— Я от него в восторге, — ответила госпожа Марсела, — до чего же изобретательна любовь!

— А ваше мнение, прелестная Леонора? — спросил граф. — Неужели вы так недоверчивы, что отказываетесь одобрить этот план?

— Нет, — отвечала Леонора, — только посвятите в него батюшку, и я не сомневаюсь, что он согласится, когда узнает, в чем дело.

— Сохрани Бог открыться ему! — перебила подлая дуэнья. — Вы не знаете сеньора дона Луиса: он так щепетилен в вопросах чести, что не допустит тайные любовные отношения. Предложение о негласном браке оскорбит его, притом он слишком осторожен и побоится союза, который, по его мнению, может расстроить планы короля. Этим неосмотрительным поступком вы только внушите ему подозрение: он начнет неотступно следить за нами, и вы будете лишены возможности встречаться.

— Я умру от огорчения! — воскликнул наш вздыхатель. — Но, госпожа Марсела, — продолжал он, прикидываясь крайне удрученным, — неужели вы действительно думаете, что дон Луис отвергнет предложение о тайном браке?

— И не сомневайтесь в этом, — ответила дуэнья, — но предположим даже, что он согласился: он так строг и набожен, что никогда не допустит, чтобы были обойдены церковные обряды; а если венчаться в церкви, то дело сейчас же получит огласку.

— Ах, моя милая Леонора, — сказал граф, нежно пожимая руку своей возлюбленной, — неужели для того, чтобы удовлетворить пустые требования приличия, мы подвергнемся страшной опасности расстаться навеки? От вас, от вас одной зависит быть моею! Согласие отца вас, может быть, немного успокоило бы, но ведь госпожа Марсела нам доказала, что нет никакой надежды получить его; уступите же моим невинным желаниям. Примите сердце мое и руку, а когда настанет время объявить дону Луису о нашем союзе, мы объясним, почему мы от него все скрыли.

— Хорошо, граф, — сказала Леонора, — я согласна, чтобы вы пока ничего не говорили моему отцу. Сначала узнайте осторожно о намерениях короля, поговорите с ним прежде, чем я дам согласие на тайный брак; скажите ему, если надо, что вы со мной тайно обвенчались… Попытаемся этим ложным признанием…

— О, что касается этого, сударыня, — возразил Бельфлор, — я слишком ненавижу ложь, чтобы пойти на такое притворство; я не могу настолько изменить себе. Вдобавок у короля крутой нрав: если он узнает, что я его обманул, он никогда в жизни мне этого не простит…

— Я бы никогда не кончил, сеньор дон Клеофас, — продолжал бес, — если бы стал повторять слово в слово все, что говорил Бельфлор, дабы соблазнить эту молодую особу. Скажу только, что он пустил в ход все те страстные речи, которые я подсказываю мужчинам в подобных случаях. Но напрасно он клялся, что постарается как можно скорее подтвердить перед людьми обещание, данное ей наедине; напрасно он призывал небо в свидетели своих клятв, — ему так и не удалось восторжествовать над добродетелью Леоноры; занималась заря, и он вынужден был удалиться.

На другой день дуэнья, находя, что честь ее, или, вернее, корысть, требует довести дело до конца, сказала дочери дона Луиса:

— Не знаю теперь, как с вами говорить, Леонора. Я вижу, что страсть графа возмущает вас, словно это простое любовное похождение. Может быть, что-нибудь в нем самом вам не понравилось?

— Нет, дорогая, — отвечала ей Леонора, — никогда он еще не казался мне таким милым, а разговор с ним открыл мне в нем еще новые прелести.

— Если так, — возразила дуэнья, — то я вас не понимаю. Вы питаете к нему сильную склонность и отказываетесь сделать шаг, необходимость которого вам ясно доказана.

— Дорогая моя, — отвечала дочь дона Луиса, — вы, конечно, благоразумнее и опытнее меня, но подумали ли вы о последствиях брака, который будет заключен без согласия отца?

— Еще бы, еще бы, — отвечала дуэнья, — я все обдумала и очень жалею, что вы так упорно отвергаете блестящую партию, которую посылает вам судьба. Берегитесь, как бы ваше упорство не утомило и не оттолкнуло поклонника. Смотрите, как бы он не одумался и как бы расчет не возобладал над его страстью. Примите без колебаний любовь, которую он вам предлагает. Он связан словом, а для порядочного человека нет ничего священнее; к тому же я свидетельница, что он обещал жениться на вас. А вы разве не знаете, что такого свидетельства с моей стороны достаточно, чтобы суд осудил вероломного любовника?

