— Что за беготня на дворе? Немцы латы понадевали, мечами подпоясались. Да и в городе непонятное что-то творится…

— Варяги пришли. Помнишь, в апреле Ярослав за море уходил? Теперь вот нашел себе защиту против отца…

— А чем кончится дело?

— Я в подробностях не помню, но, кажется, варяги немало дров здесь наломают и князя с горожанами основательно поссорят. Правда, Владимир ровно через месяц умрет, и его карательная акция не состоится.

— Вовремя. Иначе не стать бы нашему князю Ярославом Мудрым. Так ведь?

— Выходит, что так.

— А что это ты мастеришь?

— Нанчаку. Помнишь, я тебе рассказывал, что занимался каратэ. У нас одно время бум был — каждый, кто немного нахватался, открывал свою школу, становился сенсеем, то есть учителем. Врали друг другу: у меня черный пояс, у меня желтый или еще какой-нибудь — это знаки той или иной степени мастерства. Я тоже моде поддался, почти год ходил на занятия к какому-то жучку, который на этом деньги делал. Но польза, конечно, была определенная немножко в форму пришел, ловкость появилась. Да и постоять за себя смогу хоть и нет никакого пояса, все-таки десяток приемов я освоил.

— Слушай, к чему это все? Если они нападут, мы ведь их так проучить можем, — она рассмеялась. — Помню физиономию того малого, который ко мне интерес возымел, ну тогда, в первый день… Помню, как он вопил словно оглашенный: ве-едьма!

— Анюта, ты что, забылась? — строго сказал Ильин. — Ведь сговорились же: ни в коем случае свои способности не демонстрировать. Да нас тут живо за чародеев сочтут, дай тогда бог ноги. Хочешь, чтобы все наши усилия насмарку пошли: вживались, вживались в эпоху, и нате — высунули ослиные уши.

— Ну прости, я позабыла. — Анна беспечно пожала плечами.

— Можно, я посмотрю, как вы будете драться?

— Только в щелку, — улыбнулся Ильин и сразу посерьезнел. — Не выходи из горницы, иначе варягам трудно будет удержаться от желания познакомиться с тобой поближе.

— Ты считаешь меня такой неотразимой? — Анна с головой закуталась в голубую накидку и прошлась перед Виктором, покачивая бедрами.

Он не выдержал, вскочил и принялся беспорядочно целовать ее в глаза, в лоб, в подбородок, в губы.

По ступеням крыльца затопали чьи-то ноги. Ильин как ужаленный отскочил от княжны и с размаху сел на табурет. Но вошедший в поварню Овцын, похоже, почувствовал что-то. Насупясь сказал:

— Бонжур, Аня. А я к тебе стучал, предупредить хотел…

— Ах, здравствуй, милый Вася! — с наигранной радостью воскликнула княжна.

Влюбленные слепы, полутонов не разумеют. Овцын принял ее слова за чистую монету и расплылся в улыбке. И остался молча стоить у дверей, блаженно глядя на Анну.

Она грациозно не обошла — обогнула его и выбежала наружу. Василий проводил ее глазами и, снова помрачнев, обратился к Виктору:

— В конце улицы уже толпа показалась, на дворы гостей ломятся, кричат, мечами ограды секут.

— Много их, варягов?

— Не столько варягов, сколько голытьбы — на богатые дома наводят, так, по крайней мере, купец один говорит — только что к нам защиты пришел искать со всем семейством.

Ильин пропустил прочную бечевку в отверстия, прожженные в ножках табурета, и связал ее прочным морским узлом. Несколько раз взмахнул нанчакой, крутанул перед собой, перекинул за спиной из одной руки в другую и еще раз проделал те же самые операции.

— Недурно, — похвалил Овцын. — К тебе и с мечом не подступишься.

— Помни об уговоре — молниями не швыряться, — сказал Ильин.

На дворе слышались возбужденные голоса, по ступеням затопало множество ног. В двери возникло несколько круглых физиономий.

— Господин Шмальгаузен, — по-немецки закричал один из купцов. — Они уже совсем близко. Мы боимся этих варваров, может быть, лучше выкатить им несколько бочек вина?

— Знаете, русские говорят: дашь палец, откусят руку. Надо показать свою силу, — заявил Виктор.

Его поддержал Овцын:

— Если они почувствуют, что мы их боимся, то завтра придут за новой данью. А в результате вообще весь Готский двор разграбят.

