В стране, где любовь к искусству — черта национального характера, дело грозило перерасти в политический скандал. Небольшие партии в правящей коалиции стали выступать с речами о защите национального наследия от алчных иностранцев, стремясь этим пошатнуть ряды более многочисленной партии христианских демократов. В какой-то момент даже показалось, что социалисты выйдут из коалиции, правительство подаст в отставку и благодаря любви к искусству страна возьмет новый политический курс.

Но ничего этого не случилось. Полиция углядела в ситуации возможность разрастись до размеров своего вечного соперника — карабинерии и предложила объявить борьбу с кражами произведений искусства общенациональной задачей. Министр внутренних дел поддержал предложение, организовал новое управление и на должность начальника пригласил Боттандо, который в то время вел неравную и заранее проигранную борьбу с преступниками в белых воротничках, заправлявшими в финансовых кругах Милана.

Перевод в Рим стал одним из самых радостных событий в карьере Боттандо. Все вечера напролет он бродил по улицам древнего города, любуясь достопримечательностями, посещал величественные развалины Императорского форума, наслаждался тишиной и умиротворением средневековых храмов, восхищался экстравагантными памятниками барокко. Он мог бродить, сколько хотел, и благословлял свой статус холостяка, даривший ему такую свободу.

Вот и сейчас, шагая рядом с Флавией, Боттандо постоянно смотрел по сторонам и повел ее к церкви Святой Варвары кружным путем — дело, по которому они шли, было не особенно срочным, и лишние пять минут не имели значения. Стояла ранняя весна, светило утреннее солнце, и просыпающийся Рим, несмотря на дорожные пробки, мусор и шум толпы, казался Боттандо волшебным местом. Желтые здания упирались в чистое голубое небо, из открытых дверей баров и ресторанов неслись изумительные ароматы кофе и готовящейся еды, без умолку болтающие официанты в безупречно чистых рубашках выносили на улицу столики, расстилали на них хрустящие белые скатерти и расставляли миниатюрные вазы с цветами. В поле зрения Боттандо попали несколько туристов, как всегда, утомленных и в своей обычной униформе — мятая одежда и рюкзак за спиной. К счастью, туристов в это время года еще немного, основной наплыв начнется лишь через несколько недель. А пока Рим принадлежал только римлянам, и Боттандо чувствовал себя в нем как в раю.

Их путь к церкви Святой Варвары пролегал через рынок на Кампо-дей-Фьори. С восточной стороны он выходил на виа Джиуббонари — узкую прямую улочку с магазинами, торгующими обувью и одеждой. Она была слишком узкой, чтобы по ней могли ездить машины, но несколько «фиатов» все же сумели протиснуться и теперь медленно ползли, оглушительно сигналя пешеходам и заставляя их передвигаться, прижимаясь к зданиям. Боттандо с Флавией спустились по улице, свернули налево и, обогнув магазин «сэконд-хэнда», оказались перед церковью Святой Варвары.

Это была крошечная церковь, которую не удостоил вниманием даже Боттандо. Она выглядела совершенно заброшенной и по размерам вполне могла сойти за макет. Но генерал знал, что в отличие от больших городских базилик эта церковь имела свой приход и священника. Датировалась она приблизительно семнадцатым веком, ее архитектура была традиционной, и даже самый внимательный турист прошел бы мимо нее, не заметив.

Зайдя внутрь, Боттандо подумал, что не стоит винить туристов за подобное небрежение. Потолок церкви был отделан серым пластиком, а утварь отличалась редким однообразием. Но даже здесь он испытал чувство, которое всегда посещало его даже в самых скромных церквах Рима. Когда его охватил холод, идущий от древних стен, ноздри уловили слабый аромат фимиама, а глаза привыкли к полумраку, Боттандо вдруг почувствовал, что проваливается в прошлое, на много веков назад. Но современный алтарь — абсолютно чужеродный элемент в этом старинном здании — быстро заставил его очнуться. Боттандо услышал, как Флавия неодобрительно фыркнула.

