Глава 9

Глухой звон «Каменного колокола» доносился из капеллы парка. Вальтер Пуласки слышал только тихие удары из-за толстых стен. Он сидел в подвале здания психиатрии. Якобы только в этом безоконном помещении имелся единственный видеомагнитофон, но он знал, что врачи отправили его в подвал, чтобы от него освободиться. Ему это было безразлично, до тех пор, пока детектив мог просматривать записи камер наблюдения.

Час назад Вальтер позвонил своей дочери, чтобы сказать ей, что в этот раз вернется домой позже. Уже давно было за полночь, но здесь, внизу, во влажном и плесневелом, воняющем известью помещении с простирающимися отопительными трубами, это и без того не имело значения. Пуласки сменил видео кассету. В таком старом здании, так же по старинному работало и видео наблюдение. Никакой цифровой системы на сервере с дюжиной жестких дисков, датчиками движения и сорока восьми часовым наблюдением. Часы здесь шли иначе. Три камеры, смонтированные у ворот учреждения, снимали от заката до рассвета. Ночной портье менял видеокассеты каждые четыре часа. Если не было никаких особенных происшествий, съемки перезаписывались каждые два дня.

В этот раз, инцидент был. Кто-то прозевал чрезмерно предательскую дозу болеутоляющего Наташи Соммер. В этом у Пуласки не было никаких сомнений, даже если он до сих пор не нашел мотив для убийства. Кроме него до этого никому не было никакого дела; ввела или нет внутривенно чрезмерную дозу сама себе немая девушка, имя и личность которой никто не знал. Без мотива было сложно оправдать подозрение в убийстве перед прокурором. Кому пришлось погасить свет для девушки, которая уже десять лет незаметно сидела в психушке? До сих пор прощальное письмо Наташи было для Пуласки самым важным показателем. Но после того, как в первых результатах судебно-медицинского обследования ничего не указывало на насилие или внешнее применение силы, содержание прощального письма умственно невменяемой девушки было пересмотрено и улики детектива испарились как дым на ветру.

Кроме того, этот пижон, прокурор, не передал дальше ни заявление на ордер в суд, ни согласился с ознакомлением с историей болезни или допросом пациентов. Очевидно, он видел дело иначе, чем Пуласки. Или политики боялись, что могло подняться слишком много негативной информации?

Тем более дело действовало Пуласки на нервы. Он не знал точную причину. Либо это были восточноевропейские черты лица девушки, которая, возможно, была родом из Украины и напоминала ему о происхождении его родителей, либо просто факт, что нежная и хрупкая Наташа была только на несколько лет старше дочери детектива.

После смерти жены было не просто растить девочку без посторонней помощи. К тому же, при его работе. В данный момент двенадцатилетняя девочка сидела только дома, переключая программы телевидения и ждала Вальтера, даже если он заставлял ее идти спать.

Погруженный в мысли, детектив открыл бумажник и рассматривал фотографию своей дочери. «Если бы тебя кто-то убил тысячей миллиграмм парацетамола и замаскировал это как самоубийство, на ногах была бы вся уголовная полиция Лейпцига – клянусь тебе в этом». У Наташи не было никакого давления со стороны общественности. Наоборот. Хотели сунуть дело в стол и, так как часто амбиции были большими, закрыть дело, чем ускорить поиски. На самом деле, было только два человека, у кого болело об этом сердце: у него самого и Сони Виллхальм. Терапевту только пришлось выслушивать на верху нагоняй от главного врача за то, что она передала Пуласки, без согласия директора, медицинскую карту Наташи. В то же время, он будет продолжать до тех пор, пока прокурор не остановит расследование, что можно было ожидать каждую минуту.

Пуласки прокрутил съемку до конца. И не увидел на ней ничего подозрительного. Он толкнул в рекордер следующую кассету – вход с задней стороны участка, между двумя и шестью часами утра. Быстрая перемотка вперед. Камера автоматически поворачивалась по полукруглой диагонали по территории. Закрытые кованые ворота, высокие стены, гравийная дорога, липы, гнущиеся на ветру и луг, поблескивающий в серебряном лунном свете. Обычное белое мерцание в верхней и нижней трети матового экрана. Больше никакого движения.

Глаза Пуласки слезились от сигаретного дыма, мерцания экрана и неоновой лампы. Из полусна его вырвал звонок мобильного телефона. Он всмотрелся в дисплей, и желудок детектива сжался. Хорст Фукс, его шеф.

— Пуласки, ты все еще в психушке?

— Да, — прохрипел он. Бесполезно объяснять шефу разницу между психиатрической больницей и психиатрической клиникой с раздвоением личности.

Цифры на экране фиксировали время. 3:15:47. Ветви могучей серебристой липы трепыхались на ветру. Белые полосы на экране дергались вверх и вниз.

— У меня как раз был интересный разговор. Телефонная конференция. — Голос Фукса звучал скрипуче, очевидно, он говорил по громкой связи. – Судебный следователь, адвокат клиники, мэр, начальник уголовной полиции, и прокурор Колер.

Прокурор Колер! Детектив ненавидел пижона.

– И?

3:16:51 . Кроме мерцающих белых полос на экране не видно никакого движения.

— Криминалисты нашли только отпечатки пальцев малышки на уликах. Кроме того, никакого насилия, никаких признаков применения силы…

— Расскажите мне что-то новое, — Пуласки пил глотками холодный кофе.

3:18:31. Только ветер.

— Что-то новое? – рявкнул Фукс. – Ты расскажи мне что-то новое! Что ты вообще вообразил – предложил прокурору открыть все медицинские записи, не сообщив мне об этом первому? Медицинский директор и главный врач клиники уже жаловались на тебя. Ты разбушевался в клинике…

С каких пор сотрудник уголовного розыска свирепствует?

— … и ты вынудил терапевта малышки отдать тебе ее дело.

— Что? – Пуласки вскочил со стула. Соня Виллхальм дала ему документы добровольно. Что за хрень здесь происходит?

— Во всяком случае, Колер оценивает положение вещей иначе, чем ты. Процедура прекращена. Он выдал труп для похорон. Сворачивайся. Предварительный и, вероятно, также окончательный приговор судебного медика звучит как самоубийство.

Пуласки пролил кофе, когда наспех поставил кружку на стол, чтобы схватить пульт телеуправления. В тот момент, когда камера на стене повернулась, что-то двигалось в правой части экрана.

— Ты меня услышал? – орал в трубку Фукс.

— Что? Я не понял ни слова… — Пуласки остановил запись, перемотал и нажал «пуск». На этот раз Фукс еще более раздраженно повторил свои слова.

Пуласки слушал только ухом. Глазами он уставился в монитор.

3:22:39. Фигура неуклюже взобралась на стену. Когда камера снова вернулась на место, было просто видно, как человек шел в тени лип через лужайку к заднему входу в учреждение.

— Что..? – вскрикнул Пуласки. Он царапал ногтем по микрофону мобильного телефона. – Связь… я не понял тебя… — Другой рукой детектив перематывал съемку еще раз на то место, где фигура влезала на стену.

— Никаких дальнейших расследований, дело закрыто! – кричал Фукс. – Алло..? – бушевал Фукс.

— Связь… — шепелявил Пуласки. Теперь он держал телефон в стороне и тер пальцем по микрофону. – Я думаю, я… — Затем он прервал связь и выключил мобильник. Да пошли-ка знаешь куда, Фукс, прокурор, политики и адвокаты.

Он пристально смотрел на неподвижное изображение монитора. На краю экрана человек перекидывал туловище через стену. В лунном свете можно было кое-что узнать: пожилого мужчину с седыми волосами.