Глава 21

Пуласки добрался до Геттингена около полудня. Психиатрическая клиника Херберхаузен располагалась за городом. Соня Вилльхальм описала ему дорогу туда. Утро пролетело незаметно.

После того, как Пуласки этим утром отвез дочь в школу, он поехал в кофейню «Лютгенштайн» на юге Ляйпцига. Там он встретился с терапевтом, хотя и не рассчитывал на то, что она примет его приглашение, так как по телефону он просто упомянул о том, что хотел бы кое-что обсудить с ней. Но видимо она также как и Пуласки хотела, чтобы убийца Наташи был пойман. Когда приехал Пуласки, она уже сидела в нише за чашкой капучино.

Попивая кофе, куря сигарету и сильно кашляя, он рассказывал ей о расследовании и своих планах. Вилльхальм внимательно слушала, однако пока он говорил, забрала у него сигарету и на его глазах потушила ее. Пуласки улыбался и не воспротивился. В конце концов, Соня упомянула, что училась в Геттингене и знает главного врача детской психиатрической клиники. Но тот не будет ничего говорить, сославшись на врачебную тайну. Тем не менее, Пуласки хотел рискнуть. Вилльхальм пообещала позвонить врачу, чтобы сообщить ему о визите Пуласки. Большего она сделать не могла - как никак Пуласки больше не вел это дело и официально был в отпуске.

В девять часов Пуласки довез ее до психиатрии Маркклееберг, где она работала, после чего поехал в Гёттинген.

Шлагбаум поднялся, и портье махнул в знак того, что старенькая «Шкода» Пуласки могла проезжать. Видимо, утром шел дождь. Асфальт был еще мокрый, а на обочинах виднелись лужи.

Территория была необычайно большой - так как описывала ему Вилльхальм. По сути, пространство, которое занимала психиатрическая клиника, представляло собой огромную парковую зону с отдельными строениями, так называемыми историческими павильонами. Пуласки медленно ехал по износившимся асфальтовым дорожкам, проложенным среди обширного лабиринта аллей, изгородей и клумб с розами. Если бы он не знал, что в этих старых двух и трехэтажных постройках живут больные люди, то подумал бы, что находится в парке какого-нибудь санатория времен кайзера. Однако то, что происходило за этими стенами, не имело ничего общего с приятным времяпрепровождением на курорте.

Указатели привели его к отделению детской психиатрии под названием «Раздельное расстройство личности». Здесь находился Себастиан Земмельшлегер, до того как неделю назад покончил с собой, и здесь же жила Леся Прокопович.

Пуласки припарковался на парковочном месте для посетителей, рядом с павильоном 27б. Он приехал слишком рано. Доктор Пинсгер примет его только в час дня. Поэтому он остался сидеть в машине и взял с пассажирского сиденья книгу. "Hot Water Music. Истории Чарльза Буковски". Где-то на середине шестой истории он загнул страницу. Дальше нее сегодня утром и во время остановки на автостоянке он не продвинулся. Это были истории о барах, питье, одиноких блондинках, курящих сигары и пьяных, бросающих монетки в музыкальный бокс. Ничего выдающегося. Истории, которые он ежедневно встречал на улицах. Зачем он вообще читал это унылое дерьмо? И почему это делала Наташа Зоммер, прежде чем седовласый мужик влил в нее джин и сделал смертельную инъекцию болеутоляющих?

Наташа, наверняка, многое пережила в детстве. Может, девушка, не говорившая ни слова, хотела больше узнать о настоящей жизни? О том, о чем думали мужчины и почему они творили с женщинами те или иные вещи? Узнать, что скрывалось в их больных мозгах? Тогда Буковски был подходящим автором. "Человек был отбросами вселенной", - говорилось в одной из его первых историй. Может, Буковски и не был поэтом, об этом Пуласки не мог судить, но он был не так уж и не прав в том, о чем писал. Однако были вещи, которые облегчали жизнь и делали ее сносной, о чем Буковски практически не проронил ни слова.

Пуласки нашел эту тоненькую книжку в своей квартире, в одной из многочисленных картонных коробок, в которых хранились личные вещи Карин и которые он вскрыл вчера ночью. Она была лектором в издательстве детских книг. Прежде чем рак начал разъедать ее изнутри, она читала минимум две книги в неделю. Чаще всего вечерами, когда у Пуласки были ночные смены в управлении уголовной полиции Дрездена. Хотя он не слишком разбирался в литературе, некоторые имена все же остались в памяти. Сэлинджер, Хемингуэй, Фолкнер или Барроус. Сам он не знал ничего, что они написали. Пуласки когда-то читал книгу Бориса Пастернака, но прочитав двадцать страниц, отложил ее. В его мире не было места для поэзии, и уж тем более после смерти Карин. Лишь мысли о дочери, бестолковых полицейских и убийце, пробиравшемся в психиатрическую клинику и убивавшем детей, напоминали ему о том, что он должен жить дальше.

Пролистывая книгу, Пуласки охватила внутреннее беспокойство. Он не дочитал историю до конца, а вышел из машины и вошел в павильон. Было около часа дня.

