Если меня не одолеет слабоумие (вообще-то не свойственное членам моей семьи долгожителей), я не думаю становиться пассивной старухой, которая будет общаться лишь с одной-двумя собаками. Это ужасающее зрелище, хотя, как говорит Ямпольски, человеку не нужно жить в страхе. Я готовлюсь к будущему. С возрастом и недостатки, и достоинства лишь обостряются. Это неправда, что с возрастом естественно приходит и мудрость, скорее наоборот, пожилые люди почти всегда сходят с ума. Если мы стремимся быть мудрыми, то следует тренироваться с юных лет. Пока я смогу себе позволить, я буду забираться вверх по лестнице на чердак, где буду продолжать что-нибудь писать и таким способом, за сочинением историй, проводить свои дни. Если мне это удастся, старость на меня не нападёт.
В Соединённых Штатах общество согласно закону устанавливает порог старости в шестьдесят шесть лет, когда мы, люди, имеем право на получение пенсии. В этом возрасте большинство выходит на пенсию, у женщин появляются седые пряди (не стоит с этим спешить искусственно), а мужчины прибегают к виагре, чтобы реализовать свои фантазии (какой ужас!). Честно говоря, процесс старения начинается с самого рождения, и каждый человек переживает его по-своему. Во многом это связано с культурой. На женщину лет за пятьдесят никто не обратит внимания в Лас-Вегасе, но в Париже такая особа может быть ещё очень привлекательной. Мужчина за семьдесят лет может быть и стариком в какой-то отдалённой деревне, но в бухте Сан-Франциско, где я сейчас живу, дедушки группами катаются на велосипедах, что было бы достойно похвалы, если бы они не надевали шорты светящихся цветов.
Нам докучает необходимость различных диет и физических упражнений, чтобы стареть планомерно. Это имеет место, но не нужно обобщать. Спортивным человеком я никогда не была, поэтому сейчас нет никаких причин убивать себя спортивными тренировками в зале. Я поддерживаю себя в форме, прогуливаясь с собаками до ближайшего кафе, где выпиваю чашку капучино. Мои родители прожили здоровыми почти век, и я никогда не видела их потеющими на тренировках в спортзале или ограничивающими себя в еде. Они выпивали бокал-два вина за столом и по коктейлю вечером. Родители кушали сливки, сливочное масло, красное мясо, яйца, кофе, десерты и употребляли все виды запрещённых углеводов, но в умеренном количестве; они не полнели, а о холестерине даже и не слышали.
Родители любили друг друга и заботились друг о друге до последнего момента своей великолепной жизни — такое бывает очень редко. Последний этап жизни, как правило, трагичный, поскольку общество не готово иметь дело с долгожителями. Какими бы продуманными ни были наши планы, обычно не хватает средств, чтобы довести их до конца. Последние шесть лет жизни — самые дорогие, болезненные и в основном проходят в одиночестве; это годы зависимости от окружающих и, слишком уж часто такое происходит, одновременно и время нищеты. В прошлом семья — лучше сказать женщины, члены семьи, — заботились о пожилых, но конкретно здесь и, судя по своему ближайшему окружению, такое практически отсутствует. Дома тесные, денег мало, работа и ритм жизни многое требуют от человека, и в довершении всего слишком долго живут бабушки и дедушки.
Заставшие семидесятые годы люди боятся окончить свои дни в доме престарелых в подгузниках, накаченные таблетками и привязанные к инвалидной коляске. Лично я хочу умереть до того, как мне потребуется помощь в душе. Мы с подружками мечтаем создать общество с учётом того, что когда-нибудь останемся вдовами, поскольку мужчины живут меньше. (Предпочитаю не применять к себе этот случай, потому что недавно вышла замуж, и мысли о вдовстве меня угнетают.) Например, мы могли бы купить где-нибудь участок земли, недалеко от больницы, на котором построить отдельные домики с коммунальными услугами, оборудовать около них место для домашних питомцев, сад и устраивать различные зрелища. Мы часто об этом говорим, но вот конкретные действия по осуществлению плана вечно откладываем — не только потому, что это предложение подразумевает под собой большие вложения, но ещё и потому, что в глубине души мы верим, что всегда будем независимыми личностями. Иными словами, выдаём желаемое за действительное.
Если у нас получится избежать симптомов старости и оставаться здоровыми до ста двадцати лет, как предлагает профессор Дэвид Синклер, тогда мы неизбежно столкнёмся с непростым вопросом долголетия. И продолжать его игнорировать — настоящее безумие. Являясь обществом, нам следует найти приемлемую форму ухаживания за пожилыми жителями и даже помочь им умереть, если сами этого пожелают. Предсмертное сопровождение человека должно стать реально осуществимым на практике вариантом в любой точке мира, а не только в нескольких продвинутых в научном плане областях планеты Земля. Достойная смерть — право человека, но закон и медицинские учреждения часто вынуждают нас жить так, что о достоинстве не может быть и речи. Как предположительно сказал Авраам Линкольн, для вас важно не то, сколько лет в вашей жизни, а сколько жизни в ваших годах.
