— Ну и что? К чему всё это?

— Еще не вечер. Скоро поймешь. А сейчас собирайся на выход.

Место, где теряют душу

Он предпринял «Путешествие на Восток»

и не вернулся.

Произошла с ним некая псевдо«метанойя»,

душу русскую он утратил.

В. Пригодич

«Время стоянки пять минут» — пропищало со стороны вокзала. Вышел из вагона, вдохнул свежий воздух с горьковатым привкусом торфа. На платформе ко мне подошел молодой человек субтильного телосложения. С поклоном поприветствовал, подхватил сумку и понес к лестнице. Здесь, на юге, держалась теплая погода, на клумбе весело подмигивали цветы. В автомобиле молчаливый юноша доставил меня до усадьбы, спрятанной в лесной глуши. Вход меня впечатлил — ворота Расёмон, в классическом, так сказать, виде: ярко красные, с летящими крыльями, резными столбами, в золотых иероглифах. У ворот стояла гейша в праздничном кимоно, кланялась в пояс и улыбалась белым личиком... А может, и не улыбалась вовсе — пойди, пойми, что на том нежном личике с узкими щелочками глаз.

— Добро пожаловать, дорогой гость моего хозяина! — произнесла японка на чистом русском языке. — Мой хозяин ждет вас в саду под сакурой. — Показала крошечной ручкой направление движения.

Пока я не прошел сквозь ворота Расёмон, водитель стоял у открытой двери автомобиля, и тоже в глубоком поклоне непрестанно следил за мной, не отводя глаз. На скамейке под японской вишней неподвижно сидел человек в белом европейском костюме, глядя на золотых рыбок, плавающих в крошечном пруду, обложенном камнями. С горки, по плоским камням стекала струйка воды. Приняв правила игры, я также присел на лавочку и уставился на воду. Медленно оглянулся, рассмотрел экзотическую растительность, навалы камней, вычурные деревья, вслушался в задумчивое птичье щебетание. Неслышно подошла гейша, держа в кукольных ручках поднос с чашечкой, я пригубил, ощутив на языке знакомый вкус японской рисовой водки саке.

Наконец ожил хозяин, встал, обнял меня и сказал вместо приветствия:

— Ожидал тебя, друг. Но не только, чтобы с тобой выпить-закусить, а чтобы вместе съездить в город. Кто знает, может, если понравится, я тебе его подарю.

— Вообще-то я за деньгами приехал, — сказал я раздраженно. — Мы же договорились!

— Этот вопрос, считай, решен. На днях привезут всю сумму наличными. Отдашь, когда сможешь, то есть ровно через месяц.

— Спасибо! — выдохнул я облегченно. — Прости, Семен!

— Сем-сан, пожалуйста. Вот почему я хочу, чтобы ты хоть немного отдохнул и впитал в себя этот покой. — Он развел руками. — А то вы там, в городах совсем о душе не заботитесь. А она покоя хочет!

— Это да! — согласился я, со стыдом почувствовав себя суетливым торгашом семечек на колхозном рынке.

— Ну ладно, Платон, давай съездим на полчасика в город, а как вернемся, продолжим.

В автомобиле продолжилось молчание, только тихая музыка с журчащими переливами, да тихим птичьим лепетом продолжила расслабляющее воздействие. И это мне нравилось.

Город оказался весьма уютным, зеленым, изнеженным. Здешние южные люди отличались ленивым спокойствием. Они даже ходили как-то по-особому плавно, не размахивая руками, и говорили, как пели, растягивая слова. Едва качнув рукой, Семен остановил автомобиль, опустил стекло и жестом руки подозвал парня, лет двадцати. Тот нехотя оторвался от друзей и вразвалку подошел к нашему автомобилю.

— Передай своим, — полушепотом произнес Семен. — Даю время до двадцати двух уехать из города на расстояние не менее трехсот километров. Кто не выполнит мое указание, с полуночи будет подвергнут уничтожению. Всё, иди!

— Да кто ты такой, дядя! — лениво протянул местный бандит.

— Хозяин этого города, — произнес Семен, поднимая стекло.

Повторил почти незаметный жест рукой, автомобиль тронулся.

— Нравится тебе город? — спросил Семен. — На мой вкус, весьма симпатичный. Конечно, кое-что нужно еще подработать, но уже сейчас тут можно и работать, и отдыхать. — Он сверкнул глазами и спросил, как продавец в магазине джинсов: — Ну, что, берешь?

— Думаю, преждевременно, — сказал я ошеломленно. — Да и ты здесь еще не хозяин. По-моему, ты еще не избавился от прежних. Думаешь, они вот так запросто покинут хлебное место?

— Не сомневаюсь. — Он показал на ворота Расёмон. — А теперь предлагаю на время забыть о делах и предаться созерцанию красоты.

Прежде чем войти внутрь, мы переобулись в деревянные шлепанцы. Внутреннее убранство также выполнено в японском стиле: бумажные перегородки, маты-татами, низкий столик с вазочками и бутылочками, цветы в больших вазах. Звучала тихая музыка, похожая на шелест травы с журчанием воды и пением птиц. Гейша по имени Эрико усадила меня на татами, протянула чашечку саке, подвинула ко мне вазочки с лапшой, овощами, рыбой. Семен откинулся на подушки, хлебнул саке и зажмурил глаза.

— Ты даже не пытался узнать, что со мной произошло? — спросил он тихо.

— Что ты имеешь в виду?

— Куда я делся после взрыва в третьей комнате ДОТа.

Вот почему всю дорогу сюда я вспоминал наши военные игры! Ничего себе! Маленький, но амбициозный Сёмка превратился в этого самурая Сем-сан, который присваивает и дарит целые города. Ну и что мне сейчас отвечать, если я все эти годы пытался забыть ту скверную историю.

