Она ответила капитану гневным взглядом, который прожег вплоть до внутренностей.

— Прости. Мне не следовало смеяться над тобой, — тут же пристыженно прошептал он.

Гнев во взгляде Ианты быстро исчез, когда Джем наклонился к нему и проговорил совершенно серьезным голосом:

— Капитан, Диана говорила мне, будто мама сказала, что он не подойдет, что бы это не значило.

Мистер Эверли рассмеялся, а Диана только вздохнула и сердито уставилась на младшего брата.

— И с этим было покончено, — завершила Ианта, покраснев, словно школьница.

Она снова ловко сменила тему разговора, и теперь настала очередь Дианы рассказать о школе в Бате и о ее подругах там. Фолк расслабился, на самом деле позволив спине коснуться спинки кресла, и с удовольствием слушал Диану, которая, как он теперь увидел, обладала цветом волос матери, но лицом отца. Интересно, что это вызывает у Ианты: радость или боль? Каково это — видеть погибшего мужа и любовника, воплощенным в собственном ребенке? По крайней мере, я никогда не узнаю таких мучений, если это мучения, подумал он.

Обед закончился. Он знал, что Ианта не выйдет из-за стола, забрав с собой детей, чтобы они с викарием могли неторопливо побеседовать в мужской компании, но то, что она сделала, удивило его. После того, как она с помощью детей убрала посуду со стола, Ианта принесла херес и бокалы.

— Вы, бывалые моряки, всегда произносите тост в конце трапезы, не так ли? Джим как-то рассказывал мне об этом.

— В самом деле, так мы и делаем, моя дорогая, — без размышлений ответил он. — Однако это твой дом. Тебе и начинать.

Ианта улыбнулась и налила всем хереса, даже Джему, хотя и добавила воды в его бокал.

— Херес контрабандистов, — пояснила она. — Я хранила эту бутылку много лет. Она для особых случаев.

Фолк мог видеть, что бутылку раньше не открывали. Очевидно, что в семье Мирс бывало не так много особых случаев.

— Тогда все встаем, — проговорила она и повернулась к нему лицом. — Давайте выпьем за мир и возвращение отсутствовавших друзей.

Он улыбнулся ей поверх края бокала.

— Спасибо, Ианта.

— Я слышала, что морские тосты всегда образные, — продолжила она, пока собравшиеся все еще стояли на ногах. — Ваша очередь, капитан Фолк.

— Ну-ка, поглядим. Сегодня среда, не так ли? — Он усмехнулся Джему. — Парень, если бы сегодня была суббота, то тост был бы такой: «За жен и возлюбленных. И пусть они никогда не встретятся».

Диана хихикнула, но Джем только с озадаченным видом посмотрел на мать. О нет, осознал Фолк, теперь ей, вероятно, придется объяснять сыну смысл этих слов.

Но Ианта опередила его.

— Джем, капитан Фолк с радостью объяснит тебе это позже!

— Согласен, мадам. — Он поднял бокал. — Но так как сегодня среда, Джим, то вот что мы сказали бы в море: «За нас». И кто-то обязательно присоединился бы: «Потому что никто больше не помнит о нас».

— Это неправда, — быстро ответил Джем. — Мы всегда помнили о вас.

— Я тоже вспоминал о тебе, парень, — проговорил мистер Эверли. — Каждый вечер.

Фолк не смог сдержаться. Он несколько раз сглотнул, а все остальные по доброте душевной не стали делать проблему из того, что взрослому мужчине, закаленному на службе своей стране, понадобился момент, чтобы прийти в себя.

— Тем не менее, мой мальчик, таков тост. Так как ты самый младший член команды из тех, кто присутствует за столом, то именно тебе выпадает задача произнести его. Мы ждем. Вперед.

Джем несколько мгновений серьезно смотрел на него.

— За нас, потому что никто больше не помнит о нас. — Он отпил из бокала и опустил его. — Можете ли вы попросить флот изменить этот тост?

— Традиции тяжело сломать, парень, но я приму это предложение во внимание и передам через нужные каналы.

Все засмеялись, даже Джем, на что капитан и надеялся. Они перешли в гостиную, чтобы еще немного поговорить, но быстро стало очевидным, что викарий устал. Я должен предложить проводить его домой, подумал Фолк, но Ианта опять оказалась впереди.

— Диана и Джем, не будете ли вы добры проводить нашего дорогого друга домой? Я намереваюсь занять капитана Фолка мытьем посуды.

Похоже, он оказался единственным, кто удивился, но затем ему пришло в голову, что Диана и Джем, вероятно, выполняют это поручение каждый раз, когда пожилой джентльмен приходит к обеду. Джем держал его пальто, а Диана суетилась с шарфом. Фолк улыбался, наблюдая за ними, настолько заботливо они обращались с викарием. Джим, ты мог бы гордиться тем, как твоя возлюбленная жена воспитала ваших детей, подумал он. Они настолько хороши, что мне жаль, что ты не знаешь об этом.

Когда они ушли, Фолк присоединился к Ианте в кухне, снял мундир и огляделся в поисках передника.

— Боже мой, тебе не нужно становиться моей судомойкой, — упрекнула его Ианта, не вынимая рук из воды с грязной посудой. — Мне просто хотелось несколько минут побеседовать с кем-то, кто старше десяти лет и при этом не является пятнадцатилетней девчонкой с переменчивым настроением.

