Глава 8 Елена

Данте жил на Восточном Центральном Парке в двухэтажном пентхаусе с видом на зелень огромнейшего парка. Это было старое каменное здание с горгульями, вырезанными на многоуровневых балконах верхних этажей. Меня удивила его элегантность и старомодный шарм. Данте казался мне мужчиной со стилем «стекло и хром», современным мачо в области дизайна. Тем не менее, я понимала стоимость такого помещения в городе и была потрясена тем фактом, что мафиозные семьи работали как компании из списка Fortune 500, накопив так много несметных богатств, что репортеры могли только гадать об их дивидендах.

На его этаж поднимался частный лифт, и человек, который позволил мне подняться, был таким же итальянцем, как и все, с толстой шеей, широкими плечами, невысокого роста, как у южанин, с жесткими черными волосами.

— Ciao (в пер. с итал. «здравствуйте), — приветствовал он меня громким криком, который напугал. — Вы здесь, чтобы увидеть мистера Данте, si (в пер. с итал. «да?»)

— К мистеру Сальваторе, да, — согласилась я, вежливо улыбнувшись, когда последовала за ним в лифт, прижимая к груди сумочку, будто она могла защитить меня от его итальянизма.

Словно такие вещи были заразными, и я рисковала заразиться.

Он улыбнулся мне с дыркой меж зубов.

— Следовало бы знать, что мистера Данте будет представлять такая симпатичная Ragazza (в пер. с итал. «девушка»).

Я не знала, как на это реагировать, поэтому просто поджала губы и удержала феминистский ответ за языком.

— Тяжелый день? — продолжал он в том же дружелюбном ключе, как если бы мы были хорошими приятелями. — Сегодня мы переставляем все три этажа.

— Прошу прощения? — спросила я, мой интерес возрос, когда лифт начал плавно подниматься по башне.

— Мистер Данте выкупил два этажа под своим, — сказал он, нахмурившись, глядя на меня, будто я была глупа. — Мужчина должен иметь семью рядом собой, если он застрял здесь. Одиночество творит ужасные вещи с человеческим духом.

Я недоверчиво приподняла бровь. Итак, за сорок восемь часов Данте выкупил три верхних этажа роскошного многоквартирного дома, чтобы иметь поблизости своих соратников.

Ох, но по-своему это был гениальный ход.

Ему не разрешалось покидать жилой дом, но внутри здания он имел полную свободу действий, и никто не заметил бы его посещений других квартир. Это умный способ обойти требование о том, чтобы никакие известные преступные партнеры не могли навещать его во время домашнего ареста. Если они уже жили в этом здании, встречаться и вступать в сговор стало намного проще.

О да, Данте был умен.

И, очевидно, могущественен, если смог подкупить или заставить людей покинуть свои дома в такой короткий срок.

Мужчина в вестибюле, который начинал напоминать мне какого-то итальянского лепрекона с его бойкой ухмылкой, невысоким, коренастым телом и странно веселой мудростью, снова улыбнулся мне, коснувшись кончика носа.

— Меня зовут Бруно, — представился он, протягивая пухлую волосатую руку, чтобы пожать мою. — Я знаю все, что происходит в этом здании. Глаза и уши мистера Данте, если хотите.

— Вас может допросить обвинение, — предупредила я его. — Надеюсь, что вы не станете так свободно общаться с ними, как со мной.

Мгновенно его маленькие глазки опустились в тяжелые складки, образованные хмурым взглядом.

— Я скорее умру, чем стану предателем.

— Потому что он ваш босс, — предположила я, проверяя его, потому что мне было любопытно, как солдаты Данте относятся к нему.

Был ли он тираном, злым язычником, как я хотела верить?

— Потому что он из тех людей, которые снимают рубашку со своей спины ради кого угодно, — заявил он голосом, который был почти криком. Он ударил кулаком по сердцу и посмотрел на меня. — Даже для таких, как я.

У меня не было ответа на это, но, к счастью, лифт пикнул, и двери открылись, демонстрируя прихожую квартиры Данте. Забыв о Бруно, я вошла, потрясенная мрачной атмосферой пространства.

Все было черным, серым или стеклянным.

Круглые стены фойе были покрыты угольной штукатуркой, итальянской и современной одновременно. Огромное круглое потолочное окно, проливало бледный осенний свет на возвышающееся оливковое дерево в центре маленькой комнаты. Оно наполняло воздух своим богатым зеленым ароматом, хотя на его ветвях не было фруктов. Аромат мгновенно вернул меня в Неаполь, к деревьям во дворе нашей соседки, Франчески Моретти, и к ощущению, лопающихся фруктов под моими босыми ногами, когда я гналась за своими братом и сестрами сквозь деревья летом.

Я сморгнула воспоминания и сопутствующую боль в груди, когда заметила, как музыка разливается по квартире через динамики объемного звучания.

Дин Мартин напевал о вечере в Риме, но не это заставило меня подкрасться к тому, что, как я думала, было гостиной.

Это был громкий, сильный звук смутно знакомого голоса, подпевающего музыке.