— Задумался, — едва слышно произнес хозяин. — Значит, «малому» удалось заставить уважать себя? Хотя бы тебя, Платон.

— Так ты всё подстроил?

— Конечно. Сейчас мне стыдно в этом признаться, но тогда я очень сильно на вас обижался, особенно на тебя. Мне казалось, ты самый добрый и совестливый мальчик. Я считал тебя своим другом. Единственным другом. …А ты струсил, сбежал.

— Прости, именно так — струсил и сбежал, — кивнул я. — Но тебе не кажется, что ты поступил жестоко? Ведь мы были детьми. А для детей первое столкновение со смертью — это шок на всю жизнь. Особенно, если ребенок чувствует свою вину и причастность к беде.

— Да, возможно, это и была жестокость. Только посмотри на нас с тобой — мы уже способны выживать в этом жестоком мире. Значит, всё не зря! И да, прошу прощение за свой поступок!

— И ты меня прости! — Я даже привстал на своем татами, чувствуя важность момента.

— Только вот, что я должен тебе сказать… — Сем-сан задумчиво помолчал. — И деньги, и города, да и сама жизнь — всё это пустое. Ты читал кодекс самурая?

— Читал, — сказал я, криво усмехнувшись. — Я бы назвал эту книжицу «кодекс самоубийцы».

— Значит, ничего ты не понял. Именно смерть делает жизнь насыщенной и осмысленной. Готовность к смерти совершенствует человека. Красиво умереть — это великое счастье. Давай поступим следующим образом: ты прими ванну с травами, Эрико сделает тебе дивный массаж, уложит спать. Если будет желание, она же окажет услуги интимного свойства.

— Спасибо, не надо.

— Как хочешь. Давай, отдыхай, приходи в себя, вкуси покой.

Дурман

Я бежал по краю нирваны

песня ELMAN Нирвана

Ванна с волшебными травами, массаж гейши с не менее волшебным кремом — погрузили меня в то состояние, которое определяется словом «нирвана». Теплые струи подхватили мое полужидкое тело, и понесли разум в сияющие облака тающего отражения.

Во время очередного кризиса потерял почти все деньги. Мне понадобился крупный заём, чтобы поправить дела своей фирмы. Банки в такой услуге мне отказали — они сами падали один за другим, поэтому я решил обратиться к партнерам. Перебрал в памяти одного за другим, обратился к одному, другому, но неожиданно получил вежливый отказ. Ничего не оставалось, как попросить помощи у Семена по прозвищу Сем-сан.

Некогда он был обыкновенным бандитом, его уважали, не боялись, но остерегались, во всяком случае, конфликтовать. Семен ездил на солидных иномарках, одевался в черные дорогие костюмы, поверх джемпера под пиджаком носил толстую золотую цепь, обувь и парфюм предпочитал немецкие, разговаривал негромко и основательно, улыбался сдержанно, всегда был вежливо-ироничным — словом, производил приятное впечатление. Мы с ним, как говорится, раскланивались при встрече, с обязательной шуткой: «Саид, ты зачем убил моих людей?» — «Стреляли…» Внешне он походил на восточного мужчину — смуглая кожа, черные глаза и волосы — и еще что-то неуловимое, вроде утонченной свирепости или артистической томной сентиментальности. В дела друг друга мы не вникали, и не раз сидели в ресторане за соседними столиками, раза два или три обменивались ударами из-за женщины, но так, скорей для поддержания традиции, чем злобы ради — словом, наши отношения можно назвать вполне добрососедскими.

…Таким он был прежде, пока не занялся созданием сети японских ресторанов. К порученных делам он всегда относился основательно, поэтому, пока подчиненные готовили помещения поближе к центру города, пока бухгалтер оформлял кредиты и прочие документы, Семен отправился в Японию на стажировку.

Оттуда он вернулся, не то чтобы другим человеком, но иным — точно. Нельзя сказать, чтобы он очаровался философией буддистской нирваны, или природными изысками синтоизма, но для себя решил он так: возьмем внешнюю японскую оболочку, основу же духовную оставим нашу, православно-атеистическую. Самое главное, что понял Семен, чем проникся и стал уважать — приоритет духовности над телесностью, но советский агрессивный атеизм он отверг решительно и бесповоротно.

— Этот мальчик твой? — спросил Сем-сан, указывая пальцем на вошедшего.

— Ага, уже с месяц как, — кивнул я, чувствуя, как холодная гадюка заползает в мою гудящую грудь. Взглянул на «мальчика» и проскрипел: — Ты как здесь?

— Проследил за вами, — нагло улыбаясь, сказал он. — Решил помочь, так, на всякий случай.

Этот юноша из приличной семьи устроился к нам на фирму, когда у нас всё было в порядке. Закончил институт, поискал вакансию, но никто из нанимателей сотруднику без опыта работы предлагать приличную должность не спешил. За него попросил старый друг, его отец. Я со скрипом согласился. Поначалу парень производил впечатление скромного «ботаника», согласился работать за малые деньги, обещал учиться и учиться, как завещал… кто-то из их компании. Удачно провел небольшую одноразовую сделку, потом чуть крупнее — с тех пор его и понесло. Стал разговаривать с коллегами со снисходительной улыбкой, вроде бы вежливо, но с явным превосходством. Меня остерегался, иногда лебезил, но с тех пор, как нас ограбили, пытался произвести впечатление единственного работника, способного вывести фирму из кризиса. Сыпал идеями, одна другой безумней, быстро мне надоел, я пригрозил, если он не угомонится, уволю без выходного пособия. На время затих, видимо, затаил обиду, решив для себя выждать момент и показать себя во всей красе. И вот он здесь…