– Я не видел там никакой тачки, – сказал он.

– В самом деле? Ну, тогда там, конечно, была каталка?

– Нет, и каталки не было.

Я изобразил крайнее удивление.

– А как насчет какой-нибудь тележки или повозки?

– Нет, ничего такого там не было.

– Позвольте-ка, я, кажется, чего-то не понимаю. Мистер Кэмпбелл в своем вступительном слове сказал, что убийство было совершено позади стадиона Хинчклифф, а затем тело перевезли на склад. Если это правда, то не хотите ли вы сказать, что кто-то отнес его на склад?

– Да, может быть.

– Какое расстояние было между телом и ближайшей дверью?

– Около сорока футов, – сказал он.

Я продолжал загонять его в угол.

– Значит, убийца был достаточно силен, чтобы протащить мертвое тело размером со старый диван больше чем сорок футов? – Я зашагал по направлению к Лори, дабы показать всю абсурдность утверждения, что человек ее габаритов мог сделать такое.

– Я думаю, у убийцы была какая-нибудь повозка и он забрал ее, когда уходил. Или она забрала.

– Тогда почему он оставил там канистру? – спросил я.

Дилан запротестовал, что свидетель не может знать внутренней мотивации убийцы, и Топор принял протест.

– Видели ли вы какие-либо следы колес или какие-либо другие следы, оставленные не человеческими ногами?

– Нет, но об этом вам лучше спросить следователя.

Я улыбнулся, зная, что таких следов возле склада обнаружено не было.

– Я так и сделаю, можете быть уверены.

Дилан задал еще пару вопросов, пытаясь исправить ущерб, который я мог нанести его версии.

– Офицер Спенсер, известно ли вам, из какого материала сделаны полы в том конкретном складе?

– Думаю, они цементные.

– Значит, вы не думаете, что тележка могла оставить следы?

– Думаю, не могла. Нет.

Дилан отпустил его, и когда Топор отложил слушание до завтра, я направился домой, собираясь заняться тем, что уже превратилось в ежевечернюю рутину. Мы с Кевином и Лори пообедали, обсуждая события дня в суде. Маркус должен был присоединиться к нам, когда ему будет что добавить, – надеюсь, это скоро случится. После обеда мы перебрались в гостиную, где обсудили свои планы и стратегию, а потом Кевин и Лори ушли, оставив меня наедине с моим чтением и подготовкой к допросу завтрашних свидетелей. Это было повторение давно пройденного, однако опыт показывает, что мне это полезно.

Было одиннадцать часов, и я сидел на диване, окруженный своими бумагами, когда в комнату вошла Тара. Она подошла и встала в паре футов от меня, словно ждала, что я позову ее.

– Ты пришла только потому, что Лори уже спит, – сказал я.

В ответ она запрыгнула на диван и улеглась дюймах в шести от меня.

– Мне нужны обе руки, чтобы разбирать материалы, так что извини, никак не могу тебя погладить, – сказал я.

Она наклонила голову, словно была озадачена тем, что я говорю. Здесь надо заметить, что наклон головы у Тары самый изящный, какой мне только доводилось видеть. Если бы «наклон головы» считался олимпийским видом спорта в восьмидесятые годы, даже судья из Восточной Германии дал бы ей десять очков.

Затем Тара придвинулась ко мне вплотную и устроилась, положив голову мне на бедро. Это была явная попытка напроситься на ласку, и я видел это за километр.

– Неплохая попытка, – сказал я. – Но ты меня не убедила.

Она лизнула мою руку, и в конце концов я сдался и провел следующий час, читая и гладя ее, пока мы оба не заснули.

С Кевином мы встретились в здании суда в девять утра и снова принялись обсуждать, как лучше повести себя с Ником Сабонисом, первым свидетелем, который связывает Лори с преступлением. Очень важно заставить присяжных сомневаться в его словах.

Первый вопрос Дилана относился к событиям ночи убийства, когда Ник был вызван на склад, и к действиям, которые он предпринял. Действия были стандартные и выполнены были хорошо – тут ничего не скажешь, но к Лори все это не имело никакого отношения.