— Придется драться, — вздохнул немец.

Через несколько минут ворота уже трещали от натиска толпы. Викинги, белобрысые, рыжие молодцы в кольчугах, размахивая мечами и боевыми топорами, вопили на своем — весьма похожем на немецкое — наречии:

— Эй, жирные каплуны, лучше подобру откройте!

Голка — чумазые плечистые оборванцы — восторженно выкрикивали изощренные ругательства.

Овцын не вытерпел и яростно крикнул по-русски:

— Эй вы, быдло пьяное! Я вам языки-то позавяжу!

Взрыв яростной брани покрыл его слова. Чернь всей массой бросилась на ворота. Толстенные плахи затрещали, но первый натиск выдержали.

Овцын в несколько прыжков достиг ограды и обнажил меч. Рядом с ним встали несколько немецких купцов и их приказчиков. И когда створки ворот все же распахнулись от напора, викинги вынуждены были остановиться — они не могли ринуться во двор кучей, а только по пять-шесть человек в ряд.

Угрожающе взмахнув широким мечом, кряжистый детина с клокастой рыжей бородой рыкнул:

— Я Сигурд Волчий Хвост! Слышали, что бывает с теми, кто противится мне? Прочь с дороги!

Овцын выступил вперед и с презрением сказал по-немецки, чеканя слова, чтобы его поняли варяги:

— Если не хочешь, бродяга, чтобы я укоротил твой хвост до размеров свинячьего, проваливай отсюда.

Дикий вопль вырвался из обросшей рыжими кудрями глотки Сигурда, и он рубанул мечом по тому месту, где за мгновение до того стоял Овцын. Но Василий уже с непостижимой быстротой отскочил в сторону и, выставив перед собой меч, парировал новый удар варяга.

Несколькими изящными обманными движениями Овцын заставил Волчьего Хвоста яростно рубить воздух, а потом неожиданно выбил меч из его рук. В ту же секунду на него бросилось сразу несколько викингов, но Василий легко доказал, что семь веков искусство фехтования не стояло на месте.

Воодушевленные его примером немцы отчаянно размахивали мечами, причем Ильин отметил, что купцы тоже не робкого десятка, да и с оружием им явно уже приходилось иметь дело.

И все же силы были явно неравны. Мало-помалу защитники двора отступали, а в ворота вливались все новые подкрепления для нападавших. Ильин понял, что пришло время вмешаться — тем более что среди варягов появилось несколько малых с боевыми топорами, которые того и гляди могли достать кого-нибудь из фехтовальщиков.

Выкрикнув что-то нечленораздельное, Виктор бросился в гущу схватки и с размаху ударил ногой в грудь белобрысого обладателя секиры. Тот рухнул на колени, выронил топор и зашелся в кашле.

Ильин подпрыгнул и достал кончиком носка подбородок другого воителя. Тот отлетел метра на три и сел на траву, свесив голову набок.

Кто-то предупреждающе ахнул за спиной Виктора. Мгновенно повернув голову, он увидел занесенный над ним меч. Выхватив из-под мышки нанчаку, Ильин перепоясал ею руку нападавшего. Тот охнул, выронив оружие, и волчком закрутился на траве.

Появились первые раненые. Дородному купцу с Готланда отсекли пятерню вместе с мечом. Рослый викинг рухнул от удара, пришедшегося точно между кованых пластин, нашитых на кожаный панцирь. Пронзительно закричал другой гость из-за моря, когда увидел собственное ухо, отлетевшее под ноги сражающихся.

Пролитая кровь еще больше ожесточила противников, и теперь они рубились без всякого намека на показное удальство. Зверские покрытые пылью лица, изборожденные струйками пота. Налитые кровью глаза. Закушенные губы. Глухие проклятия.

Защитники Готского двора отходили в сторону жилых домов, а просочившаяся в ворота голка уже суетилась возле каменных амбаров. Увидев это, Ильин подумал, что любителям даровой выпивки придется немало попотеть, прежде чем они смогут сбить полупудовые замки с кованых дверей. И в ту же минуту ряды нападавших дрогнули и смешались. Оборванцы, заполошно крича, заметались между оградой и викингами, выстроившимися полукругом в боевой порядок. За воротами происходила какая-то свалка, сверкали лезвия мечей, ритмично поднимались и опускались цепы и грабли.