньшее, чего она заслуживает после того, через что заставила нас пройти.

– Ну да, – прошептала Пенелопа, чувствуя себя так, словно предает лучшую подругу, даже просто произнося эти два коротких слова.

Но весь клан Бриджертонов буквально обезумел от беспокойства. Да, Элоиза оставила записку, однако та каким-то образом затерялась среди других писем, адресованных ее матери, и прошел целый день, прежде чем семья уверилась, что их сестру и дочь не похищали. Однако даже тогда никто из Бриджертонов не вздохнул с облегчением; Элоиза могла уехать по собственной воле, но семейству потребовались еще одни сутки, чтобы перерыть комнату беглянки до основания, обнаружить письмо сэра Филиппа Крейна и понять, куда она могла убежать.