Затем Дилан перешел к сути, и вопрос его относился к тому дню, когда Лори по моему заданию отправилась искать улики, которые, по словам Стайнза, он оставил позади стадиона Хинчклифф.

– Она находилась там всего несколько секунд, прежде чем направилась прямо к одежде и ножу, – сказал Ник.

– И вам показалось, что она знала, где находится то и другое? – спросил Дилан.

– Да, – кивнул Ник, – мне именно так и показалось.

– Вы определили, кому принадлежала одежда?

– Это была одежда обвиняемой, мисс Коллинз.

Я мог оспорить этот пункт, но у обвинения были данные анализа ткани и квитанции о продаже, и в данном случае протест привел бы к поражению. Нечего было пытаться доказать, что одежда не принадлежала Лори, тем более что она ей принадлежала.

– А пятна крови? Была ли это кровь подзащитной?

– Нет, анализ ДНК показывает, что кровь на одежде подзащитной принадлежала Алексу Дорси.

Дилан задал вопрос о канистре с горючей смесью, найденной в гараже Лори, а затем перешел ко второй части уравнения – Оскару Гарсии, заставив Ника сказать о ненависти, которую Лори питала к Оскару. Позже он дополнит это показаниями других свидетелей, чтобы подтвердить, что Лори испытывала ненависть, и упомянуть о том, что она была замечена возле дома Оскара.

Дилан, кажется, удивился, что я больше не протестовал, хотя добрая половина сказанного была основана на слухах. Кевин тоже был удивлен. Однако я чувствовал, что все это информация, которую присяжные и так сочтут правдой. А я не хотел, чтобы казалось, будто я пытаюсь скрыть правду, особенно потому, что я не мог этого сделать.

Наконец Дилан закончил задавать вопросы Сабонису и переадресовал его мне.

Я всегда считал, что суд не начался, пока не начались перекрестные допросы.

– Лейтенант Сабонис, вы знали Алекса Дорси довольно хорошо, не так ли?

– Мы работали вместе.

– Это был бы хороший ответ, если бы вопрос звучал так: «Как вы с Алексом Дорси работали?» Тогда вы ответили бы: «Мы работали вместе», и мы могли бы продолжать. Проблема в том, что вопрос звучал иначе, и я надеюсь, эта проблема не будет повторяться. – Я сделал паузу. – Я не слишком быстро говорю?

Дилан высказал протест против моего тона, однако Сабонис пропустил выпад мимо ушей. Он был опытным свидетелем и не собирался позволять мне втянуть его в ссору.

– Да, я знал его довольно хорошо, – сказал он.

– И когда той ночью вы увидели тело, вы были расстроены, что человек, с которым вы вместе работали и которого так хорошо знали, погиб?

– Я еще не знал, что это он. Он был обезглавлен, а тело серьезно пострадало от огня.

Я кивнул.

– Значит, его невозможно было опознать из-за состояния тела?

– Я не смог. Потребовался анализ ДНК. – По самодовольному тону Сабониса было видно, что он рад, что ему удалось вставить слово насчет ДНК. Он, вне всяких сомнений, думал, что это сделает мои дальнейшие вопросы по поводу тела беспредметными.

– Да, – сказал я, – мы дойдем и до этого. Значит, если бы не были проведены последующие научные изыскания, вы до сих пор не знали бы, кто был тот несчастный?

– У него на пальце было особое кольцо, которое я заметил в морге. Я видел это кольцо раньше на пальце Алекса.

– То есть вы хотите сказать, что смогли опознать обезглавленное тело по кольцу на пальце, я правильно вас понимаю?

– Я хочу сказать, что кольцо указывало на то, что это с большой вероятностью тело Алекса Дорси.

Я взял кольцо, которое Дилан представил в качестве улики, и вручил его Нику.

– Вы узнаете это кольцо? Это то же самое кольцо, которое было на его пальце в ту ночь?

– Да, – кивнул он, – думаю, это оно.

– Не могли бы вы примерить его?

Ник надел кольцо на палец и посмотрел на меня, будто ждал, о чем я еще его попрошу.

– Алекс, мы так беспокоились о тебе, – сказал я, вздохнув с притворным облегчением. – Нам сказали, что ты погиб.

Топор сделал мне предупреждение даже раньше, чем Дилан успел возразить.