С одним моим другом, который в восемьдесят пять лет до сих пор соблазняет женщин, как и занимался этим всю жизнь, мы договорились вместе покончить жизнь самоубийством, когда нам покажется, что наступил подходящий момент. Тогда он направит свой небольшой самолёт или латунного комара до самого горизонта, насколько в нём хватит топлива, а после мы погрузимся в Тихий океан. Чистый финал жизненного пути, избавляющий семью от похоронных хлопот. К сожалению, пару лет назад у друга истёк срок лицензии пилота, продлить его он не смог, и комара пришлось продать. Теперь друг подумывает приобрести мотоцикл. Да, я себе желаю лёгкой быстрой смерти, потому что я не Ольга Мюррей, и у меня никогда не будет собственной деревни, полной любящих людей и заботящихся обо мне до последнего дня жизни.
И, кстати, замечу, что по мере снижения и рождаемости населения, и его старения в Соединённых Штатах и Европе, иммигрантов следует приветствовать с распростёртыми объятиями. Это всегда молодые люди — старики не эмигрируют — и своей работой они оказывают поддержку пенсионерам. В дополнение, следуя традиции, женщины-иммигранты заботятся о детях и стариках. Из них получаются самые терпеливые и любящие няни для тех, кого мы любим больше всего на свете.
Пожилые граждане далеко не в приоритете, от них сплошные неудобства. Правительство не выделяет им средства в достаточном объёме; система здравоохранения несправедлива и неадекватна; и в большинстве случаев место жительства стариков на задворках, чтобы общество их практически не видело. Страна обязана поддерживать людей, которые вносили вклад в развитие основного населения в течение сорока-пятидесяти лет, но такого не наблюдается, если только речь не идёт о какой-то исключительно цивилизованной стране, одной из тех, где нам всем так хотелось бы жить. Страшный удел большинства пожилых людей — окончить свои дни, будучи зависимыми, нищими и отвергнутыми обществом.
Возможно, мой план оставаться активной и умереть, не сняв обувь, не исполнится, и настанет время, когда придётся постепенно отказываться от того, что теперь мне кажется важным. Надеюсь, от чувственности и написания произведений я откажусь в последнюю очередь.
Если я буду жить слишком долго, потеряю концентрацию внимания. Когда не сумею что-либо вспомнить и сосредоточиться, не смогу писать дальше, а значит, окружающие меня люди начнут страдать, поскольку идеал для них — чтобы я была, но по возможности где-нибудь в уединении в самой дальней комнате дома. Если я сойду с ума, я этого не замечу, но если я утрачу свою независимость, будучи в здравом уме, — такое уже произошло с мамой — мне станет крайне неприятно.
На данный момент ничто не нарушает моей подвижности, но однажды элементарные бытовые вещи я буду выполнять с трудом. Я всегда была никудышным водителем, и теперь я в этом плане ещё хуже. Я врезаюсь в деревья, внезапно появляющиеся там, где раньше их вроде бы не было. Я избегаю водить машину в сумерках, поскольку не могу прочесть дорожные знаки и, в конце концов, где-нибудь непростительно заблужусь. Вождение автомобиля — не единственный вызов, которые мне подкидывает судьба. Я отказываюсь совершенствовать компьютер, сменить мобильный телефон и свой старый автомобиль или учиться пользоваться пятью пультами от телевизора. Я уже не могу открывать бутылки, стулья стали тяжелее, петли меньше, а обувь — ýже.
К упомянутым ограничениям прибавляется неизбежное снижение либидо, если сравнивать с его прежней силой, как правило, доставляющей мне удовольствие в прошлом.
Моя подруга Грейс Дамманн, одна из шести Сестёр Вечного Беспорядка, которые являются членами близкого круга моей духовной практики, уже много лет живёт в инвалидной коляске после ужасного лобового столкновения на мосту Золотых Ворот. Это была очень спортивная женщина, она тренировалась, чтобы совершить восхождение на Эверест, когда произошла авария, в результате которой раздробилось несколько костей, после чего она осталась полупарализованной. Подруге понадобились годы, чтобы принять своё новое физическое состояние, мысленно на Гавайях она всё ещё каталась на водных лыжах и бегала марафоны.
Грейс живёт в доме престарелых, потому что нуждается в помощи, там она самая молодая. Помощь, ей оказываемая, крайне мала: пять минут по утрам, чтобы одеть женщину, ещё пять минут по вечерам, чтобы уложить её спать, и два раза в неделю помощь в принятии душа. Она говорит, что каждая капля воды на её коже — настоящее благословение, она наслаждается мылом и пеной от шампуня на своих волосах. Я часто думаю о Грейс, когда принимаю душ, чтобы не относиться к этой привилегии как к чему-то должному.