Слезами - стало быть, это серьезно и возвышенно! Да, фантазия. да, игра, не более того. Но она родилась из наших сегодняшних тревог, она летела на помощь кому-то, ее не страшили расстояния и границы… А разбилась она о вашу насмешку!

- Так я ж не знал! Я не придал значения…

- Вот-вот, я об этом и говорю. Посмеяться проще всего, посмеяться я тоже могла. В этом пушкаревском сочинении больше 70-ти ошибок, и каких! И смех и грех… Но когда есть во имя чего, их можно не заметить. Не-ет, это не педагогический промах…

- А что?

- Это вы какую-то заслонку поставили между собой и детьми, потому и не дошло до вас. Вы ж тут временно, вам бы только зачет - с какой ж стати придавать значение всяким сказкам?!

Виталий увидел пороховую вспышку гнева в этих невыцветших младенчески голубых глазах. И опустил голову. Набив рты и перестав жевать, смотрят на них первоклассники с соседних столиков.

- Миленький, будьте физиком, математиком, защитите две диссертации… а в школу вам не надо, если вы на таких позициях! Это просьба моя. - Она встала и ушла из буфета.

Виталий поглядел на ее нетронутую ватрушку, на остывший чай и тоже не смог есть. Что-то подняло его из-за стола и послало вдогонку старой учительнице.

- Виолетта Львовна… - Он нагнал ее в коридоре. - Вы не сердитесь. Мне надо подумать…

- Надо! У вас хорошее неглупое лицо. Когда оно без ухмылки. И пока вы здесь, и пока вы ничего не построили, не нужно разрушать: не нужно объяснять детям, что все сигналы бедствия - плод воспаленного воображения, что спасать им никого не надо, а лучше решать задачки про бассейн, где вода переливается туда и обратно!

- Понятно! - Он не сдержал улыбки, но затем сразу нахмурился. - Только дело сейчас уже не во мне… Нехорошая обстановка в классе. Они травят Леню Пушкарева.

- Ах ты господи! - всплеснула руками Виолетта Львовна. - Если угодно, идемте ко мне на урок, я как раз обо всем этом собираюсь говорить с ними.

И она часто-часто застучала своими не по возрасту высокими каблуками. Плетясь за ней, Виталий достал носовой платок, вытирает вспотевшие, как у мальчишки, ладони. Узелок на платке напомнил о тетрадках, что они так и не собраны…

Звонок.

Звонок этот был концом урока физкультуры в 6-м "Б" - урока, великодушно превращенного учительницей в баскетбольный матч.

А теперь ни звонок, ни пронзительный судейский свисток не могут остановить этого волнующего состязания!

Здесь все, кроме Пушкарева.

Мяч то и дело в корзине, каждые пять секунд.

Дуть в свисток бесполезно, поэтому физкультурнице приходится изловчиться и в первоклассном "яшинском" броске перехватить мяч.

Сделано!

Шестой "Б" протестующе воет, но учительница, крупная, с кирпичными щеками женщина, молча дожидается тишины, затем спрашивает:

- Счет?

- 43: 43!

- Ну и ладушки. Запишем пока ничью. И пойдем одеваться!

- Еще полперемены можно играть! - крикнул Гродненский.

- Ну мы до победы, ладно? - поддержали другие.

- Ну, пожалуйста!

- Ни то ни се получается! Это ж курам на смех…

- Еще три минуточки! - клянчат даже девчонки.

Физкультурница свистнула еще раз.

- Разговорчики! Построиться!

Андрюша обратился к ребятам:

- Братцы! Сейчас ведь английский, да?

- Ну!

- А ведь его не будет!

- Почему? - не сообразила Галка Мартынцева, шмыгая припухшим носом.

- Ну, Виолетта Львовна же сказала! Забыли?

- Конечно, сказала! Не будет английского! - завопил Гродненский, исполняя при этом телодвижения из малоизвестной африканской пляски.

Массы твердили об отмене урока так убежденно, что учительница выплюнула свисток, висевший у нее на шнурке… и позволила выбить из своих рук мяч.

- Эй, а вы не врете?

Но над ними уже не имеет власти ничего, кроме игры.