Джеремия нашел достаточно большое посудное полотенце и повязал его вокруг талии.

— Это еще одно качество лидера, Ианта. Никогда не проси команду сделать что-то, чего не можешь сделать сам. — Эти слова прозвучали не совсем верно. — Не то чтобы я подразумеваю, что ты — это моя команда, но я могу выполнить работу за любого матроса на корабле, вплоть до заталкивания пакли в пробоину ниже ватерлинии. — Он готов был ударить себя за то, что в его голосе прозвучала тоска.

Ианта повернулась к нему, ее руки были покрыты мылом.

— Ты скучаешь по своему кораблю.

— Как по кусочку собственного сердца. Позволь мне мыть посуду, потому что ты знаешь, что куда нужно поставить.

Он занял ее место у мойки, радуясь тому, что может чем-то заняться, и уже испытывая беспокойство из-за того, что сидит без дела. Фолк не знал, как он сможет пережить две недели, оставшиеся до вызова в Адмиралтейство, когда он узнает о своем новом назначении. И все же, мытье посуды с Иантой Мирс останется воспоминанием, которым он всегда будет дорожить, каким бы повседневным не выглядело это занятие. Может быть, именно так проходит жизнь на суше: краткие моменты ничем не замутненного удовольствия вместо сражений, меняющих облик мира, и часов беспрерывного ужаса. Он бросил взгляд на Ианту, которая, кажется, снова и снова вытирала одну и ту же тарелку.

— Ианта, значит, адвокат не подошел?

— Нет, ведь я не любила его. Какой был бы в этом смысл?

Честный и откровенный ответ, лишенный всяких ужимок, словно доклад одного из его помощников.

— Думаю, что эта тарелка уже сухая, Ианта, — мягко проговорил Фолк, жалея, что вообще упомянул этого проклятого адвоката.

Теперь ее лицо порозовело, и она взяла другую тарелку.

— Полагаю, только я один во всем мире знаю, как сильно Джим любил тебя. — Казалось правильным произнести именно эти слова, но он понятия не имел, как утешить ее — кроме того, чтобы обнять и прижать к себе так крепко, как только мужчина может прижимать женщину, чтобы она смогла ощутить пуговицы его рубашки всем телом вплоть до позвоночника.

Ианта изумила его тем, что рассмеялась в ответ, неподдельным утробным смехом, какого он не ожидал от женщины.

— Ах ты, идиот, — воскликнула она, и это прозвучало словно выражение нежности. — Уж кто-кто, а ты должен знать, учитывая, что сам написал все эти письма!

Если бы Ианта внезапно нанесла ему такой удар, что он свалился бы головой вниз в кухонную раковину, Фолк и то не удивился бы сильнее.

— Ты знала? — спросил он, ужаснувшись тому, что его голос прозвучал надтреснуто, словно у гардемарина.

— Конечно, я знала, — ответила ему Ианта. — Из Джима вышел никудышный автор писем. Первые несколько писем, которые он написал мне, были такими высокопарными, благослови Бог его сердце. — Она взяла капитана за руки, вытерла их своим передником и указала на стул возле кухонного стола. — Присядь. Ты побледнел под загаром, а у меня недостаточно сил, чтобы поднимать тебя с пола, если ты упадешь в обморок.

Фолк сделал так, как она велела, едва осмеливаясь смотреть на нее. Ианта села за стол напротив него, ее глаза весело блестели.

— В своем последнем письме — по крайней мере, в последнем перед тем, как они начали выглядеть по-настоящему изысканными и похожими на любовные — Джим упомянул, что ты прибыл на борт в качестве третьего помощника.

— На «Кларион», — добавил он, довольный тем, что в этот раз его голос звучал нормально, а не унизительно пискляво.

— Я ошибаюсь насчет этих писем? — спросила она, не выглядя при этом ни оскорбленной, ни обиженной, и ни в малейшей степени печальной.

— Вовсе нет. Мы делили каюту, и он, не тратя ни минуты, рассказал мне о том, как отчаянно влюблен. Сказал, что хочет сделать все правильно, и что если собирается ухаживать за тобой по переписке с помощью собственных ничтожных слов, то он обречен.

Ианта рассмеялась и хлопнула в ладоши.

— Обречен, — повторила она. — Каким он был замечательным.

Фолк тоже был вынужден засмеяться. Она с такой легкостью приняла их махинации.

— Ты же знала Джима. Он говорил убедительно и совершенно искренне, и я не смог отказать ему. И мне нравится писать.

Ианта поставила локти на стол, что совершенно не подобало леди, и оперлась подбородком о ладони.

— А он говорил тебе, что именно писать?

Тут-то он и попался. Фолк мог солгать и ответить «да» — или сказать правду и ответить «нет». Он предпочел осторожность и солгал, но Ианта видела его насквозь.

— Джеремия, должно быть, ты — худший лжец во всем флоте, — заявила она ему, потянувшись через стол, чтобы слегка встряхнуть его. — Ты забываешь. Я знала Джима почти так же хорошо, как и ты. Вероятно, он сказал тебе, как сильно любит меня, а затем всплеснул руками в воздухе, как обычно делал, когда пребывал в растерянности, и произнес что-то в духе: «Миа, придумай все остальное». И ты присматривал за ним, точно так же, как присматривал за мной, когда отправил мне свои призовые деньги после Трафальгара.