– А что прикажете делать с теми, кто не хочет вернуть мне мое же? – отвечал он.

– Но разве не вправе каждый из сынов племени разделить с шейхом свои невзгоды?

– Чего стоит шейх со своим шейхством без денег, брат мой? Думаешь, выбрали бы вы меня шейхом, не будь у меня денег? Разве не принимали многие из вас сторону Салаха, когда до войны он имел много денег, но потом вы же остались в моем меджлисе[18], когда он протестовал против выбора меня шейхом? Не потому ли, что денег моих не счесть, а он не так уже богат, как прежде, да еще влияние мое соединилось с влиянием румов? Да, брат мой, деньги взимаются с тебя и с других, чтобы мы могли противостоять таким, как Салах. Кто знает, сколько еще таких появится среди нас?

Вместе с тем Иезекиль продолжал собирать деньги повсюду, и его интересы выходили далеко за пределы племени аль-Мудтарра. Он сговорился с племенем румов вместе расширить круг их деятельности. Теперь их кузницы, столярни и прядильни, торговля маслом и коврами, растительным маслом и оливками охватывали все племена. А на тех, кто этому противился, они вместе шли войной. До того дошло, что они устроили специальные конторы для вывоза и ввоза всего, что продают и покупают племена. Только племена Ирака отказались действовать через эти придуманные Иезекилем конторы, которые он устраивал сам или совместно с румами.

Поскольку сложилось так, что нефть, битум и финики все племена покупали в Ираке и им не было замены, пришлось Иезекилю с румами пойти на то, чтобы позволить им покупать у Ирака товары без всяких условий.

Конторы, основанные Иезекилем самостоятельно или совместно с румами, породили среди арабских племен немало ненависти сначала к Иезекилю, а потом и к племени румов за то, что они поддержали его в этой бесчестной торговле. Иезекиля ненавидели за огромные доходы от ростовщичества, получаемые от этих контор, и за то, что он вместе с румами навязал многим арабским племенам свою торговлю. Отныне они могли покупать оружие, орудия земледелия и ремесел и даже посуду только у румов и Иезекиля. А наказанием за ослушание была война, разграбление жилищ и разорение земель. Союз Иезекиля с румами стал крупнейшей силой в тех землях. И стоило только кому-нибудь из молодежи высказать свое недовольство, как под покровом ночи ему в спину кто-то втыкал отравленный кинжал, или же недовольного соблазняли, зная его пристрастия и заставляя в конце концов забыть о своем недовольстве. И стали они богатейшей силой среди всех племен, точнее говоря, богатства Иезекиля, шейхов его племени и племени румов стали несметными, а о простых людях их племен, богатых и бедных, а уж тем более о людях других племен речь здесь не идет.

Шейха, мать Ляззы, когда ее муж дал ей развод, а точнее сказать, развод дала ему она, все ждала, когда же Иезекиль придет к ней свататься. Такой был у них уговор, и такой благодарности она ждала за то, что сделала для него среди женщин их племени. Однако шли дни, недели и месяцы, а она по-прежнему пребывала со своей надеждой наедине. И вот уже ожидание стало измеряться не месяцами, а годами, а Иезекиль, продолжая обнадеживать мать Ляззы, не сводил глаз с самой Ляззы. Лязза же его к себе не подпускала. А поскольку по нраву он был таков, что постоянно искал то, к чему еще не прикасался, насытившись той, что была в его руках, Иезекиль принялся увиваться за Ляззой. Но всякий раз, когда он пытался к ней подступиться, она от него ускользала, не отдаляясь, однако, так далеко, чтобы порвать нить надежды, но и не оставаясь так близко, чтобы позволить его желаниям осуществиться.

– Ты так утомила меня, что я уже не понимаю, желаешь ли ты меня или просто со мной играешь, – говорил он ей.

– Разве кто-то посмеет играть с тобой? Будь терпелив. Сейчас нам нельзя привлекать к себе внимание, чтобы не порождать ненужных расспросов. Если люди станут говорить, что семья шейха была с тобой в сговоре, когда низложили шейха и поставили шейхом тебя, вряд ли ты от этого выиграешь. Мало того, что племя разделилось в своих предпочтениях между тобой и теми, кто удалился, не желая принять тебя в качестве шейха, и твои противники обрели благодаря этому вес, которого ранее не имели, так ты хочешь прибавить себе новых забот? Да и не зря ведь говорят, что вкус ожидания слаще вкуса того, что ты с нетерпением ждал.