Когда я повернула за угол, передо мной раскинулось открытое пространство гостиной и кухни, все в том же черном, сером и стеклянном стиле фойе, абсолютно мужское, но в то же время удобное. Сам Данте находился на огромной кухне за чёрной мраморной столешнице и пел, скручивая ньокки^{1} вручную.

Я моргнула.

Другие в комнате приостановили свои занятия, заметив меня, но мои глаза были прикованы к поющему мафиози, который готовил нежную пасту своими руками человека-убийцы.

Я снова моргнула, не находя слов.

Кто-то, должно быть, предупредил его о моем присутствии, потому что Данте оторвался от своей работы, встречаясь со мной взглядом, и медленная плавная улыбка расплылась по его лицу.

Что-то затрепетало у меня в животе.

Я откашлялась, расправила плечи и прошла через гостиную к кухне.

— Что ж, если ты пытаешься быть клише, ты определенно добиваешься успеха.

Данте засмеялся, и этот звук был таким же музыкальным, как и его предыдущее пение.

— Ах, Елена, я начинаю наслаждаться твоим остроумием.

— Не привыкай к этому, — сухо предупредила я, ставя сумочку на один из стульев и огибая столешницу, проверяя браслет на его ноге. — А, вижу, они установили.

Он показал свою левую ногу, приподняв ткань поношенных джинсов, прилегающих к его толстому бедру, демонстрируя мне устройство.

— Этот ублюдок выщипал мне все волосы на ноге, но сделал это за десять минут. Я удивлен.

— Это не занимает много времени, — согласилась я. — Если бы ты мог просто показать мне систему, я бы сразу ушла.

— Тебе стоит остаться на вечеринку, — решил Данте, вытирая покрытые мукой руки кухонным полотенцем, прежде чем скрестить руки, мускулы опасно вздулись под его узкой черной футболкой. Он прислонился бедром к столешнице и внимательно посмотрел на меня. — Думаю, тебе не помешало бы развлечься.

— Ты не знаешь меня достаточно хорошо, чтобы знать, в чем я нуждаюсь, — лениво возразила я, переходя к системе мониторинга, которую я заметила, установленную на изящном столе в углу кухни. — И, честно говоря, это первый день твоего домашнего ареста. Служба пробации, вероятно, наблюдает за зданием. Они ни за что не позволят тебе устроить вечеринку.

Улыбка, которую он послал мне, была исключительно высокомерной.

— Об этом уже позаботились.

— Ты заплатил кому-то, — подумала я, поджав губы, выражая неодобрение через прищуренные глаза.

Казалось, это только развлекало его еще больше, морщинки у его танцующих глаз стали глубже.

— Иногда, Елена, обаяния достаточно.

Я закатила глаза, прежде чем снова повернуться спиной, проверяя систему, которую они установили. Это стандартная установка. В отделе пробации должен быть мужчина, который будет следить за передвижениями Данте с помощью устройства GPS в гостиной. Если он уйдёт слишком далеко от следящего маяка в квартире, сигнал тревоги предупредит офис и полицию о нарушении.

Нарушение условий его залога могло означать до пятнадцати лет тюрьмы независимо от того, был ли он признан виновным в своем первоначальном преступлении.

—Ты неапольская итальянка и наверняка понимаешь, какой сегодня день, — сказал он, наблюдая за мной, пока я просматривала систему. — Девятнадцатое сентября. День Святого Дженнаро.

Я закатила глаза.

— Я не праздную святые дни.

Он нахмурился, увидев мою легкомысленность.

— Ты судишь тех, кто это делает? Всю Маленькую Италию и итальянцев, которые чтят такие вещи?

— Я не говорила, что осуждаю их, — возразила я, скрестив руки на груди и повернувшись к нему лицом, готовясь к спору, который, как я чувствовала, приближается.

— Закатывание глаз говорит об обратном, — возразил он. — Теперь я должен потребовать, чтобы ты пришла. Когда ты в последний раз общалась со своими собратьями-итальянцами? Америка одинокое место для иммигрантки без общества.

— У меня есть общество, — сказала я, хотя мне стало интересно, подходила ли для этого моя единственная близкая дружба с Бо.

Данте только надменно приподнял бровь.

Я вздрогнула, пытаясь не позволить ему соблазнить меня вести себя как худшее «я». Я ходила на терапию раз в неделю в течение прошлого года, и обычно я находила способ обуздать темное сердце своего темперамента и гордости, но что-то в Данте выманило мое худшее «я» из укрытия.

— Кроме того, ты можешь быть моим клиентом, но ты мне не хозяин, — сообщила я ему. — На самом деле, любые отношения или взаимодействия, которые могут быть у нас вне наших профессиональных отношений, невероятно неуместны.

— Иногда лучшее выглядит так, — торжественно согласился он, и только его блестящие обсидиановые глаза выдавали его юмор.

— Я могу лишиться лицензии.

Он поджал губы и снисходительно махнул рукой.

— Только если кто-то сообщит о тебе.

— Преступление по-прежнему остается таким, даже если нет никого, кто мог бы его засвидетельствовать, — отрезала я, сразу же сосредоточившись на Жизель и Даниэле.