Доктор Пинсгер уже ждал его. Ему было около шестидесяти лет, он едва доставал до плеча Пуласки, а весил вместе со своим халатом не больше мокрого мешка с картошкой. Пуласки надеялся встретить нормального человека, но Пинсгер не оправдал его ожиданий. Наполовину лысый, с взъерошенным венчиком седых волос и большими глазами за толстыми стеклами очков, он выглядел как испуганная курица.

Доктор Пинсгер протянул руку Пуласки и провел его в переднюю. Он пах соусом для жаркого и жареной рыбой. Через стеклянную вращающуюся дверь раздавался стук тарелок и столовых приборов.

- У нас сейчас обеденная пауза,- объяснил Пинсгер. - Чем я могу Вам помочь?

Пуласки повесил пальто на вешалку. При этом его пиджак раскрылся и краем глаза он заметил, как врач уставился на оружие в кобуре.

Пинсгер кашлянул.

- Доктор Вилльхальм упомянула по телефону, что вы следователь полиции из Ляйпцига и интересуетесь Лесей и Себастианом.

- Это верно. - Пуласки застегнул пиджак, чтобы никто не мог увидеть оружие. Он надел кобуру сегодня утром чисто по привычке. Мысленно он все еще был погружен в расследование дела, и не воспринимал сегодняшний день как день отпуска. Тем важнее для Пуласки было напоминать себе, что здесь он был как частное лицо, прежде всего потому что находился так далеко от своей территории.

- Могу я видеть заявление прокурора, освобождающее меня от обязанности хранить врачебную тайну?

Пуласки сделал глубокий вдох. Ему было ясно, что все будет не так-то просто.

- В данный момент я в отпуске и нахожусь здесь по личным причинам, - признался он.

- Ваше начальство знает о нашей встрече? - спросил врач.

- Нет.

Врач пожевал губу. Возможно, он считал все происходящее плохой шуткой.

- Вы лично знакомы с обоими подростками?

- Нет.

- Скажите только одно, господин Пуласки. - Врач понизил голос. - Вы приезжаете сюда во внерабочее время, с частным визитом, чтобы навести справки о пациентах, с которыми не знакомы. Зачем Вам оружие?

Разговор принимал поворот, который не нравился Пуласки. Он должен был оставить свой «Вальтер ПК» в бардачке машины, тогда бы этот гном не задавал лишних вопросов.

- Если хотите, я оставлю оружие в машине.

Пинсгер покачал головой.

- Не нужно. Боюсь, наш разговор окончен. Если Вы хотите что-нибудь узнать о наших пациентах, поговорите сначала со своим начальством в Ляйпциге или с сотрудниками полиции в Гёттингене. Кроме того, без распоряжения прокуратуры я все равно ничего не могу для Вас сделать.

У Пуласки закипела кровь.

- Я три часа добирался сюда на машине!

- Да хоть десять часов. Простите, но Соня Вилльхальм не упомянула о том, что это частный визит. К тому же, вы появляетесь в нашей больнице еще и с огнестрельным оружием.

Черт возьми! Пуласки готов был взорваться.

- Уходите пожалуйста!

Этот человек не оставил ему другого выбора. Пуласки подошел ближе, опустил голову и прошептал на ухо Пинсгера:

- Послушайте меня внимательно. Я знаю, что Себастиан Земмельшлегер совершил самоубийство. Но сомневаюсь, что он добровольно лишил себя жизни. На мой взгляд, в Вашем учреждении есть пробелы в плане безопасности.

Пинсгер покраснел. Он хотел отвернуться, но Пуласки удерживал его за ворот халата.

- Еще минутку, доктор,- прошипел он. - Там, откуда я приехал, в одной психиатрической клинике на прошлой неделе были убиты двое подростков. С высокой долей вероятности, Себастиан знал их обоих, потому что десять лет назад они в одно и тоже время лечились в одной и той же клинике в Бремерхафене. Тогда там был еще четвертый ребенок: Леся Прокопович. Возможно, ее жизни угрожает опасность. Вы должны немедленно привести меня к ней, чтобы мы выяснили, что случилось десять лет назад, до того как киллер снова нанесет удар и Вы вынесете отсюда еще одного ребенка в мешке для трупа.

Пуласки отпустил врача. Тот сначала сделал глубокий вдох, затем задумался. Возможно, Пинсгер представил себе черный трупный мешок, в котором полицейские закрыли Лесю.

- Это останется между нами? - прошептал он.

- Конечно.

Пинсгер кивнул в сторону лестницы.

- Леся наверху, в своей комнате. Следуйте за мной.

Шаги Пуласки эхом отзывались на лестничной площадке. Выложенные кафелем стены, кованые перила и высокие зарешеченные окна напоминали ему тюрьму строгого режима. Вызывая восторг снаружи, внутри эти дома, в том числе этот павильон, оставляли тягостное впечатление.

- Что Вы можете рассказать мне о парне? - спросил Пуласки.

- Себастиан жил как и Леся в этом крыле здания. Его лечение было успешным. В следующем месяце он бы переехал в общежитие, где находился бы под присмотром. Он уже нашел друзей и даже получил предложение о работе. Поэтому никто не понимал, что он...

- Как он покончил с собой? - спросил Пуласки.

Врач показал наверх, на потолок третьего этажа.

- Там наверху находится выдвижная лестница, ведущая на чердак. Себастиан забрался по ней и спрыгнул с крыши.