Такими речами коварная Марсела поколебала Леонору: девушка закрыла глаза на угрожающую ей опасность и несколько дней спустя доверилась графу в его низких замыслах. Дуэнья впускала его каждую ночь через балкон в спальню своей госпожи и провожала на рассвете.

Однажды она несколько опоздала напомнить графу, что пора уходить. Начало уже светать, когда он стал спускаться с балкона, и ему пришлось поспешить; на беду он по неосторожности оступился и довольно тяжело упал на землю.

Дон Луис де Сеспедес, спальня которого помещалась над комнатой его дочери, встал в тот день очень рано, собираясь заняться спешными делами. Услышав шум, он отворил окно, чтобы посмотреть, что случилось, и увидел какого-то человека, который с большим трудом поднимался с земли, а на балконе госпожу Марселу; она отвязывала шелковую лестницу, по которой граф удачнее влез, чем спустился. Дон Луис протер глаза и принял было это зрелище за обман чувств, но, вглядевшись хорошенько, он понял, что это самая настоящая действительность и что свет зари, хотя еще и слабый, даже слишком ясно освещает его позор.

В смятении от этого рокового открытия, исполненный справедливого гнева, он идет в халате вниз, в комнаты Леоноры, держа в одной руке шпагу, а в другой свечу. Он ищет Леонору и ее дуэнью, чтобы принести их в жертву своему негодованию; он стучит в дверь их комнаты и приказывает отворить. Они узнают его голос и с трепетом повинуются. Он входит и, указывая на обнаженную шпагу, в бешенстве говорит растерявшимся женщинам:

— Я пришел смыть кровью позор, нанесенный отцу бесчестной дочерью, и наказать подлую дуэнью, которая так обманула мое доверие.

Обе женщины бросились перед ним на колени, и дуэнья обратилась к нему с такими словами:

— Сеньор, прежде чем покарать нас, соблаговолите меня выслушать.

— Ну, хорошо, несчастная, — уступил старик, — я согласен на минуту отсрочить мщение. Говори, расскажи мне все подробности моего несчастья. Но что я говорю: «все подробности», — я не знаю только одной из них: имени злодея, который обесчестил мою семью.

— Сеньор, это граф де Бельфлор, — отвечала дуэнья.

— Граф де Бельфлор! — воскликнул дон Луис. — Где увидел он мою дочь? Каким путем удалось ему соблазнить ее? Не утаивай от меня ничего.

— Сеньор, я расскажу вам все и так чистосердечно, как только могу, — возразила дуэнья.

Тут она начала с необыкновенным искусством передавать все вымышленные речи графа, которыми она обманывала и Леонору; она расписывала его самыми яркими красками: это поклонник нежный, чувствительный, искренний. Так как развязку нельзя было скрыть, то дуэнье пришлось рассказать и о ней; но она особенно распространялась о том, что побудило их заключить без его ведома этот тайный брак, и так ловко повернула дело, что укротила ярость дона Луиса. Она это отлично заметила и, чтобы окончательно утихомирить старика, добавила:

— Сеньор, вот все, что вы хотели знать. Теперь наказывайте нас, вонзите вашу шпагу в грудь Леоноры. Да что я говорю? Леонора невинна, она только последовала советам особы, которой вы поручили надзор за ее поведением: ваши удары должны пасть на меня одну, я впустила графа в комнату вашей дочери, я связала их крепкими узами. Я закрыла глаза на безнравственность союза, заключенного без вашего ведома, чтобы удержать для вас зятя, покровительство которого — источник всех придворных милостей. Я думала только о счастье Леоноры и о выгоде для всего вашего семейства; я преступила свой долг только от чрезмерного усердия.

Пока хитрая Марсела вела такие речи, ее госпожа не скупилась на слезы; у Леоноры был столь огорченный вид, что добрый старик не мог устоять. Он был тронут: его гнев сменился жалостью. Дон Луис выронил шпагу и, отказавшись от роли раздраженного отца, воскликнул со слезами на глазах: