Глава 15

Маленькое идиллическое кладбище на улице Кобургер находилось недалеко от озера Кошпуденер. Последнее путешествие Мартина Хорнера от его комнаты в психиатрии до общей могилы продолжалось несколько минут на катафалке.

Пуласки припарковал свою «Шкоду» перед входом на кладбище. Соня Виллхальм уже ждала его перед воротами. Как и вчера, ее волосы были заколоты. На ней было модное украшение на цепочке поверх блузки и облегающая юбка. Для ее возраста у женщины была великолепная фигура.

Когда детектив подошел к ней, она подала ему пластиковый стакан с кофе и сэндвич с сыром , упакованный в прозрачную пленку.

- Вегетарианец, верно?

Детектив с благодарностью принял и то, и другое.

– Напомни мне, что я должен тебе ужин.

- Предупреждаю, что я вспомню об этом.

- Надеюсь, - улыбнулся Вальтер.

Как давно он флиртовал с женщиной последний раз? Боже, годы! И теперь это случилось как раз перед кладбищем. Могильные ряды, венки и надписи на мраморных плитах напомнили ему о погребении Карин. Раз в месяц он посещал ее могилу, по большей части в то время, когда его дочь была либо в школе, либо у своих друзей. Она никогда не должна была узнать о том, что ему недоставало ее матери и он скучал, как собака.

Они прошли мимо кладбищенского домика смотрителя. Многочисленные кусты и ряды живых изгородей обрамляли гравиевые дорожки. Солнце мерцало сквозь плотную листву деревьев, которые окружали кладбище. Как и вчера, терапевт сорвала цветок и задумчиво сжала его пальцами.

Пуласки показал ей компьютерное изображение седого мужчины.

- Это стена задней стороны учреждения? – спросила Виллхальм.

– Да. Вы знаете мужчину?

Она покачала головой.

– А я должна?

Пуласки рассказал ей, что Мартин Хорнер и Наташа Соммер были приняты в клинику Бремерхафена с разницей в несколько дней, и были осмотрены одним и тем же врачом. Он все еще не добрался до полной карты больного Мартина. Соответствующий формуляр, согласно которому главный врач Штайдль освобождал его от запрета о разглашении и предоставлял бы Пуласки возможность ознакомиться с картой, лежал на его письменном столе в комиссариате. Подписи Фукса и прокурора пока отсутствовали.

- Наташа и Мартин были знакомы раньше? – спросил он.

- Пока Наташа проходила терапию со мной, она ни слова ни говорила. Девушка жила уединенно и едва ли контактировала с другими пациентами. Я никогда не видела возможной связи с Мартином. В конце концов, она была переведена в психиатрию Маркклеберга только после восемнадцати месячной бюрократической войны. Возможно, это совпадение, что они оба впервые были осмотрены в Бремерхафене десять лет назад.

- Может ли быть совпадением то, что они оба умирают через десять лет с разницей в несколько дней?

Виллхальм молчала. Они прошли мимо колодца, перед которым стояла отменная дюжина жестяных леек. Издалека до них донесся стук лопат, копающих землю. Уже вскоре они услышали, как край лопаты стукнулся о крышку гроба.

Пуласки кусал сэндвич и глотками пил кофе.

– Почему Мартин прибыл в учреждение?

Терапевт пожала плечами.

– Почему появляются в таких учреждениях? Жертва, пострадавшая от совершенного насилия.

- В листе основных данных говориться, что он также был изнасилован ребенком.

- Мартина лечила моя коллега. Насколько я знаю, нам неизвестны детали, которые привели его к психической травматизации. Она обнаружила у него диссоциативно- ограниченную амнезию, основанную на инциденте в его детстве.

Очевидно, Соня заметила взгляд Пуласки, потому что быстро продолжила:

- Это значит, что он больше не мог вспомнить о сексуальных домогательствах. Установлено, что юноша также, как и Наташа, страдал расстройством личности.

- Множественная личность?

- Это старое понятие. Терапия с такими больными труднее, чем с другими. Эти дети пережили все, что больные люди могут выдумать в пытках, наказании или насилии

- Что могло случиться с Мартином?

Она снова пожала плечами.

– Отец насильник, мать садистка, порочный круг? Мы этого не знаем. Во всяком случае, это должны быть такие ужасные вещи вне обыкновенного человеческого опыта, что другие дети умерли бы от этого. Некоторые, такие как Мартин или Наташа, смогли передвинуть неприятные переживания далеко внутрь себя, как будто бы инциденты никогда не происходили. Насилие буквально разрывает их личность на части, их мысли как бы уходят.

Пуласки щелкнул пальцами.

 – И это так происходит?

- Конечно, нет. Изнасилованные дети сначала вытесняют испытанное в подсознание, при следующих инцидентах они отдаляются и воспринимают насилие с точки зрения зрителя. Но если насилие не заканчивается, их душа раскалывается до последней стадии. Возникают четыре, пять или больше частичных тождеств, которые отслаиваются. На самом деле эти личности рождаются для того, чтобы переносить насилие вместо жертвы, потому что они могут лучше них это вынести.