Виолетта Львовна и Виталий в пустом классе. Она - за учительским столом, он - за партой, под которой еле умещаются его ноги. Он задумчио мастерит из бумаги самолетик и, не глядя на Виолетту Львовну, говорит:

- Понимаете, в университете конкурс был втрое больше, не захотел рисковать. А в педвузе ценились мальчишки: там одна пара брюк приходилась на восемнадцать юбок. Я подумал: педагогика в данном случае - вывеска, главное, что я буду на физико-математическом факультете, а там хоть трава не расти…

- А теперь смотрите на меня и думаете: боже мой, неужели это и есть мое будущее?

- Куда мне до вас! - вздохнул Виталий. - Виолетта Львовна, я думаю, что вы - необыкновенный человек! У вас - талант, мне бы дольку от него…

- Полно, какое - талант, - перебила она. - От меня бы пух полетел, если б пришлось сейчас сдавать педагогику! Я же не поспеваю за временем, голубчик… Я стараюсь, но мое сердце всегда устает раньше меня самой. Чехов Антон Павлович попрежнему дает мне больше, чем эти устрашающие карманные детективы-бестселлеры… И чем фантастика, тоже устрашающая и тоже карманная… Наши выездные граждане провозят; попадались вам?

- Да, но моего-то английского хватает только для научной литературы…

- А кое-кто, худо-бедно читающий на языке, увлекается этим очень. Но не я! (Чувствовалось, что она продолжает старый и напрасный вкусовой спор с кем-то.) Теперь - музыка… До "Битлз" я еще дотянулась кое-как, но дальше… Этот рок в целом… какая-то Хиросима в музыке, вам не кажется? Тут уж я точно схожу с дистанции! Детям наверняка я кажусь сломанной антикварной штуковиной из лавки древностей, от этого бывает грустно…

- И все-таки вы счастливая! - упрямо и завистливо сказал он.

- Но такое счастье и вам доступно. Стоит захотеть! Вот слушайте, я нашла это ужасно созвучным себе, будто родная душа писала:

Безумный век идет ко всем чертям,

а я читаю Диккенса и Твена

и в дни всеобщей дикости и тлена,

смеясь, молюсь мальчишеским мечтам…

Хорошо?

- Очень, - признал Виталий и огорченно почесал в затылке. - Очень все верно, только ведь это стихи…

- Вот ужас-то! - закричала Виолетта Львовна. - Это просто ужас! Да почему для вас стихи, Шекспир, Уланова, Чаплин - по одну сторону забора, а жизнь - по другую? Кто поставил этот проклятый забор?!

- Только не я, - засмеялся Виталий и машинально взглянул на часы. - Нет, правильно я угадал, что вы человек счастливый… Вы же часов не наблюдаете… Уже восемь минут как идет ваш урок!

- Как?! - вскочила она. - А где же дети?

Спортзал.

Трое взрослых людей - физкультурница, Числитель и Виолетта Львовна - стоят и смотрят в глаза детям, от которых еще пышет баскетбольной горячкой.

- С чего вы взяли, что Виолетта Львовна отменила урок? - спрашивет Виталий, и по лицу его ясно, что он не намерен шутить.

Ни секунды замешательства. Отвечает целый хор чистых и ясных голосов:

- Она сама сказала!

Виталий оглянулся на Виолетту Львовну - она стояла, прислонившись к "шведской стенке". У нее взгляд, испуганно вопрошающий: милые мои, где же совесть ваша?!

- Неправда! Когда вам это сказали? При каких обстоятельствах? - гневно выясняет Виталий.

- Сегодня утром на бульваре, - улыбаясь, говорит Тамара Петрова. - Ну, Виолетта Львовна, скажите вы сами!

- Да, девочка… - Голос у англичанки дрогнул. - Но в каком смысле я говорила об этом?

- Откуда мы знаем, в каком? Мы думали - в обыкновенном! - кричит Гродненский.

- Можно, я напомню? - выступил вперед и обаятельно улыбнулся Коробов. - Вы сказали так: "Сегодня я готова пожертвовать уроком английского. Не наукой единой жив человек". Мы подумали - заболели…