— Шагая в ногу со временем, священники надеются заманить к себе молодежь, — заметила она.

— Возможно. Но у них нет другого выхода. Согласись, неприятно проснуться однажды утром и узнать, что вся паства рассыпалась от старости.

— Наверное. Я никогда не разделяла клерикальный энтузиазм. Под пристальным взглядом священника мне становится неуютно. И вообще я предпочитаю ловить жирных коррупционеров, а не вести душеспасительные беседы с пастором.

Боттандо подумал, что Флавия никогда не выказывала особой любви к священникам. Он уже собирался выразить опасения относительно нравственного здоровья своей помощницы, когда предмет их дискуссии неслышно появился из-за двери за старым алтарем.

На первый взгляд он ничем не напоминал карикатурный образ мрачного худого иезуита, нарисованный воображением Флавии, и не походил на человека, который может несколько лет провести в трущобах, творя богоугодные дела, а затем огорчить Ватикан, рванув в Южную Америку торговать оружием. Небольшого роста, с полным румяным лицом, он как нельзя лучше подходил для синекуры [1] в Ватикане. Но с этими священниками никогда не угадаешь, подумал Боттандо. Во всяком случае, приветствовал их он достаточно любезно.

— Насколько мне известно, у вас пропала картина, — начал генерал после взаимного представления. — И поскольку факт кражи налицо, мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

Священник нахмурился, в задумчивости сложив ладони на груди.

— Не представляю, откуда у вас такие сведения. Над алтарем действительно висела картина, но мы продали ее около месяца назад.

— Продали? Кому? Разве это не собственность прихода? Я полагал, такие сделки заключаются с разрешения Ватикана. А они обычно информируют нас.

Священник выглядел смущенным.

— Да, верно. — Он помолчал. — Вам обязательно нужно составить рапорт? Дело в том, что мне хотелось бы избежать бюрократических проволочек.

— Пока я не знаю. У нас появились сведения, что картина украдена. Если вы ее продали, нас это больше не интересует. Улаживайте свои дела с Ватиканом сами.

— Она не украдена. — Священник немного подумал и счел необходимым дать разъяснение. — У меня есть программа помощи наркоманам в округе Кампо — мы даем им кров, пищу, пытаемся отучить от наркотиков и помогаем наладить новую жизнь.

Боттандо кивнул. Он знал о подобных программах еще по работе в Милане. Как правило, их проводили в жизнь священники из богатых приходов. Конечно, они не решали проблему, но правительство не занималось ею вообще.

— На это требуется много денег, а у нас, как видите, небогатый приход. Мы не получаем пожертвований от посетителей, ни единой лиры от епархии и из бюджета города. Около месяца назад у нас появился человек, который выразил желание купить надалтарную картину. Он предложил сумму, на которую — наша программа может существовать целый год, и я согласился. Сделка не была зарегистрирована в Ватикане, потому что в этом случае они забрали бы большую часть денег себе. Я решил, что моим заблудшим овцам эти деньги нужнее.

Боттандо снова кивнул. Он уже привык к тому, что все действуют в обход правил, хотя это и затрудняло его работу.

— Сколько он заплатил?

— Десять миллионов лир, — ответил священник. — Конечно, картина не стоит таких денег, и я счел своим долгом сообщить ему об этом, но он сказал, что некий коллекционер мечтает приобрести картину Мантини и готов заплатить за нее больше реальной стоимости.

— Он дал вам расписку?

— Разумеется, все было оформлено как положено. Если хотите, я принесу копию квитанции.

Он поспешно удалился в ризницу и вернулся с большим листом белой линованной бумаги, в верхнем правом углу которого стоял штамп.

— Вот. «Продан „Отдых на пути в Египет“ Мантини из церкви Святой Варвары в Риме за десять миллионов лир». Дата — пятнадцатое февраля, а здесь подписи — моя и покупателя, Эдварда Бирнеса. Я смотрю, он не указал своего адреса. Как же я сразу не заметил? Но он заплатил наличными и дал щедрое пожертвование на мою программу, так что это, наверное, не имеет большого значения?