- Звучит как стратегия выживания. – Пуласки бросил обертку и пустой бокал в мусорное ведро. – А нормально ли для подростков оставаться в психиатрии десять лет и больше?

- Не просто оставаться, - поправила его Виллхальм. – некоторые из них там и живут. Официально их называют ни пациентами или клиентами, а жителями. Они не могут быть выпушены в места совместного проживания, о которых заботятся социальные работники.

- А что произойдет в общежитии?

- Некоторые из них агрессивны, некоторые страдают от постоянного состояния страха, аллергии, принуждения, депрессии, расстройства питания и сна, сердечно-сосудистыми и желудочно-кишечными расстройствами или пограничным расстройством личности. Список можно продолжать бесконечно… - Она пожала плечами. – Некоторые из них анорексичны, как Наташа, и носят шрамы многочисленных попыток самоубийства. Они не живут в группе, потому что снова и снова забывают, что произошло несколько часов назад, дней или недель. Поскольку произошли мучения с другим человеком и они не вспоминают об этом, то не могут на этом учиться… Они так вопросительно смотрят на меня.

- Это сложно понять.

Терапевт развела руками.

– Представьте себе человека с расстройством личности, как квартиру с десятью или двенадцатью комнатами. Каждая отдельная часть верит в то, что квартира состоит только из одной комнаты. И совсем не знает о других помещениях. Она даже не знает, что они существуют.

По шее Пуласки пробежала дрожь.

– Это зловеще.

Наконец, они дошли до могилы, из которой доносился скрежет.

В яме стояли двое мужчин в клетчатых фланелевых рубашках и в желтых рабочих штанах, и перетягивали веревки, которые они продвигали под гробом.

- Вчера закапывайте, сегодня выкапывайте, - ворчал один.

- Большие господа просто не знают, чего они хотят, - ворчал другой.

– Успокойтесь! И продолжайте работу!

Голос принадлежал высокому молодому человеку в темном костюме, который стоял в тени деревьев и смотрел на то, как работали могильщики. Когда он заметил Пуласки и Виллхальм, то зашевелился и направился к ним.

- Проклятье, - прошептал Пуласки терапевту. – Я его знаю.

- Кто-то, кого вы однажды арестовали? – прошептала она.

– Это было прекрасно, - ответил Пуласки. – Теперь дело уплыло от нас.

В этот момент зазвонил мобильный телефон. Это был Малер.

– Пуласки, где ты шатаешься?

- На кладбище в Марккленберге.

- Копаешь себе могилу? – усмехнулся Малер, но, в следующую минуту, он снова стал серьезным. – Ты должен вернуться как можно скорее. Они забрали расследование себе и изъяли доказательства.

- Я уже это вижу. – Вопрос о том, кого подразумевал Малер, был лишним. Пуласки спрятал мобильник.

В следующий момент мужчина в темном костюме стоял перед ними. Очки в металлической оправе, накрахмаленный воротничок сорочки и шелковый галстук с серебряной застежкой на цепочке.

- Управление уголовной полиции Саксонии, - сказал парень, который по возрасту мог бы быть сыном Пуласки. – Я надеюсь, вы сможете предъявить удостоверение личности.

Пуласки знал, что парня звали Клаус Винтереггер. Он был самым младшим комиссаром в управлении уголовной полиции Дрездена. Коллеги Пуласки уже работали с ним несколько раз.

Винтереггер посмотрел на удостоверение Пуласки и качнул головой.

- Комиссар Пуласки.

Он произнес это так, словно говорил о какой-то неприятной болезни. То, что Пуласки был главным комиссаром криминальной полиции, Винтереггер умышленно просмотрел. Такие нахалы как он, считали себя лучше других, потому что учились в университете и сидели в бюро в Дрездене. В их глазах сотрудники полиции на службе были хуже всех, не более чем покорные прислужники, которые охраняли место происшествия, допрашивали свидетелей, снимали отпечатки пальцев и обрабатывали факты таким образом, чтобы людям из управления уголовной полиции не пришлось марать руки.

Но такова была работа Пуласки: вчера кража со взломом в коттеджном поселке Линденау, сегодня случай вандализма на вокзале Мойсдорф, завтра кто-нибудь, умерший от передозировки наркотиков в парке Паунсдорф или труп в воде в речном бассейне Эльстера. В большинстве случаев, он даже не знал, как велись эти дела, потому что уже занимался другим местом преступления.

Так было не всегда. Пять лет назад его перевели на длительную службу в Лейпциге. Он до сих пор знал своих бывших коллег, мастеров своего дела в управлении уголовной полиции, но об этом молодой нахал даже понятия не имел.

- Я уже созвонился с Вашим ведомством, - сказал Винтереггер, все время поглядывая на то, как раскапывали могилу, и поправляя очки на носу, отчего его «Ролекс» постоянно болтался на запястье. Какой нервный парень! Видимо это была его первая эксгумация. У паренька были даже серебряные запонки. Пуласки даже смотреть на такое не мог.