Иезекиль нехотя умолкал, убежденный логикой и стройностью ее доводов.

И снова возвращался к матери Ляззы. То он приходил в ее дом, то она приходила к нему, но прежнего влечения к ней он уже не испытывал. А она, так и не ощутив в нем твердого желания взять ее в жены, сказала ему как-то без обиняков:

Если ты не женишься на мне, Иезекиль, я созову всех женщин племени и поведаю им историю о заговоре, который ты сплел для племени, и о тех делах, которые ты наущал меня делать среди женщин. А возможно, соберу для этого и мужчин. Вот тогда дела твои окажутся чертовски нехороши. Сам понимаешь, что станет с тобой, когда я сделаю это, особенно после того, как в племени у тебя появились серьезные противники. Я говорю о тех, кто живет теперь отдельной общиной, кто не согласен был с твоим предводительством на собрании племени и кто отказался признать твою власть, когда шейхом племени тебя избрал шейх племени румов. Ты обманул меня, поэтому мне ничего больше не остается. Так что подумай серьезно, пораскинь умом и решай. У тебя есть для этого несколько недель, но если решения опять не будет, тогда я стану отпускать тебе время днями. А если не поможет и это, тогда я буду свободна решить, когда мне открыть племени все, что я знаю, и как сделать это побольней для тебя.

Иезекиль призадумался над ее словами, которые расстроили его до невозможности, и сдержанность его к ней превратилась теперь в жгучую ненависть и непреодолимое желание мести. Поэтому он, изображая полное спокойствие, ответил:

– Все это ты сама придумала, и не придется тебе делать то, что ты здесь наобещала, потому что я люблю тебя и не могу без тебя. Я желал лишь одного – чтобы прошло время и не привлекать к нам любопытствующие взгляды. Я не хотел позволить собирателям слухов и сплетен ослабить себя и дать людям усомниться в моем шейхстве, которое было скроено и возведено в основном твоими руками.

Сейчас он говорил словно словами Ляззы и приводил ее доводы, которые он слышал, пытаясь уговорить ее на женитьбу, поскольку без женитьбы заполучить ее не удавалось.

– Как бы там ни было, – ответила шейха, – сказала я то, что сказала, хоть я и уверена в том, что в конце концов ты на мне женишься. Таким образом я хотела развеять свои сомнения относительно моей и твоей судьбы. Хотела поторопить тебя в надежде поскорей родить от тебя ребенка, усладу наших очей, чтобы дом наш вновь стал процветать, ведь Лязза уже выросла, а я не стала рожать детей после нее, поняв, что моя жизнь с прежним шейхом продолжаться не может. Как видишь, мои чувства меня не обманули.

Как только покинул Иезекиль ее дом, его мысли побежали по лабиринту, все коридоры которого вели к одному выходу – заговору. А ценой заговора, после того как мать Ляззы поставила его перед столь неудобным фактом, должна была стать ее жизнь.

Иезекиль и шейх племени румов продолжали свое привычное дело, всячески используя соседние племена и выманивая у них деньги под разными предлогами и разными средствами, которые мы уже упомянули и которые еще не упоминали. То, сговорившись, злодейски убивали того, кто мешал их планам осуществиться, то воевали с соседями. География их набегов расширилась до самых земель Ирака. Много зла причинили они там людям, убивая живность, которую не могли угнать, сжигая посевы и вырубая пальмы. И все-таки убрались оттуда восвояси, потерпев в конце концов поражение. Когда они терпели где бы то ни было поражение, распалялась в них ненависть на всю округу, и они принимались с удвоенной силой убивать, жечь поля, резать и угонять скот. Никто не мог от них уберечься – ни женщины, ни дети. Не осталось уже никого, кто хотя бы немного любил их, и стали их ненавидеть все с востока на запад и с севера на юг. Напрасно пытались шейхи племен, все вместе и поодиночке, убедить Иезекиля и шейха румов вести себя по-другому. Люди были истощены постоянными войнами, поборы порождали нищету. Вся торговая деятельность проходила через руки Иезекиля с его поверенными и шейха племени румов. Они же определяли цены, по которым следовало продавать и покупать, и никто не мог уже с ними конкурировать. Не избежали поборов под тем или иным предлогом и обычные люди, особенно те из них, у кого водились деньги.